ГЛАВА 13 СЛЕДСТВЕННЫЕ ОРГАНЫ

Молоток на нашем дверном косяке снова поменялся. Теперь висел маленький утюжок с отверстием для рукоятки. Продернутый сквозь него бельевой шпагат был завязан таким гордиевым узлом, какой не смог бы изрубить и сам Александр Македонский в лучшие свои годы. За деревянной переборкой раздавался приглушенный дробный стук. Отомкнув дверь, я проник в квартиру. Мой сосед Кутилин, глубоко засунув руки в карманы; бил посреди передней чечетку.

– Ба! – воскликнул Кутилин. – Кого я вижу! Ты ли это?! Заходи, заходи!

– Да я, собственно, уже! – Застыв на пороге, я предался созерцанию недавно еще белой коридорной стены, где нынче развернулась баталия между голым атлетом и грудастой девицей богатырского телосложения. На макушке атлета колосились ветвистые рога, уползавшие местами на потолок, а мужское достоинство у него заменял вызывающий кукиш.

Юра сделал короткую остановку и тут же высыпал на паркет целую барабанную очередь.

– Ну?! – вскричал он. – Что я сейчас сказал?!

– Что лучше бы мне после ремонта зайти. – Моя версия вызвала у соседа бурю негодования.

– Что я рад тебя видеть, бродяга! – Он по христианскому обычаю трижды облобызал меня и потащил в свою комнату, увлекая к столу, накрытому банкой сайры и дюжиной «Балтики».

– Постой-ка! – Придержав его, я все-таки вернулся к наскальной живописи. – Юрок, скажи честно, это чья прихожая?!

– Твоя, – неохотно сознался Кутилин. – И моя частично. Общая, короче.

– Общая! – подчеркнул я. – А это что такое?!

– Фреска. – Кутилин, словно проверяя истинность своего утверждения, провел пальцем по бедру обнаженной женщины. – «Искушение Адама» называется. Идея такая: все зло от баб. Как тебе?

– Самобытно, – вздохнул я. – А между ног у него что?

– Фига! – пояснил живописец. – Фиговый лист облетел, но фига осталась!

Произнося «фиговый», ударение он сделал на вто ром слоге.

После тщетной попытки наставить Кутилина на путь соблюдения правил общежития, мне захотелось незамедлительно принять душ. Сосед мой остался в коридоре, что не помешало ему, заглушая шум воды, расписать свои последние амурные похождения:

– Женщины, Саня, слов не понимают! Они только в интонациях разбираются! Я своей говорю спокойно: «Ты посуду будешь мыть или как?» А она – в истерику! «Ты чего, – орет, – на меня орешь?! Я тебе не комбайн! У меня маникюр французский!» Чувствуешь?! Тогда я на язык танца перешел! Она вопит, а я чечеткой отбиваюсь! Так и сбежал из ее халупы! Да! Тебе повестка пришла!

– Какая повестка? – Вытирая голову полотенцем, я босиком зашлепал к себе.

– Из ментуры! От следователя Задиракина! – обогнав меня, сообщил Кутилин. – Явка обязательна! Шахматы расставлять?

Повестка была действительно выписана следователем Задиракиным. Доставил ее нарочный еще неделю назад.

– Егоров насчет тебя интересовался! – донес до моего сведения Юра. – Чует мое сердце, что его тоже нам с тобой на хвост посадили!

Как законопослушный гражданин, я сей же день решил навестить следственные органы. Коли правосудие должно торжествовать, то пусть оно торжествует. А зло пусть будет наказано, где бы оно ни скрывалось от карающей буквы закона. Тем более что оно, как я успел заметить, и не скрывалось.

У входа в бюро пропусков столичной прокуратуры я нос к носу столкнулся с Андреем.

– Мистика! – ахнул Журенко. – Мы с Ларой только позавчера тебя вспоминали!

– Она самая, – согласился я. – По сравнению с ней полтергейст просто детская шалость.

– Ты тоже к Задиракину? – полюбопытствовал Андрей, извлекая на свет мятую повестку. – Я уже второй раз прихожу. Это надо придумать: Задиракин! Человек с такой фамилией, по-моему, не имеет права задавать окружающим вопросы!

Но Журенко ошибался. Следователь Задиракин имел не только это право, но и имел еще массу прав, о чем не преминул поставить меня в известность, когда я сменил Андрея в кабинете под номером 209.

Задиракин оказался курнос и толстощек, но все природные недочеты его внешности с лихвой компенсировало искрометное чувство юмора. Сделав официальное вступление, он определил на глазок мой возраст и перешел сразу на «ты».

– Ты сериал про ментов видел по телевизору?! – с ходу поставил меня в тупик Задиракин.

– А что? – спросил я, насторожившись.

– Здесь только я спрашиваю! – одернул меня следователь.

– Видел, – сказал я, дабы не огорчать его понапрасну.

– Там у них все как в жизни! Казанова этот! Приколы разные! – Задиракин сцепил на затылке пальцы и устроился поудобнее. – У нас тоже был опер, когда я работал в отделении, по фамилии Мещеряков. Так знаешь, какую мы ему кличку дали?

– Какую? – позабыв, что вопросы здесь задает только он, проявил я умеренный интерес.

– Ты уссышься! – предупредил меня следователь.

Я как мог изобразил на своем лице крайнее нетерпение.

– Мещеряк! – сжалился надо мной Задиракин.

Я вежливо промолчал.

– Вашу повестку, – потребовал следователь.

Повестка была тотчас ему предъявлена.

– Имя, фамилия, год рождения, место работы? – Открывая в компьютере нужный файл, Задиракин пробежался по клавишам.

– Александр Иванович Угаров, 1961, охранник ЗАО «Дека-Банк», – ответствовал я в заданном порядке.

– Знаете ли вы гражданина Варданяна Ашота Левоновича?

– Так точно. – Услышав знакомую фамилию, я в значительной степени утратил интерес к предстоящему разговору.

Следователь отрабатывал свой «висяк» и вряд ли более того.

– В каких вы с ним были отношениях?

– В самых близких, – сообщил я Задиракину. – Я у них пропуск раза два проверял, когда они в хранилище спускались.

– А если не ерничать?

– А если так, то я даже не смогу его на опознании от наших сотрудников отличить.

– Так и запишем, – отметил Задиракин, печатая протокол нашей малосодержательной беседы. – «С пострадавшим отношений не поддерживал, сведений о его личной жизни и характере служебных обязанностей не имею». Верно?

– Правды не спрячешь, – подтвердил я.

– И последний вопрос. – Заглянув в ящик стола, следователь нарыл в нем какой-то лист.

Я терпеливо ожидал окончания этой комедии. Вопрос, который он приготовил на десерт, был мне уже известен. Мы с Журенко обсудили его еще по пути в кабинет Задиракина.

– И последний вопрос. – Задиракин уставился в таинственный лист, словно бы сверяя мои показания с уже известными ему доподлинно фактами. – Где вы находились 4 октября сего 1999 года с 19 до 23 часов вечера?

– Сего 1999 года с 19 до 23 часов вечера я находился в гостях у господина Журенко и его ближайшей подруги госпожи… – Тут я запнулся.

– Грачевой! – подхватил Задиракин.

– Вот видите! – похвалил я следователя. – Вы даже знаете больше, чем я!

– Странно. – Задиракин побарабанил пальцами по столу. – Очень странно.

– Что странно? – в третий раз нарушил я своим вопросом заведенный регламент.

– Журенко показал то же самое. – Задиракин с рассеянным видом отложил свой обличительный лист.

– Однажды Журенко показал мне человека, который закусывал водку стаканом, – заметил я. – Вот это было действительно странно.

Посмотрев на меня, как бульдог на ежа, Задиракин предупредил о даче ложных показаний и предложил расписаться на протоколе допроса. Я быстро пробежал глазами отпечатанный на принтере протокол и оставил на нем размашистую подпись.

– Еще увидимся! – пообещал Задиракин, отмечая мою повестку.

– Всегда к вашим услугам! – с готовностью поддержал я его инициативу.

– А что в Петербурге? – обронил мне вслед Задиракин. – Говорят, уже заморозки?

Больше всего обитатели нашего города интересуются погодой. Замечание не мое, но оттого не менее верное.

– Ну как?! – спросил Андрей, дожидавшийся меня у ворот прокуратуры. – Рассказал он тебе про опера Мещерякова?! Круто, да?!

– Круто, – согласился я. – Круче только Пизанская башня с той стороны, куда она падает.