— Ну как, жива, дочка? Цела? Ранений нет?

— Жива, дядечка. Спасибо вам. Вроде бы не зацепило. Только голова кружится и тошнит немного. Ногу правую, наверное, подвернула. А вы кто будете?

— Цела — это хорошо. А голова кружится и тошнит — это контузия. Взрывной волной тебя с дороги сбросило. Мы свои, дочка, нас не бойся. А зовут-то тебя как, красавица? Как ты здесь оказалась?

— Оксана. Марченко я. Сама из Коростеня. В этом году школу закончила, хотела в медицинский институт поступать. А тут война началась. Немцы пришли. Меня мама к бабушке отправила, в село. Да не успела я. Все отступать начали, вот и я вместе со всеми. Теперь хочу в Сумы к тетке родной добраться.

— А батько твой где?

— Тато воюет. С первых дней в армию забрали. Где сейчас они с мамой, не знаю… — Девушка заплакала, вытирая слезы снятой косынкой.

— Товарищ лейтенант, — обратился к Григорову один из бойцов, — дорога свободна. Можно ехать.

— Хорошо. Все по местам. Основная колонна уже подходит, — крикнул бойцам Григоров, затем обратился к Левченко: — Григорий Васильевич, девушку в бронетранспортер, не бросать же ее здесь. Тишко, возьми ее корзину.

Старший сержант одобрительно посмотрел на Андрея, затем осторожно поднял девушку на руки и понес к бронетранспортеру. Тишко по-хозяйски, достав нож, перерезал бельевую веревку, забрав ее и корзину, также двинулся к «Ханомагу».

Погрузившись в бронетранспортер, из-за нехватки свободного места все, кроме девушки, стояли или сидели на бортах, Григоров приказал Гансу продолжить движение. К месту бомбежки стала подходить отставшая небольшая колонна. Замыкающим в ней ехал немецкий грузовик с нашими пулеметчиками.

Прошли село, вытянувшееся вдоль шоссе и имевшее всего одну улицу. Во дворах не было видно людей. Только кое-где из окон выглядывали испуганные лица местных жителей. Возле последней хаты на скамеечке сидел старый дед, одетый в порванную фуфайку и с фуражкой на голове.

— Доброго дня вам, диду! Где здесь у вас дорога в сторону через лес идет?

— Здоровеньки булы, диточки! А вон тамо, за колодязем. Як дойдешь, то побачишь.

Махнув деду на прощание, Григоров приказал Гансу ехать в направлении видневшегося на окраине села колодезного «журавля». Возле него собрались оставшиеся в живых после нападения самолетов беженцы, в основном женщины с детьми. Кое-где стояли подводы, хозяева поили лошадей. Особенно выделялся своей статью одетый в темную рясу священник с черной с проседью бородой и большим, болтающимся на цепочке блестящим крестом на груди, он поправлял лошадиную упряжь. На телеге сидели несколько детдомовцев. Рядом стояли остальные, а также две монахини с уставшей, заплаканной воспитательницей. Отдельной группкой расположились чужие красноармейцы, шедшие в толпе беженцев.

Проселочная дорога узкой лентой уходила в густой лес. Возле поворота стоял красноармеец Попова с трофейным автоматом и махал им рукой. На повороте застряла, загородив движение, полуторка ГАЗ-АА с доверху набитым кузовом, прикрытым брезентом. Вокруг нее бегал лысый пузатый дядька, одетый в полувоенный френч, и что-то кричал водителю, пареньку лет восемнадцати, который стоял у открытого капота и с непонимающим видом чесал затылок.

По шоссе с востока протарахтел мотоцикл. Выскочивший из коляски Попов, подбежав к остановившемуся «Ханомагу», крикнул:

— Тезка, я наших встретил. Сюда идут. Мало их осталось. Командир полка ранен. Комиссар убит. Начальник штаба всех сюда ведет. Минут через десять будут здесь. Давай очисть дорогу, и в лес. Выставь здесь пост, чтобы всех заворачивали в лес. Все. Я за своими.

Махнув рукой, Попов запрыгнул в коляску, и мотоцикл умчался к появившейся колонне его роты с первым орудием. Из бронетранспортера на дорогу стали выпрыгивать красноармейцы. Некоторые направились к колодцу за водой.

— Громыхало, бери пулемет с запасной лентой и занимай позицию возле въезда в лес. Вон у поваленного дерева. Григорий Васильевич, выставьте двух бойцов на повороте. Будут регулировщиками. Ганс, посмотри, что с той машиной, — раздал указания Григоров, затем, что-то вспомнив, добавил вслух: — Вот черт, не знаю, как по-немецки сказать-то, чтобы посмотрел он чужую машину.

— Я сейчас ему переведу, — произнесла спасенная девушка. — Я немецкий знаю. В школе хорошо училась. Да и соседи у нас немцы были. Из Германии, коммунисты. У них дочка была, Марта. Я с ней дружила, вот и выучила.

Девушка что-то быстро проговорила по-немецки и показала Гансу на застрявший автомобиль. Немец заулыбался, понятливо покачал головой и, взяв какой-то небольшой ящичек, вылез наружу. За ним сразу же последовал Тишко. Следом выскочил из бронетранспортера Григоров. Увидев приближающегося к нему командира, пузатый дядька, вытерев лысину большим белым платком, прижимая к животу такой же пухлый портфель, побежал навстречу:

— Здравствуйте, дорогие мои товарищи, — быстро заговорил он. — Извините нас, заминочка вышла. Водитель у меня молодой, неопытный, вот машину и поломал. Груз уж больно ценный, документы и имущество райкома партии. Я Дрынько Осип Давыдович, заведующий хозяйством райкома. Вот по распоряжению партии и эвакуирую все. Помогите, пожалуйста. Не бросайте нас.

Ганс заглянул под капот и осмотрел двигатель. Затем жестами приказал водителю завести автомобиль. Паренек, весь измазанный маслом, попытался это сделать, но ничего не получилось. Немец что-то грубо сказал по-своему, открыл ящичек и принялся колдовать над мотором.

— Это что, немец? — испуганно спросил Григорова Дрынько. — Пленный?

— Да, пленный немец. Но это наш немец. Тоже коммунист. Так что не бойтесь.

К ним уже приблизилась отставшая колонна. Пешие красноармейцы пошли к колодцу, а первое орудие вместе с лошадьми и свободным передком от второго, подводами с ранеными, минометами и пулеметами расположились сзади «Ханомага». Последним встал грузовик с оружием и боеприпасами. Бойцы приветствовали друг друга. Кто-то собирался перекусить, кто-то, подойдя к беженцам, пытался заговорить с ними.

Подъехал на мотоцикле Попов.

— Ну что там, долго еще? А то скидай эту колымагу в сторону и вперед. Полк уже на подходе, — сообщил он Андрею.

— Да вот, дядька говорит, что там ценный груз. Партийные документы и все такое. Сейчас у Ганса спрошу, — ответил ему Григоров и обратился к немцу: — Ганс, вас?

— Я, я, герр официр. Аллес. Зер гут, — встав по стойке «смирно», доложил немец и показал водителю, чтобы тот заводил машину.

Паренек с недоверием подошел к автомобилю и с первого раза завел его. Радостный Дрынько бросился трясти руку сначала Григорову, затем Попову и, наконец, немцу.

С востока на шоссе показалась небольшая колонна. Впереди ехал мотоцикл с коляской, далее два грузовика ЗИС-5, затем ряд подвод с идущими рядом красноармейцами. Среди них выделялись своими зелеными запыленными фуражками несколько пограничников, возле одного из них на поводке, с высунутым языком бежала большая овчарка. Замыкал колонну трехтонный ЗИС-5 с расположенной в кузове зенитной установкой из четверки спаренных пулеметов «максим».

В это время в небе с запада послышался самолетный гул. Раздалась команда: «Воздух! Всем в лес!»

— Ганс! Шнель! — крикнул Григоров немцу, показывая рукой на бронетранспортер. Сам, подбежав к полуторке, приказал испуганному водителю: — Быстро дуй в лес. Проедешь метров триста и встань под деревьями. Мы сейчас там будем.

Левченко с бойцами расчета, а также Ганс с Тишко запрыгнули в «Ханомаг».

Услышав команду, молодой водитель нажал на педаль, и полуторка рванула в лес, чуть не потеряв по дороге не успевшего закрыть дверь Дрынько. За грузовиком начал движение бронетранспортер, а следом за ним и все остальные. Когда показались самолеты, это была четверка «Юнкерсов-87», прикрываемая двумя «Мессершмиттами-109», большая часть колонны уже въехала в лес. Пешие красноармейцы также бежали под защиту чащи. За военными бросились беженцы, толпясь и мешая друг другу, подгоняя лошадей и другую свою животинку. Оставшиеся Попов с Григоровым попытались навести хоть какой-то порядок, но все было тщетно. Их самих чуть не задавили. Страх за жизнь делает из нормальных людей неуправляемую толпу, которая готова затоптать любого, лишь бы спастись.