Во всем новом, еще без номера, закрепленного за мной как заключенного, я пошел, как было сказано, к нарядчикам, которыми тут же были отпечатаны номера, а я должен был нашить их на бушлат, брюки и куртку.
На следующий день со строительной бригадой я направился к воротам лагеря. Как всегда, у ворог было много народу. Нарядчики проверяли личный состав бригад и продвигали их к воротам. Лагерное начальство молча стояло поблизости. В отдалении я увидел Пахана, окруженного верными ему уголовниками. Он подозвал к себе старшего нарядчика и что-то ему сказал. Наша бригада уже почти подходила к воротам, и вдруг, совершенно неожиданно для меня, старший нарядчик, обращаясь к лагерному начальству, что-то сказал. Через несколько минут он оказался около меня и коротко сказал:
– Выйдите из строя и подождите в стороне, только никуда не уходите!
Когда все бригады были выведены за пределы лагеря на работу, старший нарядчик вновь подошел ко мне и предложил следовать за ним. Мы прошли в барак, где располагались служебные помещения, и оказались в комнате, где находилась планово производственная часть лагеря. Он вошел в другую комнату, предложив мне подождать, затем предложил мне войти, и мы подошли к письменному столу, за которым сидел офицер. Назвав мою фамилию, он представил меня этому офицеру.
Так я был назначен на работу в планово-производственную часть лагерного подразделения, 11 ГС. Начал я свою работу с того, что подбирал и подшивал различные документы, в том числе какие-то списки, наряды и непонятные мне бумажечки. Вскоре поручили помогать экономисту, тоже заключенному.
Меня перевели в другой барак для проживания. Жить стало лучше. В бараке было меньше народу, более чисто и тихо, заключенные встретили меня дружелюбно.
Всем этим я был обязан Пахану, который дал «указания» о моем использовании на легких работах внутри лагеря. Об этом при нашей очередной встрече рассказал мой бывший попутчик, познакомивший меня еще в санитарном бараке с Абдышем – Паханом.
Примерно через две-три недели работы в планово-производственном отделе меня стал часто вызывать к себе начальник отдела. Иногда при нашем разговоре в его кабинете присутствовал и главный бухгалтер лагеря. Они показывали различные документы и интересовались моим мнением. Вначале я не понимал, чем вызван ко мне интерес. Вскоре экономист, с которым мне приходилось работать, оказавшийся весьма порядочным человеком, убедившись, что я смыслю в экономике и бухгалтерии, рассказал об этом начальнику отдела, которого это заинтересовало. Он вызвал к себе и спросил, кем я работал до моего ареста и откуда я знаю экономику и бухгалтерию.
Конечно, я не счел возможным ему все рассказывать, а поэтому повторил то, что раньше доверительно сообщил экономисту. Я сказал, что работал на ответственной хозяйственной работе, подготовку прошел на специальных курсах. О том, что проходил учебу в Бельгии в специализированном институте, где готовились руководящие работники промышленных предприятий и коммерческих фирм, конечно, умолчал. Вот именно после этой беседы меня продолжали вызывать к начальству.
Больше того, однажды вызвал начальник лагерного подразделения, если не ошибаюсь, Павлов. Это тот самый начальник, который принимал меня при поступлении в лагерь. Тогда он отнесся ко мне очень несдержанно. На этот раз резко изменился – сразу же, после того как я вошел к нему в кабинет, очень вежливо стал со мной беседовать, тоже на тему о моей подготовке в вопросах экономики и бухгалтерии. После этого разговора я стал исполнять обязанности старшего экономиста. Эту должность ранее никто не занимал, а может быть, её и не было вовсе.
Медленно текло время. В некотором отношении мое состояние изменилось. Я стал более спокойным.
Вскоре я познакомился с молодым, очень симпатичным парнем. Его я раньше видел на складе, получая лагерную одежду. Его звали Роберт Фердинандович Шютц. Сразу хочу сказать, что, несмотря на случайность нашего знакомства, судьба нас соединила на многие годы, совместно проведенные и в Воркутлаге, и уже после нашего освобождения и нахождения на свободе. Очень надеюсь, что наша дружба, дружба наших семей сохранится на всю жизнь.
В бараке, где я проживал, как начал работать экономистом, рядом по койке находился заключенный, как мне казалось, намного старше меня. Мы познакомились. Как выяснилось впоследствии из наших бесед, он известный грузинский писатель Л. Готуа. Естественно, вначале я не считал возможным поинтересоваться причиной его ареста и осуждения. Продолжительное время мы с ним беседовали на различные темы. Чаще всего они сводились к литературе, в основном к русским классикам, но затрагивали и широко известную у нас зарубежную литературу.
Удивляло то обстоятельство, что Готуа большую часть времени проводил на койке, и я не мог установить, к какой работе он был привлечен. Оказывается, Готуа с юношеских лет очень увлекался лыжным спортом и даже любил участвовать в лыжных походах высоко в горах. Однажды он отморозил ноги, и ему были вынуждены ампутировать пальцы на ногах.
Готуа был, по существу, первым истинным лагерным другом. К великому сожалению, наша дружба оказалась кратковременной, и я долгое время не знал ничего о нем. Опережая многое, хочу сказать, что в газете я прочитал, что Л. Готуа введен в комиссию, занимающуюся подготовкой и проведением, если память мне не изменяет, юбилея Тбилиси, которому исполнялось 750 лег со дня объявления города столицей Грузии. Я подумал, наконец-то моего друга полностью реабилитировали. Мне очень хотелось бы разыскать его, встретиться с ним, но этому мешало то, что я не был реабилитирован, а только находился на свободе по амнистии. Несмотря на наши дружеские отношения, в силу понятных читателям обстоятельств я не имел права, даже не мог ставшему моим другом ничего рассказать о себе.
Л. Готуа был в этом отношении в более выгодном положении. Он многое рассказал о себе, в том числе и раскрыл тайну его ареста и осуждения.
Меня очень заинтересовал тот факт, что грузинский писатель в одной из встреч с И.В. Сталиным заслужил его рукопожатие и благодарность за высоко оцененную главой государства поставленную в одном из театров Москвы пьесу, автором которой был Л. Готуа. Эта газетная публикация полностью подтвердила все высказывания, которые я с вниманием выслушал от него самого, тем более что я впервые услышал имя того, кто был виновником его ареста и водворения в лагерь.
Оказывается, известного грузинского писателя и почти всех его родственников арестовал Лаврентий Павлович Берия. Находясь еще в Грузии, он руководил местным НКВД, отличался увлечением молодыми красивыми женщинами или, как утверждал Готуа, даже девочками. Якобы это у Берии началось с юных лет, получило развитие во время его партийной работы в Грузии, в том числе и в должности первого секретаря ЦК КП Грузии, а особенно в Москве, когда он стал пользоваться покровительством Сталина и никто не мог сделать ему какое-либо замечание.
Готуа сообщил, что Берии очень понравилась его, Готуа, сестра. Она была молода и очень красива. В то же время получила очень хорошее воспитание.
Попытки Берии «приручить» сестру Готуа оказались бесполезными, и вот тогда он арестовал свою «любимицу», а так как в ее поведении и отказе стать любовницей Лаврентия Павловича поддерживали члены семьи, то и они были арестованы. Так Готуа оказался в Воркуте, а на его обращения в различные инстанции и, в первую очередь, лично к И.В. Сталину, который, по словам Готуа, проявлял к нему уважение до ареста, ни одно обращение, ни одно письмо не возымели ожидаемого положительного результата.
Готуа многое интересное рассказывал мне о жизни в Грузии и его личной жизни. Я слушал внимательно, но настороженно. О Берии мне уже иногда приходилось слышать не всегда лестные отзывы, но было трудно поверить, что не просто коммунист, еще и уже немолодой, занимающий в государственной администрации столь высокий пост, способен пасть настолько низко.
Изменить свои суждения я смог несколько лет спустя. Находясь в лагерном подразделении около шахты № 8 «Воркутуголь» и занимая должность старшего экономиста планово-производственного отдела лагерной администрации, участвуя в приеме нового этапа заключенных, я вскоре сблизился с одним примерно моего возраста.