Задав вопросы и не ожидая ответа, Ленц продолжил наш разговор, поинтересовавшись, знаю ли я, кто такой Отто Бах. Я ответил отрицательно, так как действительно о нем ничего вообще не знал, а только удивлялся, что он бывает в зондеркоманде, но держится некоммуникабельно, весьма сдержанно. Что касается заданных мне вопросов, я опасался дать правдивый ответ, да и говоря честно, сам еще не мог во всем происшедшем разобраться. Тем не менее я сказал, что, возможно, мне показалось, он, Паннвиц, держался по отношению ко мне достаточно откровенно, но не вдавался в подробности затрагиваемых вопросов. Я лишен еще возможности судить о Паннвице как о личности, то, что он попал в сложное положение, это я понял, но могу это объяснить только тем, что он слишком доверился Отто и сам создал все условия для его побега.
Касаясь самого побега, я выразил мысль, что он мне непонятен и я не могу точно определить, какую цель перед собой поставил Отто. Я подчеркнул свое опасение, что и побег, как и занятая после ареста Отто позиция гестапо, может привести еще к жертвам. Что касается моего взгляда на возможность криминального советника решить уделить предельное внимание моей линии «радио игры», я еще не имел по этому вопросу суждения, но все же высказал сомнение: во-первых, действительно ли Паннвиц стал на позицию доверия ко мне и, во-вторых, согласится ли Берлин с тем, что моя линия радиоигры сможет заменить ту, которую вел Треппер при участии Гиринга и Паннвица?
Я не мог удержаться, чтобы не выразить своего удивления по поводу того, что Паннвиц вдруг заговорил о наших свиданиях с Маргарет и даже высказал предположение, что не исключена возможность нашего совместного содержания в тюрьме, которую он, очевидно, еще не определил. Я поделился с Ленцем своей тревогой по поводу того, что сын Маргарет продолжает оставаться в Марселе, брошенный на произвол судьбы.
Еще не закончив нашей беседы, мы были вынуждены прервать ее, так как в кабинет вернулся Курфесс. Ленц, не стесняясь, предупредил меня, что к этому разговору мы еще не один раз вернемся. Тут же добавил, что в связи с возможным увеличением объема нашей работы Паннвиц принял решение в помощь ему прикомандировать Курфесса. Он даже высказал мнение, что скоро мы все подружимся. Курфесс и мы искренне рассмеялись, понимая, что эта мысль не только неуместна, но и совершенно недопустима в отношениях между заключенным и теми представителями гестапо или абвера, с которыми ему надлежит работать.
Ленц набрал номер телефона, и за мной пришли. Мы сразу же уехали в Нейи. Хотя уже было довольно поздно, мне гут же принесли обед. Честно говоря, не хотелось есть, а только ходить вдоль и поперек камеры и размышлять над тем, что произошло в этот день. Мне почему-то казалось, что между беседами с Паннвицем и Лснцом есть какая-то цепочка, ниточка. Что будет дальше? Какая судьба ждет Золя и членов его резидентуры? Мне ведь всегда казалось, что именно с помощью «моего секретаря» доктора Ленца, поддерживающего связь между мною и Золя, мне удавалось уговорить Гиринга и в определенном смысле обеспечить их безопасность. Что ждет Маргарет, да и меня самого в ближайшее время?
Для того чтобы понять, что произошло после бегства из гестапо Леопольда Треппера, дало мне возможность резко изменить мое положение в гестапо, я должен именно сейчас поведать, что я начал медленно узнавать, постепенно накапливать и использовать на пользу советской разведки, Советского Союза.
Объективность требует, чтобы я признал, что первым «положительным» фактором в моей дальнейшей деятельности послужило бегство Леопольда Треппера из гестапо. Я понимаю, что мне могут возразить, сказав, что оно явилось причиной массовых арестов и, больше того, человеческих жертв. Все это верно, но благодаря этому бегству было и спасено много жизней, был значительно уменьшен вред, наносимый гестапо Советскому Союзу.
Прежде всего, несколько слов об Отто Бахе. Я уже упоминал о том, что он стал чаще бывать в зондеркоманде с приходом Паннвица к её руководству. Видимо, не случайно произошло опрсделенное сближение между ним и мной. Однажды Бах поведал, что был официально членом социал-демократической партии Германии. Официально он покинул ее с приходом к власти. В Париже он находится с тем, чтобы спасти свою жизнь. Поэтому сотрудничает с оккупационными властями в вопросах экономической деятельности. Видимо убедившись в том, что мне может доверять, он однажды спросил, бывал ли я в Москве в Государственной библиотеке им. В.И. Ленина. Услышав мой утвердительный ответ, спросил, приходилось ли мне читать его публикации. Пришлось признаться, что нет. Он порекомендовал мне, чтобы, «вернувшись на Родину, в Москву», я попытался найти их и прочесть. В дальнейшем я представил Баха «Центру» под псевдонимом Карл. О том, какую роль он сыграл в дальнейшей моей деятельности, читатель еще узнает.
Медленно, по все же накапливались у меня знания о жизни и деятельности Хейнца Паннвица. В этом отношении мне помог сам Хейнц, а также установившееся, правда очень поверхностное знакомство с его родителями и семьей, а также тетей. Попробую более или менее точно изложить его биографию.
Родился Хейнц Паннвиц в 1911 г. в семье тружеников. Его отец был железнодорожником. По своим религиозным убеждениям они принадлежали к христианской католической церкви. Жили в Магдебурге, где я с ними, с его женой и, если не ошибаюсь, двумя маленькими детьми, познакомился уже в конце 1944 г. Его тетя посвятила себя служению христианству и была монашенкой в монастыре близ Гаарца. Ее я тоже вместе с Хейнцем посетил и имел возможность познакомиться.
О Хейнце Паннвице у меня сложилось мнение, что уже маленький Хейнц был хитрым, самолюбивым, неглупым и под влиянием решил посвятить себя служению церкви. Для этого несколько лет он изучал не только теологию, но и все, что могло пригодиться ему впоследствии, чтобы стать пастором и жить в хороших условиях. Свободное детское время он тоже употреблял с пользой для себя – вступил в имевшийся отряд католических скаутов. С юных лет считал обычную трудовую жизнь никому не нужной. Вот именно это и побудило его выбрать церковную службу. Однако все в жизни меняется, изменилась и судьба будущего пастора. Он пришел к заключению, что его жизнь должна быть совершенно иной.
В 1933 г. в Германии пришел к власти Гитлер. Хейнцу Паннвицу было уже 22 года. Казалось бы, он уже стал взрослым человеком, его заинтересовала фашиствующая молодежь. Ему очень правились оргии фашиствующих молодчиков, их песни, сборища в различных пивных. Привлекло и то, что этим молодчикам все разрешалось и путь был перед ними открыт. Что же произошло потом?
Потом Хейнцу понравилась идея возможности поступления на службу в криминальную полицию Третьего рейха. Уже хорошо узнав Паннвица, я мог понять, что служба в уголовной полиции его не устраивала по многим причинам, основной из которых являлось то, что он в этом ведомстве не сможет заметно продвинуться и продемонстрировать свой «талант». Ему удалось все же осуществить свою давнишнюю мечту – добиться медленного, но все же продвижения вперед. Он был замечен в криминальной полиции, кое-кто уловил его мысли, направленные на борьбу не с уголовниками, а гораздо в большем смысле – против антифашистов, политических врагов Гитлера. Ему повезло, его перевели на службу непосредственно в гестапо. Работа в этом ведомстве ему пришлась по вкусу. Нет, не только потому, что он получил возможность носить форму, которая вызывала у большей части немецкого народа не столько уважение, сколько страх. Его это не пугало. Ему нравилось, что он мог щеголять званиями, а главное, пользоваться большими правами.
Он очень любил женщин, различные алкогольные напитки, правда, иногда мне казалось, что он отдает предпочтение вину и виски. Вначале, с переходом из криминальной полиции в гестапо, у него не было возможности пользоваться всем этим, но он был достаточно терпелив и ждал, когда обстановка позволит ему пользоваться всем тем, о чем он мечтал, ждал возможности не только удовлетворить свои прихоти, но и продвижения по служебной лестнице.