Адвокат объяснил отсутствие разыскиваемых ею людей тем, что все они, очевидно, направились куда-либо встречать Новый год. Очень любезный, он дал Маргарет адрес одной семьи, эмигрантов из Чехословакии, просил сказать, что их адрес сообщил он, и выразил убеждение, что эта семья не оставит ее с сыном без должного внимания, учитывая тем более тот факт, что и она но происхождению чешка и может с ними разговаривать на родном языке. Адвокат назвал ей и фамилию: Эрлих.
Измотанная, усталая от перехода предыдущего дня, почти без сна и пищи, с совершенно обессиленным Репе, Маргарет направилась по указанному адресу в незнакомом городе. К счастью, небольшая улочка, в одном из домов которой жила семья Эрлих, находилась у главной магистральной улицы города – Каннебьер. Па этот раз уставшим путешественникам очень повезло. Вся семья была в сборе: муж, жена и двое детей, мальчик и девочка примерно в возрасте Рене.
Маргарет нашла возможным коротко рассказать господину и мадам Эрлих о ее жизни, причинах, побудивших покинуть Бельгию, а вернее, бежать оттуда, и высказать тревогу за благополучное прибытие в Марсель ее «мужа» – уругвайца, коммерсанта. Весь ее рассказ базировался только на том, что я говорил ей о причинах, побудивших меня покинуть Бельгию, но она не сочла удобным рассказать им, оставшись один на один, что я намеревался отправить ее в США, к родителям. Таким образом, Эрлихи уже твердо думали, что она с тревогой ожидает прибытия своего мужа.
Видя усталость молодой дамы и ее сына, господин Эрлих приготовил на скорую руку ужин. Пока они ужинали, он подготовил свою постель для того, чтобы в ней мог спать Рене. Несколько позднее Маргарет должна была лечь вместе с мадам Эрлих, а хозяин и его сын должны были лечь на раскладушках в общей комнате.
Эрлих проявил большое внимание и обещал Маргарет до прибытия в Марсель ее «мужа» заботиться о ней и Рене. Разговор между Маргарет и супружеской парой Эрлих немного затянулся.
На следующий день Маргарет вновь направилась к Тони. Рене остался с детьми Эрлих. По совету самого Эрлиха, в связи с тем, что она опять не застала Тони, ей удалось опустить в его почтовый ящик заранее заготовленную маленькую записочку с указанием адреса их нахождения. Совет оказался совершенно правильным.
В тот же день поздно вечером господин Тони появился в доме у Эрлихов. «Он увез нас в свой маленький домик и разместил с небольшим багажом, состоящим из зубных щеток, зубной пасты, мыла, полотенец и спальных рубашек», – уточнила Маргарет.
На следующий день господин Тони поставил в известность своих случайных гостей, что уезжает на несколько дней в деревню к теще и тестю, у которых в это время находилась его жена. Он должен был помочь старикам по хозяйству. Просил гостей чувствовать себя как дома и делать все так, как бы они делали у себя. Он показал хранящиеся в шкафу и в холодильнике продукты питания, разрешив ими пользоваться, так как знал, что у них нет еще продуктовых талонов. Запросить талоны до моего приезда в Марсель Маргарет не решалась, так как надо было пройти соответствующую регистрацию в полицейском участке. Сделать это без меня она боялась.
Меня несколько удивило в рассказе Маргарет, что господин Эрлих и его жена, учитывая, что занимаемая ими жилая площадь была маловата, согласились, чтобы они с Рене ночевали в доме Тони, но все дневное время проводили у них, питаясь вместе с ними. Это предложение было принято, так как дом Тони был изолирован и целый день они могли только общаться друг с другом, а Рене с большим удовольствием хотел бы играть с братом и сестрой Эрлих.
Длительное проживание в гостинице мне казалось невозможным, ибо, во-первых, я был предельно стеснен в средствах, а во-вторых, мне всегда казалось, что проживающие в гостинице люди находятся под определенным наблюдением полиции. Думаю, что и в этом отношении я не ошибался. Я был стеснен материально. Это действительно, правда. В Брюсселе я получал солидную должностную оплату президента и директора-распорядителя «Симекско», Блондинке мы иногда выплачивали определенные проценты с наших доходов, связанных с переданными нам ее отцом деловыми связями. В Марселе мы зависели только от «подаяний» Леопольда Треппера. Действительно, Жиль Перро в своей книге «Красная капелла», видимо получив эти сведения от Леопольда Трепнера, сообщает, что нам платили еще в 1939 г. из средств ГРУ раздельно Большому шефу 350 долларов в месяц, после отъезда его жены (хочу напомнить, что это произошло уже в мае 1940 г.) эта сумма была уменьшена до 275 долларов, а мне, Аламо и Гроссфогелю сначала платили по 175, а затем по 225 долларов. С 22 июня 1941 г. все агенты независимо от ранга получали одинаковую зарплату в 100 долларов. Жиль Перро продолжает указывать, что с января по 30 апреля 1942 г. было затрачено 2424 доллара на французскую сеть, 2042 – на бельгийскую сеть, Кентом на свою группу в Марселе – 810 долларов. С мая по 30 сентября 1942 г. расходы исчислялись во франках: 593 тысячи приходилось на Францию, 380 тысяч – на Бельгию, 185 тысяч – на Марсель (с. 123).
Я сумею доказать, что эти цифры вымышленные. Находясь в Бельгии, занимая определенное положение в «Симекско», я не получал ни одного доллара дополнительно к моей должностной оплате. В Париже нее сотрудники «Симекс» вне зависимости от того, имели ли они отношение к советской разведке, получали только должностные оклады, такое лицо, как Леопольд Треппер, получал иногда даже больше из кассы «Симекс», чем директор Альфред Корбен, так как ему выплачивали проценты за его «коммерческие сделки», которые зачастую были выдуманными.
Я сумею доказать, что значительные суммы из прибылей «Симекско» и «Симекс» затрачивались на повышенные жизненные расходы самого Леопольда Треппера и его любовницы Джорджи де Винтер и на увеличение спрятанных «кладов», которые ему потребовались не только после бегства из гестапо, но и после «успешного» возвращения из Польши как «жертвы антисемитизма» во Францию, в Париж.
В Марселе нам приходилось жить очень скромно. Надо было снять частную дешевую квартиру, чтобы переехать в нес из гостиницы.
Жюль Жаспар помог нам и в этой части. У него уже порядочное время были хорошие отношения с директором почтового отделения, расположенного вблизи от дома, в котором снимал квартиру Жаспар. В результате случайного или преднамеренного разговора между Жюлем Жаспаром и господином Пейер выяснилось, что у второго имеется собственная пустующая квартира, правда неважно меблированная, расположенная по улице Аббе де Л'эрре (Abbe de L’Erree), 85. С владельцами квартиры вскоре у нас тоже установились дружеские отношения.
Переехав на новую квартиру, мы направились в полицию, чтобы встать на учет, а для Маргарет и Рене оформить все необходимые бумаги, приведя в надлежащий порядок все имеющиеся у Маргарет на руках документы.
Не успели мы еще освоиться и, как принято говорить, акклиматизироваться, как стали чувствовать «прелести» Средиземного моря. Вскоре нам поведали, что в Марселе можно ждать мягкую влажную зиму и жаркое сухое лето. Это нас тревожило, ибо мы прибыли в Марсель без вещей. У нас не было абсолютно никакой одежды, кроме той, в которую мы были облачены. Это сказывалось не только на нашей частной жизни, но и на моей возможности проникать и здесь в местное общество.
Температура воздуха в Марселе держалась для зимы высокая, в январе-феврале – около 12–14 градусов, а летом доходила до 30 градусов. Именно этим объяснялось то, что в квартире, в которую мы переехали, как и во всех почти других, не было отопления.
Совершенной неожиданностью для меня было то, что однажды, выйдя на улицу, я буквально не мог стоять: дул сильнейший ветер и было довольно холодно. Едва передвигаясь по улице, я видел разрушительные следы этого ветра. Потом мне рассказывали, да и сам я убеждался, что этот северный ветер, иногда северо-западный, достигающий силы шторма, приносит значительный ущерб. Он способен срывать с домов крыши, вывески, переворачивать киоски и лотки уличных торговцев Больше того, он способен перевернуть автомашины, трамваи, автобусы. Мне говорили, что мистраль чаще всего бывает именно в феврале марте.