Была глубокая морозная ночь, когда затемненный длинный поезд неожиданно вырвался из-за сопок. Проскрипев тормозами, он резко остановился. Мы бросились к электровозу. Пробежали вдоль состава - ни одного свободного вагона.
Нас охватила тревога...
- Есть предложение! - выкрикнул находчивый Митя Селезнев. - В эшелоне две платформы с ящиками. Ехать можно! Как решаем?
Побросав на платформу вещи, влезли, а когда втягивали последних, поезд тронулся. В первые минуты казалось жарко. Мы смеялись, шутили, а состав набирал скорость. Засвистел ветер. Он холодил тело, пробирался под одежду. Шутки смолкли. Поезд летел с предельной скоростью.
Сопки, темные сосны, запушенные снегом, слились в сплошную серую массу. Ночь казалась бесконечной. Перемерзшие, измученные, мы ждали рассвета, словно его приход мог принести избавление от холода.
Но рассвет не спешил. Под утро налетел снежный ураган - "заряд", как его называют на севере.
Прижатые ветром, мы лежали лицом вниз и не шевелились. Лютый холод пронизывал насквозь. Засыпанные снегом, окоченевшие, окончательно потеряли счет времени. Казалось, непогода неистовствует целую вечность, и неизвестно, доедем ли мы до Мурманска или превратимся в ледяные глыбы.
Но вот скоро поезд замедлил ход и остановился. До нас донеслись, как эхо, приглушенные пароходные гудки. Это был Мурманск.
Борис Сафонов
Пока мы отогревались в привокзальной комнате, из штаба Военно-воздушных сил Северного флота пришли две автомашины, крытые брезентом.
Погрузив свои вещи, мы двинулись в путь. По утонувшим в снегу улицам Мурманска ехали медленно.
У восточной окраины города, круто повернув на север, машины пошли на подъем. За перевалом началось царство невысоких холмистых сопок, на склонах которых спиралила гладко укатанная снежная дорога.
День был безветренный, небо безоблачное и такое синее, будто в нем растворили ультрамарин. Искристый, чистый снег обильно завалил сопки, ущелья, запушил разлапистые редкие сосны и карликовые березки. То надрываясь моторами на подъемах, то бесшумно ускоряя бег на спусках, грузовики удалялись на восток. А мы, пораженные суровой красотой заполярного края, с захватывающим интересом осматривали местность. Примерно через час свернули в сторону, и перед глазами зарябили темно-зеленые воды Кольского залива, зажатые скалистыми берегами. Где-то тут находился штаб морской авиации наша конечная цель.
В глубоком гранитном подземелье нас тепло встретил командующий Военно-воздушными силами Северного флота генерал-майор авиации А. А. Кузнецов. Выслушав рапорт Алексея Марковича, командующий поздоровался и сказал:
- Очень рад вашему приезду. Сейчас как раз формируем новый полк. Командиром уже назначен Герой Советского Союза Борис Сафонов. Слышали о нем?
- Да, товарищ командующий, - ответил капитан Маркович.
- Восьмерых из вас назначаю к Сафонову, двоих - в другой полк.
Тут же нас провели в столовую. И впервые за все дни долгого и утомительного путешествия по-домашнему посидели мы в уютном зале, с завидным аппетитом съели по две тарелки наваристого флотского борща, по хорошей порции жареной курицы и компота, кто сколько хотел.
После непродолжительного отдыха выехали на аэродром, где отныне предстояло нам нести боевую службу.
Когда увидели узкую, с плотно укатанным снегом, блестящую, как каток, полосу, окруженную сопками, у многих на лицах появилось недоуменное выражение. После просторных южных аэродромов с открытыми со всех сторон подходами показалось удивительным, как здесь можно летать.
На границе аэродрома, где в глубоком снегу отходила в сторону восточных сопок тропинка, машина остановилась.
Теперь оставалось только подняться по крутой, припорошенной снегом лестнице. Я взглянул вверх: на гранитной скале, словно вышедший из нее, показался летчик. Он был в расстегнутом меховом шлеме, лохматых черных унтах с отвернутыми голенищами и в черном кожаном пальто-реглане, плотно облегавшем могучее тело. Сдвинутые на лоб, поблескивали летные очки.
Летчик немного постоял, разглядывая нас, а затем быстро спустился по лестнице навстречу. Все сразу узнали его. Это был Сафонов, прославленный истребитель, Герой Советского Союза, портреты которого мы часто встречали в газетах и журналах.
Борис Феоктистович подошел к нам, пожал каждому руку и пригласил подняться на командный пункт. В скромно обставленном небольшом кубрике КП, сооруженного в гранитной скале, мы просидели несколько часов. Борис Феоктистович познакомился с каждым, спросил о самочувствии, настроении. Ответ был один: "Хотим как можно скорее вступить в строй боевых истребителей и начать бить фашистов".
По этому поводу Сафонов заметил:
- Могу только приветствовать ваше желание. Однако спешить не надо. Осмотритесь получше, привыкните к местным условиям. Здесь не юг. Сопки кругом, да и воздушные бои с фашистами не учебные... Погибнуть в бою легко, а нам надо побеждать...
Задушевный разговор командира, который беспокоился о нашем будущем, произвел на каждого сильное впечатление.
Пока шла беседа, мне удалось хорошо разглядеть Сафонова. У него красивое, мужественное, открытое лицо, смуглое от загара, густые темные брови. Из-под длинных ресниц глядели добрые серые глаза. Сафонов сразу вызывал к себе симпатию, и первое впечатление не обмануло...
Находясь в полку Бориса Феоктистовича Сафонова, мы скоро узнали про многие славные боевые дела нашего командира. Он первым из летчиков Заполярья открыл боевой счет. 24 июня 1941 года Борис Сафонов, тогда старший лейтенант, командир авиационной истребительной эскадрильи, на самолете "И-16" сбил фашистского воздушного разведчика.
Двухмоторный "Хейнкель-111" летел в сторону Мурманска на высоте шесть тысяч метров. Сафонов поднялся на перехват. Незаметно для врага, маскируясь в лучах солнца, он набрал высоту и стремительно вышел в атаку. Напрасно воздушные стрелки "хейнкеля" хлестали из пулеметов длинными трассирующими очередями по маленькому истребителю - советский летчик не отвернул. Он бесстрашно сблизился с "хейнкелем" и, словно бритвой, пулеметной очередью отрезал ему хвост. Молниеносная победа окрылила Сафонова. Она показала, что фашистов можно бить.
Мало кто из гитлеровцев стремился помериться силами с Борисом Сафоновым, а кто пытался - больше не летал.
На бортах истребителя Сафонова было выведено большими белыми буквами: "За Родину", "За коммунизм". Фашистские летчики научились читать эти надписи и, завидев самолет, открытым текстом передавали по радио:
- Ахтунг! Ахтунг! В воздухе Сафон! В воздухе Сафон!
Очень тяжелыми оказались для североморских летчиков первые месяцы войны. У фашистов было больше самолетов, и, не считаясь с потерями, они рвались к Мурманску.
За день по пять, шесть, а иногда и по десять боевых вылетов приходилось совершать Сафонову и его летчикам. От перегрузки сдавали даже моторы, но выдерживали только простые человеческие сердца. У летчиков-истребителей не хватало времени на сон. Подложив под головы парашюты, они спали прямо под крыльями своих самолетов, пока техники заправляли баки горючим и заполняли пулеметными лентами патронные ящики. Пятнадцать, редко двадцать минут длился такой сон. Потом снова боевое дежурство, снова вылеты и схватки с врагом...
За первые три месяца войны летчики эскадрильи Сафонова сбили сорок девять вражеских самолетов, из них пятнадцать лично уничтожил сам командир. Эскадрилья потерь не имела.
Два воздушных боя, которые Борис Сафонов провел 15 сентября 1941 года, вошли в историю военно-морской авиации.
Рано утром Сафонов во главе пятерки истребителей вылетел к переднему краю. Подходя к цели, североморцы заметили сорок вражеских самолетов. "Навязать противнику бой. Не дать ему возможности нанести удар по нашим наземным войскам!" - такое решение принял командир.
И пять советских летчиков врезались в неприятельский строй. Сафонов и его ведомые, Максимович и Покровский, атаковали бомбардировщиков, капитан Коваленко со своим напарником прикрывал командира.