Стефан недоумённо уставился на бородатых землекопов, потом подозвал боярина, что-то спросил его на ухо. Боярин, в свою очередь, принялся допрашивать ветерана про странные ночные работы. Выяснилось, что воевода Чудес приказал денно и нощно, но тайно, восстанавливать обрушившийся прошлым летом подземный ход. Земля слабая, серозём, сыпется на голову — надо бы подпорками всё укрепить. А воеводе приказал сам боярин Коттин. Услышав это, Стефан успокоился — Коттин впустую приказывать не станет, видимо, дело и впрямь нужное.

Ни Стефан, ни Матан не догадывались, что и назавтра, и на третий день скандал с княгиней повторится. Днём же, Мишна, как ни в чём не бывало, говорила со Стефаном ласково, не грубила, однако, на вопросы о больной голове отвечала уклончиво.

Вечером четвёртого дня молодой князь, стосковавшийся по любви, вновь отправился к Мишне. Оставив боярина за дверями, Стефан вошёл в покои княгини. Однако, к его удивлению, Мишна была не одна — там присутствовала посторонняя женщина, конечно, помимо Хавы и служанок. Стефан присмотрелся и узнал городскую распутницу Мину, которую собирался изгнать из стольного града в слободы. Без права входить в городские ворота. Но как-то всё руки не доходили.

Увидев князя, Мина рухнула на колени, подползла к ногам Стефана. Молодой человек, ещё не выработавший княжеской твёрдости, обычно смущался при подобных выходках, особенно когда баба начинала выть, вместо того, чтобы излагать просьбу нормальным человеческим языком. Мишна, видя, что из нечленораздельных воплей Мины смысла не проистекает, решила перевести:

— Она пришла попросить за себя, князь.

— А что, с просьбами уже ходят мимо меня? — подозрительно огляделся Стефан.

— Ну что ты, дорогой, что ты, лада! — Мишна встала, тонко улыбнувшись. — Тут дело сугубо женское, вот и…

— Всё равно, надо идти сначала ко мне, — проворчал, Стефан, несколько смягчившись.

— Да она стесняется! — начала уговаривать Стефана молодая княгиня. — Она пришла рассказать о том, что её считают…

— Она стесняется? — саркастически рассмеялся князь, припоминая слухи о любвеобильной девушке. — О, у тебя тут вино? — вдруг Стефан заметил на столе изящный кувшин. — Ромейское или из Колхиды?

— Франкское, говорят. Откуда-то с Бургундии. Есть такая земля?

— Есть, а как же! Там мои родичи графами сидели. Давно, правда… — Стефан уже наливал в серебряную чашу красную терпкую жидкость. — Дамы, по чарочке не желаете?

Желающих не нашлось, кроме Хавы, вынувшей откуда-то из внутренних одеяний и накидок маленькую серебряную чарку.

— Ты что же, чарочку всегда с собой носишь? — пошутил Стефан, наполняя её.

— Всегда, светлый князь — воды попить, или квасу… нужда заставляет — горло сохнет, да и голова идёт кругом. Стара, я стала.

Стефан чокнулся с Хавой — выпили…

Потом Стефан пил ещё, и ещё, прогнал Хаву и постельничих девок, ругал Мину за её распутство, потом простил её, лил слёзы… Мишна сидела, молча, внимательно поглядывая на князя. Один раз заглянула Хава, кивнула Мишне — дескать, с ней всё нормально, противоядие сработало. Мишна кивнула — всё идёт по плану. Когда княгиня исчезла, Стефан не помнил. Коттин гулял где-то в Словенске, воевода увёл дружину в поле — стрелять из луков, учить молодых воинов уму-разуму, Аминта убыл по государственным делам. Он, Стефан, в одиночку правит княжеством. А Мишна дурочку валяет, голова у неё вечно болит …

После очередной чаши князь обнял Мину, полез под юбку. Потом сообразил — схватил за руку, повёл женщину на свою половину. Боярин Скальд, перевербованный Аминтой из людей Мишны, помог добраться до палат, затем прилёг у дверей князя — бежать к воеводе Чудесу повода не было. Потом решил всё-таки сообщить воеводе — но утром, утром…

Утро выдалось невразумительным. То есть, за окном сияло солнышко и пели птички, но в голове у Стефана бухали молоты, сердце готово было выпрыгнуть, во рту ночевали дворовые коты…

Еле-еле приподняв голову, князь обнаружил рядом с собой голую женщину, вольготно раскинувшуюся на широком ложе. Прикрыв её покрывалом, Стефан хотел было встать, но рядом мелькнула тень. Это Хава, неведомо как проникшая в княжеские покои мимо постельничего, наполняла красным вином большую чашу. Молодой человек хотел было отказаться, но немного подумал — и взял серебряный сосуд. Когда последняя капля вина провалились в горящий желудок — Стефан рухнул на подушки и опять провалился во тьму.

Поздно вечером, по подземному ходу, обливаясь от страха потом, шёл человек. Бояться было чего — крепь скрипела, на голову сыпался песок, капала вода, кое-где текли подземные ручейки. Но Мардух, а это был он, готов был погибнуть — речь шла о выживании народа избранного. Наконец, старый иудей уперся в стену, огляделся, полез по лестнице. Со стоном приподнял тяжёлый щит, сбитый из досок, вылез внутри стога соломы. Далее тропинка вела за город — мимо слобод, по логу, заросшему густым кустарником. Ручеёк, сильно петляя, наконец, вывел Мардуха к речке со странным для хазарского уха названием — Ковжа. На том берегу находился старинный погост, называемый Киснемский. За погостом стоял лагерем небольшой варяжский отряд, в ожидании торгового каравана. Мардух вызнал, что последний караван варяжских гостей был зимой, и доложил левиту Берлу свои догадки — наличие под городом вооружённых русов для сопровождения своих товаров — всего лишь предлог. Русы, уже давно превратили временный лагерь в настоящий Варяжский городок, и было ясно, что они не собираются покидать это место — проникновение купцов-варягов на белозерский торг на постоянной основе был лишь вопросом времени.

Берл решил подтолкнуть медленно идущий процесс, при этом извлечь максимальную выгоду для хазарского дела. Необходим повод, который вынудит две вооружённые группы людей — варягов и дружину князя, пролить кровь. Возникнет неразбериха, в которой, даст Б-г, удастся решить некоторые деликатные проблемы. Момент был крайне удачный — из весомых людей в городе остался лишь воевода Чудес, проклятый Баюн уже, по всей видимости, сложил голову — из Словенска вестей о боярине не поступало.

Варяжский городок, как и предполагал Мардух, оказался лагерем, обнесённым высоким частоколом. Несмотря на позднее время, ворота не были заперты, но стража присутствовала, бдила зорко. Мардух смиренно подошёл к варягам, беспрестанно кланяясь, и когда на него обратили внимание, бухнулся в ноги ближайшему русу, чуть ли не целуя ему сапоги. Кое-как объяснив, что он послан молодой княгиней к местному конунгу (которого в отряде не было, был воевода) Глебу по важному делу.

Варяжский воевода Глеб принял иудея в шатре. Мардух в очередной раз бухнулся в ноги, попросил личной аудиенции, но Глеб не разрешил покидать шатёр своим соратникам (было их там человек пять — шёл какой-то разговор), дескать, у меня нет секретов. Мардух изобразил на лице гримасу неудовольствия, однако в душе ликовал — план предусматривал именно такое развитие событий.

— Конунг, взываю к тебе, как к последней надежде!

— Что стряслось в славном Белозерске? — Глеб растянулся на лежанке, перед приходом иудея знатному русу растирали спину медвежьим жиром — от ревматизма.

— Меня прислала до твоей милости Великая княгиня Мишна — наша милая, нежная, добрая княгиня!

— Княгине более не к кому обратиться за помощью? — не поверил Глеб иудею.

— Вспомни, дорогой — ты же в курсе событий, насколько я понимаю. Когда пала династия прежнего князя, в городе началась резня. Пришли войска усольцев, с ними воевода Чудес, богатырь Аминта, волхвы и это исчадие ада Коттин. Говорят — он древний оборотень, — Мардух наклонился к уху Глеба, однако, говорил так, чтобы слышали все присутствующие в шатре. — Коттин, ведь правитель Белозерска именно он, посадил в думу своих людей, выбрал князя — этого недоумка Стефана, — голос иудея стал заговорщическим.

— Почему недоумка? — удивился варяг. — Да, он молод, но у него есть неплохие советники. Вроде бы ничего плохого не происходит…