– А второй случай?

– Второй… Так поступают «люди из толпы». Неподготовленные, не взвесившие всех возможных вариантов, не продумавшие свои действия. Все происходящее напоминает мне что-то схожее. Бывало, что при явлении в людных местах высокородных правителей недовольные их правлением люди бросались на них с ножами, а то и с голыми руками, с криком и без оглядки… Так поступают от отчаяния. Но, как вы верно заметили, Ваше Высочество, бойцы зондергруппы – это…

– Такие же люди, как и все, – оборвал его Курт, открыв глаза, и рывком сел на скамье. – Тренированней, крепче, сильней. Но не более того.

– И давно вы не спите? – с неприязнью и подозрением осведомился фон Редер, и Курт отмахнулся, поднявшись и расправив отдавленную жестким деревом спину:

– Достаточно для того, чтобы услышать главное.

– И что же было главным?

– Версия моего помощника, разумеется.

– Ого, – отметил Бруно, косясь на свое начальство с подозрением. – Я, оказывается, гений.

– Да ничего подобного, – отмахнулся Курт и, упершись ладонями в поясницу, с наслаждением потянулся, поморщась от нытья в лопатках. – Ты не гений. Ты пророк. Id est – несешь всякую ересь, неосмысленно вываливая в пространство информацию, которую вкладывают в твою голову свыше.

– Я оставлю без внимания твое нелестное мнение о моей персоне, отмечу лишь, что ты назвал ересью привнесенное в мои мысли свыше.

– Ересь – это то, что рождается в твоей голове, а полезная информация – крупица истины в этой ереси. Истину же ты выдаешь мимоходом, не замечая и не видя…

– И что же такого сказал ваш помощник, майстер инквизитор, что вы сочли это божественным вмешательством? – недовольно уточнил фон Редер. – Просветите нас.

– Мне нужен Альфред, – не ответив, сообщил Курт. – Посему я просил бы вас поднять одного из своих людей и отправить за ним.

– Вот как? И вы не опасаетесь позволить моему человеку в одиночку бродить по вашему тайному лагерю?

Курт вздохнул с показным утомлением, присев к столу напротив наследника, и скучающе перечислил:

– Я не могу пойти к нему сам; вы мне не позволите, да еще устроите мне сцену не хуже ревнивой супруги, как вы это делали все время до сих пор. Я не могу отослать за ним своего помощника; по тем же причинам. Я не могу попросить вас привести его; вы не оставите наследника без присмотра в присутствии нас двоих, а кроме того, встанете в позу и будете внушать мне мысль о том, что личный телохранитель короля не нанимался быть гонцом. Я не желаю тащиться к нему в сопровождении целой свиты; мне так же, как и вам, не хотелось бы терять контроль над происходящим, и посему, если из этой комнаты выйду я, здесь должен будет остаться Бруно. А мне бы хотелось, чтобы мой помощник принимал участие в расследовании, то есть был рядом, видел и слышал показания участников событий; он слишком часто выдает меткие идеи, и я не желаю делать из него няньку-сиделку. Conclusio[881]: лучше Альфред придет сюда сам. И единственный, кому можно доверить миссию гонца, это кто-то из ваших парней, ибо в их невиновности сомнений нет и отсутствие одного из них не скажется на ситуации. Я изложил всё достаточно доходчиво, господин барон?

– Даже слишком, – покривился тот, поднимаясь, и Курт пожал плечами:

– Надеюсь, впредь мне не потребуется читать лекции, дабы объяснить вам очевидные вещи.

– Объясните мне, майстер Гессе, – тихо вклинился Фридрих, не дав фон Редеру ответить, и тот, помявшись, развернулся, скрывшись в смежной комнате. – Что такого сказал отец Бруно? На какую мысль он вас натолкнул? Вы поняли, кто это сделал?

– Нет, – качнул головой Курт, – но понял, как это узнать. Однако не задавайте мне сейчас вопросов, я не отвечу. Я еще не вполне сформулировал даже и для самого себя, что именно и как мне делать далее. Сперва мне надо переговорить с Альфредом; быть может, это очередное мое озарение, а может статься, что и ложный след, по которому я рванул, как верно выразился мой помощник, от отчаяния.

– Вы – от отчаяния? – с сомнением уточнил наследник, глядя на него недоверчиво. – Я вам не верю.

– Отлучите от себя того придурка, что напел вам небылицы о моих достоинствах, – сказал Курт серьезно. – Вралю не место при будущем правителе, а из сказок вы давно выросли.

– Боюсь, придется разогнать половину Карлштейна, – усмехнулся Фридрих невесело. – Даже люди, не терпящие Конгрегацию, не любящие немцев, – и те признают, что вы необыкновенный человек, майстер Гессе. И я им верю. И я верю в то, что вы и сейчас разрешите эту мерзкую ситуацию.

– Надеюсь оправдать ваши ожидания, – отозвался Курт; придвинув к себе оставленную для него миску с холодным ужином, перехватил почти просящий взгляд помощника и, вздохнув, осведомился: – Вы не станете возражать, если я возьмусь за ужин у вас перед носом?

– Вы никогда не молитесь перед принятием пищи, майстер Гессе? – осторожно уточнил наследник, когда, дождавшись его кивка, Курт приступил к поглощению подсохшей снеди.

Он замер на мгновение, глядя на ложку у себя в руке, и, помедлив, возразил:

– Отчего же «никогда».

Фридрих выждал с полминуты, ожидая продолжения, и, не дождавшись такового, лишь молча вздохнул, проследив взглядом за одним из телохранителей, разбуженных фон Редером.

– Скажите мне вот что, господин барон, – продолжил Курт, когда дверь за спиной ушедшего заперли снова. – О том, что ваш подопечный отправляется в тайный лагерь Конгрегации, наверняка знали лишь самые доверенные лица…

– Мне чудится, или вы сказали это с сарказмом, майстер инквизитор? – нахмурился тот; Курт пожал плечами:

– Отчего ж «с сарказмом». С недоверием – так будет верней. Неужто кроме вас самого и Императора, никто не знал, куда, как и когда?

– Это мне не известно, – с прежней неприязнью отозвался фон Редер. – Меня это не касалось. Мне было приказано обеспечить безопасность Его Высочества на пути сюда, и я это сделал.

– При подготовке, перед отправкой – неужто вы не общались ни с кем на эту тему? Не обсуждали маршрут и сопровождающие такое путешествие хлопоты? Не может быть, чтобы к вам не цеплялся кто-то из приближенных с дурацкими требованиями или просьбами.

– Все обсуждалось с Его Величеством лично. Или, крайне редко, с обер-камергером. Он один из самых доверенных.

– Мориц Теодор фон Таубенхайм, – изрек помощник многозначительно.

– Вам он известен? – уточнил фон Редер; Курт кивнул, отодвинув опустевшую миску:

– В какой-то степени Конгрегации известен любой, достаточно близкий к Императору. А уж эта persona тем паче. Особенно нас заинтересовала его безграничная любовь к богемским традициям, народу и вольностям.

– Фон Таубенхайм не следит за языком, – согласился барон нехотя, – однако предположить, что он мог предать, если вы об этом…

– Не мог, – отмахнулся Курт, – это мы проверяли. Ему перепадала пара возможностей влезть в заговор, и он этими возможностями не воспользовался.

– Вы… устраивали провокации в отношении приближенного Его Величества?! – выдавил фон Редер ошеломленно. – И вот так просто об этом говорите?!

– А как же я должен был об этом сказать, господин барон? Император счел вопрос исчерпанным, и я не вижу, о чем мне беспокоиться.

– Его Величество… знает?..

Курт помедлил, глядя на изумленное лицо королевского телохранителя почти с состраданием, и наконец вздохнул:

– Господин барон, не все приближенные вашего работодателя обязаны ему жизнью, и даже среди тех, кто обязан, не всякий обладает столь старомодными чертами характера, как преданность и честность. Посему проверять надо всех. А особенно обер-камергеров, неравнодушных к богемским смутьянам.

– Фон Таубенхайм только болтает, до крамолы на деле он никогда не дойдет, ведь это ясно!

– Ну а теперь мы это еще и знаем точно… Итак, кроме него, вы о поездке наследника в лагерь не говорили ни с кем? И не предполагаете, кто еще мог знать об этом?