– И что ж?

– Они подневольны?

– А других поводов отдавать себя своему делу вы не видите? – осведомился инструктор. – Эти люди делают то, что умеют и что любят.

– Сидя за каменной стеной, не видя мира, жизни… женщин?

– Фридрих монах, – вмешался Курт, не позволив Хауэру дать ответа, каковой явно должен был прозвучать отнюдь не в благостных тонах. – И сомневаюсь, что найдется на свете женщина, которая могла бы для него сравниться по привлекательности с какой-нибудь его новой игрушкой. Полагаю, что и его помощники того же склада персоны. Других бы не взяли – чревато.

Фон Редер бросил в его сторону сомневающийся взгляд, однако промолчал, отвернувшись и ускорив шаг.

– Что теперь? – оставив этот краткий диалог без внимания, спросил Хауэр; Курт пожал плечами:

– Ужин. И отдых. Расходимся по комнатам и в постель, это всем не помешает.

– Никаких расхождений, – не оборачиваясь, решительно возразил фон Редер. – Мы возвращаемся в комнату Его Высочества, и вас я из виду не выпущу. Никого.

– Вот как? – усмехнулся Курт. – И долго? Вы намерены устроить казарму из обиталища наследника на все те дни, что я буду вести расследование?

– В ваших же интересах сделать так, чтобы это не протянулось долго, майстер инквизитор.

– А вы полагаете, что ваш подопечный будет рад подобному явлению?

– Он не девица, и присутствие посторонних в его комнате вряд ли его стеснит. Кроме того, он лишь обрадуется возможности общения со своим кумиром.

Последнее слово фон Редер выговорил с явственной насмешкой, и Курт уточнил, глядя в широкую спину перед собой:

– А вам сей факт, видимо, неприятен.

Спина распрямилась.

– Я ему не отец, – коротко отозвался барон. – И не мне решать, кто должен служить образцом и вдохновителем будущему Императору. Если Его Величество полагает по какой-либо причине, что ваш пример научит Его Высочество чему-то стоящему, не мне об этом судить.

Курт не ответил, и до самого возвращения в занимаемую наследником комнату вокруг них висела тишина, нарушаемая лишь звуком шагов.

Фон Редер оказался прав: Фридрих, услышав о его решении, приобрел неприлично довольный вид и спохватился, лишь когда Бруно спросил, кивнув на дверь:

– Каковы выводы?

– Зондеры, – ответил Курт просто; оглядевшись, прошел к скамье у стены, аккуратно положил на нее завернутый арбалет и уселся, вытянув ноги и откинувшись к стене затылком. – Больше некому.

– Уверен? – уточнил помощник, скосив сострадающий взгляд на Хауэра, и инструктор отмахнулся, не дав Курту ответить:

– Он уверен, Хоффмайер. А самое дерьмовое заключается в том, что уверен и я.

– И… каковы планы?

– Поужинать, – прикрыв глаза, выговорил Курт. – И поспать. А также убедить господина барона в том, что Альфреда вполне можно отпустить с глаз долой и не делать из этой комнаты бочку с сельдью… Я понимаю, для чего вам хочется иметь на глазах меня, – продолжил он, с усилием разомкнув веки и переведя взгляд на фон Редера. – Вы опасаетесь, что я продолжу расследование без вас и скрою какие-то узнанные мною сведения. Но Альфред здесь ни к чему. Вы уже это поняли. Как и я, вы видите, что круг подозреваемых очертился четко и недвусмысленно: вне подозрений стража, ваши люди, мастера, лекарь, священник и – Альфред. Кроме того, вы должны достаточно хорошо смыслить в людях, чтобы понять: ни пытаться что-то делать за моей спиною, ни выгораживать кого-либо, ни предпринимать вообще хоть какие-то действия он не станет… Хорошо, – кивнул Курт, когда барон, не ответив, лишь сжал губы, глядя на инструктора с неприязнью. – В таком случае, дайте ему своего человека, и пусть отправляются на кухню.

– Как-то все слишком просто, – с сомнением произнес Бруно, когда все так же молча барон вышел в смежную комнату, где ждали молчаливые телохранители принца. – Вот так, сразу, выяснилось всё?

– Потому что это Курт Гессе, – предположил наследник и запнулся, поняв, что его слова невольно прозвучали чересчур пафосно; Курт усмехнулся:

– Благодарю вас. Но это вы напрасно, – посерьезнев, продолжил он, положив арбалет на пол, и, ногой задвинув его под скамью, улегся, подсунувши руки под голову и закрыв глаза. – На самом деле ничего еще не выяснено, ничего нельзя с убежденностью утверждать и тем паче ничего невозможно доказать. Это лишь мои выкладки, а на самом деле может быть все, что угодно.

– И что, к примеру? – уточнил угрюмый голос фон Редера, и Курт отозвался, не открывая глаз:

– Поразмыслите над тем, что на стороне наших противников имеются неизвестные нам силы с неведомыми нам возможностями. И вполне вероятно, что сейчас, пока мы косимся друг на друга и пытаемся отыскать предателя в рядах самых верных людей Конгрегации, какой-нибудь ушлый шпионишка, для коего эти стены и обрывы не преграда, уже уходит от лагеря прочь, дабы доложить о срыве операции «Убить наследника»… Не будить, – распорядился он во внезапно наступившем безмолвии. – Просто оставьте мой ужин на столе; а мне нужны три часа сна. Я вам не помешаю – если верить Бруно, привычки храпеть за мною не водится.

– Вряд ли к этому можно привыкнуть.

Говорил наследник почти шепотом, однако голос его слышался четко и внятно: пробуждался Курт быстро.

Вокруг была тишина, сквозь веки пробивался лишь отсвет очага, ничто больше не нарушало неспешно текущего разговора за столом в трех шагах от скамьи, где он спал; итак, наступила ночь. Телохранители, видимо, уже удалились в смежную комнату, и лишь фон Редер, судя по медвежьему дыханию чуть поодаль, остался сидеть здесь, да еще наследник отчего-то бодрствовал и сейчас тихо беседовал с Бруно. Курт осторожно перевел дыхание, оставшись лежать с закрытыми глазами и не шевелясь.

– De facto подле меня находятся люди, которые однажды могут из-за меня погибнуть. Привыкнуть к такому невозможно.

– Не «из-за», – поправил Бруно настоятельно, – а «за».

– Вы видите различие, святой отец? Я – не очень.

– Они сами избрали такую службу, – заметил Бруно, – и это их выбор.

– Нет, – невесело усмехнулся Фридрих. – В том, что касается моих охранителей и Ульбрехта, этот аргумент не годится. У него и его людей не было иного выбора: служба моему отцу или смерть.

– Выбор несложный, позвольте заметить, – тихо вклинился фон Редер. – То, за что другие ломают копья, мне и моим людям просто дали в руки. Прошу прощения, Ваше Высочество, но вынужден заметить, что вы слишком много внимания уделяете окружающим. А должны бы себе.

– Почему? – спросил Фридрих, ни мгновения не подумав, так быстро, что стало ясно – мысль эта в нем варилась давно. – Почему я должен думать о себе? Потому что меня хотят поставить следующим Императором? А кто-нибудь спрашивал, желаю ли я вообще им быть?

– А вы не желаете? – осведомился Бруно осторожно, и тот, судя по резкому короткому шуршанию куртки, передернул плечами:

– Я не знаю. Трудно размышлять об этом, когда все решено за меня.

– Вы полагаете?

– А вы – нет, святой отец? Я, безусловно, еще не вошел в совершеннолетний возраст, но уже не ребенок, каковым меня считают, и все вижу. Ваши вышестоящие, мой отец – они вместе делают все для того, чтобы обеспечить мне восхождение на трон. Конгрегация делает ставку на меня как продолжателя ее идей, как следующего правителя, строящего Империю по ее плану.

– Вы этим недовольны? Тем, что выходит по этому плану?

– Доволен, – отозвался наследник, однако тон его мало соответствовал произнесенным словам. – И если бы я не был основным пунктом в этом плане, был бы доволен еще больше.

– Почему?

– По многим причинам. Наверное, вы ждете – я скажу что-то в духе «мне не нравится, когда меня используют»?.. Не скажу. Все используют друг друга, даже супруги и родители с детьми, лучшие друзья… Все. А король, император… герцог или даже барон из глуши – объективно говоря, они и существуют для того, чтобы их использовали: для содержания в должном порядке, развития и возвеличивания вверенного ему надела, живущих там людей… Император нужен для возвеличивания государства. Но кто сказал, что… – Фридрих замялся на миг и договорил словно через силу: – Кто сказал, что я справлюсь?