Сойдя с возвышения, сколоченного из свежих досок, Адельхайда оглянулась, удостоверившись, что ничей взгляд не следует за нею, и торопливо зашагала прочь от ристалища, туда, где расположились многочисленные шатры торговцев. Толпу с этой части поля оттеснили, и палатка продавца бытовой мелочи угадывалась издали, украшенная привязанными к навершию разноцветными лентами. Вокруг палаток людей было множество (все-таки нашлось и немало тех, кого происходящее вне пределов ристалища интересовало куда больше, чем вершащееся внутри него), и увидеть кого-либо, стоящего неподвижно в ожидании, было просто невозможно. Адельхайда приостановилась, всматриваясь в людскую сутолоку, пытаясь просчитать мысленно, сколько времени прошло с того мгновения, как таинственное послание было вручено стражу у трибун. «Две минуты…» Откуда и почему именно две минуты? Неведомый информатор преследуем? Известен и боится мозолить окружающим глаза? Подневолен и не имеет возможности отлучиться надолго? Может, женщина? Это объяснило бы и обращение на «ты» в письме…
Внезапно раздавшийся с трибуны вскрик Адельхайда сначала не отделила от прочих возгласов, все еще звучавших то здесь, то там, и лишь спустя два мгновения, запоздало, разум смог осознать, что это не восторженное восклицание, не возмущенный визг обиженной супруги или дочери, увидевшей под ногами полевую мышь. Кто-то именно вскрикнул, и в крике этом было удивление, замешенное на явном, неприкрытом страхе. Адельхайда, обернувшись, увидела, как на ближней трибуне вскочила на ноги дама в расшитом серебром пунцовом платье, указывая на что-то, что нельзя было рассмотреть с места для палаток, и сидящие подле нее мужчины подпрыгнули, тоже издав неподобающе испуганные восклицания. С дальней трибуны донесся еще один крик, где-то кто-то откровенно завизжал…
И грянул взрыв.
Огненный изжелта-красный смерч пронесся над трибунами, взметя к небу обломки дерева, клочья дерна, разбитую в пыль землю, словно дохнул и вырвался из-под земли огромный дракон, неведомо как схоронившийся там. Волна горячего, как кипяток, воздуха отшвырнула Адельхайду прочь, будто смятый бумажный лист, а внезапный оглушительный гром затмил шум толпы, голоса, весь окружающий мир…
Это длилось несколько мгновений, а может, минуту или вечность; время точно выпало из яви, как запамятованное событие давних лет. В голове звучал тонкий противный звон, тело не ощущалось вовсе, словно и не было его, словно осталось только сознание. Нескоро вернулись чувства, ощущения – в глаза ударило солнце, и стало видно, как бегут перед взором облака, затененные низкой серой дымкой; именно бегут – стремительно, точно гонимые ураганом пылинки…
Адельхайда зажмурилась, напрягшись, начиная мало-помалу чувствовать руки и ноги; рванувшись, с усилием приподнялась, сев на вытоптанной траве, видя все вокруг сквозь мошки в глазах и лишь теперь вновь начиная слышать звуки. Трещали горящие доски трибун, превращенных в грандиозный костер, кричали люди – и женщины и мужчины, слышался надрывный детский плач, где-то поодаль грохотали конские копыта и гремели доспехи… Той части скамей и сидений, откуда она только что ушла, сейчас просто не существовало, лишь нечто бесформенное, одетое пламенем и редким дымом, простиралось по горящей земле…
Лотта…
Адельхайда вскочила на ноги, едва не упав снова, когда звенящую голову повело, и, пошатываясь, нетвердо зашагала вперед. Навстречу бежали и шли люди с перекошенными лицами, спотыкаясь, кто-то падал, кто-то кричал – просто кричал в пространство, без слов, надсадно и хрипло. Чей-то локоть больно задел плечо, едва не бросив ее наземь. Мимо прошла женщина в грязном обгорелом платье, залитом кровью; она шагала медленно, но прямо, словно по доске, молча, с отстраненным неживым лицом, плотно сжав серые, как пыль, губы. Никто не обращал на нее внимания, и она так и шла, оставляя за собою багровый след крови, льющейся из обрывка руки в узком рукаве. «Ей уже не помочь», – подумала Адельхайда, упрямо двинувшись дальше, видя, что ноги ступают по обгорелым ошметкам тел и вязким, спекшимся бурым сгусткам. Уже слишком обескровлена, сейчас она упадет и не встанет, и слава Богу…
– Госпожа фон Рихтхофен!
Голос был незнакомым, и облик молодого рыцаря в покрытых копотью турнирных доспехах тоже не пробудил в памяти ни одного имени, и она вновь отвернулась, ища среди идущих и лежащих людей знакомое лицо.
– Госпожа фон Рихтхофен, вам нельзя туда! – с явственным испугом в голосе повторил рыцарь, приблизившись; конь косил темным глазом под ноги, но стоял ровно, не шарахаясь от мертвых и живых. – Вы идете не в ту сторону, вы не в себе, позвольте я помогу вам!
Йохан… Или Карл… Один из внутренней стражи Карлштейна; половина немецкой половины или Йоханы, или Карлы… да, собственно, неважно…
Адельхайда снова молча отвернулась, и взгляд упал на тело в когда-то светло-янтарном платье, сейчас покрытом серо-красными пятнами. Оттолкнув с пути конскую морду, она бросилась к напарнице, усевшись подле нее на траву. Со спины платье темнело гарью, но само тело уцелело – теплая бархатная накидка с шерстяным подбоем приняла на себя большую часть лизнувшего вскользь огня, однако возле плечевого сустава, войдя наискось, засела острая деревянная щепа, и из-под филлета, пропитав волосы, медленно стекали крупные алые капли.
– Госпожа фон Рихтхофен, – настойчиво повторил рыцарь, и Адельхайда отмахнулась:
– Я в порядке.
Голос подчинился не сразу, и она едва не сорвалась в кашель; видимо, этот удар о землю был все-таки слишком сильным… Отвернувшись, она бережно приподняла напарницу, осмотрев. Лотта пребывала в беспамятстве, однако никаких более ран на ней не обнаружилось, ссадина на голове была неглубокой и, судя по всему, неопасной.
– Госпожа…
– Сказала же – я в порядке, – оборвала Адельхайда строго и, уловив обиду и оторопь в глазах карлштейнского охранителя спокойствия, добавила в голос больше мягкости. – Но моя горничная ранена. Господин рыцарь, окажите мне услугу, увезите ее подальше отсюда. Ей необходима помощь.
– Конечно… – растерянно пробормотал тот, спускаясь наземь, и Адельхайда, кивнув, поднялась и двинулась прочь.
Живых уже не встречалось, пламя на обломках досок чуть опало, и теперь вокруг стоял плотный запах печеной плоти и крови; звон в голове немного унялся, и визг, крики и плач слышались явственно и громко. На различимом сквозь уже невысокое пламя ристалище было пусто, разглядеть отсюда шатры участников было невозможно, и Адельхайда ускорила шаг, подавляя приступ дурноты, порожденной то ли этим запахом, то ли оглушением.
– Госпожа фон Рихтхофен!
«Они сговорились, что ли?» – промелькнула в голове раздраженная мысль за мгновение до того, как с трудом угадался голос Рупрехта фон Люфтенхаймера. Адельхайда остановилась, обернувшись; юный рыцарь был верхом на по-турнирному снаряженном жеребце, но сам почти без доспеха – лишь в стеганом дублете и наручах и с открытой головой.
– Вы живы, – облегченно констатировал фон Люфтенхаймер, подъехав вплотную, и протянул ей руку: – Я увезу вас отсюда. Вы ранены?
– Где Император? – не подав руки навстречу, спросила Адельхайда, повысив голос, чтобы перекрыть чей-то крик совсем близко.
– С Его Величеством все в порядке, – отозвался фон Люфтенхаймер, по-прежнему держа руку протянутой к ней. – Он был у своего шатра, когда всё случилось, – готовился к состязанию. Все, кто были у шатров и на ристалище, уцелели, пострадали только трибуны. Сейчас его уже везут под охраной в пражский замок. Садитесь, наконец, мы еще можем нагнать их и поехать вместе.
– Здесь моя горничная… – начала она, и фон Люфтенхаймер перебил, кивнув ей за спину:
– Лотта?.. Я вижу, она в заботливых руках, – констатировал Рупрехт нетерпеливо, – Карл довезет ее в целости и сохранности. Садитесь, прошу вас.
«Все-таки Карл», – промелькнуло в голове; обернувшись на напарницу, лежащую на руках карлштейнского стража, Адельхайда коротко кивнула и ухватилась за протянутую к ней ладонь.