– Я хочу осмотреть двери, – потребовала Адельхайда. – Я должна собственными глазами увидеть замок и эти пресловутые петли. Найдите способ удалить от сокровищницы стоящих там стражей.

– «Найти способ» несложно – слава Богу, я все же хозяин в собственном имении, и пока еще мои приказы здесь исполняются. Но что вы ожидаете там увидеть?

– Встретимся у дверей в сокровищницу, Ваше Величество, – вновь оставив вопрос без ответа, сказала она твердо, сняв накидку и повесив ее на руку, и направилась к двери, услышав за спиною очередной тяжелый вздох.

Рудольф не окликнул ее, не повелел вернуться и объясниться, смирившись с принятым ею решением… Кое в чем все же правы своевольные князьки: Император и в самом деле устал. Именно сейчас, когда (и здесь прав он сам) требуется собрать все силы, когда назревают перемены, когда в любой миг может понадобиться деятельный, напористый, способный вдохновить правитель, он стоит на пороге того предела усталости, когда вот-вот будет готов на всё махнуть рукою и сдаться. Ведь прав был и покойный Карл: нет в Рудольфе тяги к управлению. Есть некоторые способности, есть наработанные умения (все ж воспитывался не горшечниками), есть дарование к чему-то, но нет страсти, нет искры. И здесь дело не в возрасте – что это за годы для короля, сорок семь? – дело именно в тех самых переменах, свалившихся на государство во множестве и разом, а стало быть, и на него самого.

Поместные правители, и не только непокорные курфюрсты, при малейшей слабине пытаются все упрямее урвать себе лишний кусок соседской или имперской земли, лишний кусок власти, лишний обломок серебра. Города все чаще забрасывают императора просьбами и жалобами, порою сетуя на подлинные нарушения собственных прав и беззаконные притязания или прямое воздействие на них силой, а порой попросту пытаясь заручиться поддержкой престолодержца в ничтожно мелких межцеховых и межсоюзных спорах. Курфюрсты все нахрапистей требуют новых и возвращения старых привилегий, поминая то, что Император пресек начавшуюся войну с городами, приняв сторону горожан, а не своих выборщиков, и все чаще грозят немилостью папского престола. Прежнее противостояние Рима и Авиньона, разобщающее всю католическую Европу, лишь усилилось с годами, и сохранять мир меж подданными, кое-кто из которых поддерживал авиньонского Папу в открытую, становится все сложнее и сложнее даже при поддержке Конгрегации. Крестьянские восстания, вспыхивающие даже в тех областях, где никогда не было ни особенных притеснений, ни злоупотреблений, становятся все более организованными и беспощадными, и неприятное имя «Каспар» всплывает все чаще. Ереси, прежде прячущиеся по углам, становятся все более явными и жесткими, развязав открытый террор.

Штейр три года назад; схваченный и сожженный вальденсами священник… Франкфурт, это лето; с невероятным трудом подавленное восстание пригородного крестьянства в сговоре с городскими цехами – десятки варварски убитых горожан обоих полов, разграбленные гильдии неприсоединившихся, наряду с политическими кличами – призывы к религиозным переменам, члены участвующей секты даже не придумали еще себе названия и внятной идеи… Предместье Праги, буквально в двух шагах от Карлштейна; разграбленная и оскверненная церковь, двое убитыми – служка и случайный прихожанин, виновные даже не пытались скрыться, ждали, пока их повяжут, и выкрикивали в собравшуюся толпу все то, о чем давно шепчутся богемские «патриоты».

Германские курфюрсты, тихо презирающие Императора за малость в нем немецкой крови, лишь малое из зол – наибольшая проблема именно местные блюстители «богемской чистоты», ненавидящие его за то, что крови этой, по их мнению, слишком много. За то, что богемское «Вацлав» сменил на германское «Рудольф», что благоволит германскому языку и духу, что большая часть рыцарства, служащего в Карлштейне, родом из Германии, что, в конце концов, столь тесно сошелся с германской Инквизицией и «продал исконную богемскую церковь немецким изуверам». Различить теперь, где кончаются политические комплоты и начинаются сектантские заговоры, почти невозможно – невзирая на собственные разногласия, отложив на потом свои конфликты, те и другие все чаще действуют сообща, но даже разрозненные их деяния все больше расшатывают едва установившийся порядок.

И вот теперь, на фоне столь малоприятных событий, эта история с картой. К сожалению – и к счастью.

Рудольфу именно сейчас, именно в эти дни, критически необходима встряска. Что-то, что выходило бы за рамки его обыденной жизни, что отличалось бы от всего того, в чем он варится все эти годы, что-то кроме донесений о сожженных монастырях и убитых сборщиках налогов, кроме раздумий о политических перипетиях, что-то новое и не вполне ему привычное.

Лучшим выходом для правителя в его положении, конечно, была бы небольшая война – без особенных идей и затрат, быстрая и нехитрая, однако в данный момент на горизонте не виделось подходящих кандидатов. К счастью, престолодержец не обременен излишними предубеждениями, а посему личное участие в этом дознании должно занять его и увлечь. На какое-то время этого запала должно хватить…

Глава 6

Сентябрь 1397 года, Германия

За те несколько месяцев, что Курт не был в тренировочном лагере, изменилось многое. Первая перемена была замечена им во время пробежки, и впрямь устроенной Хауэром после трапезы. Дорожка вокруг монастырского корпуса, и прежде не отличавшаяся ни ровностью, ни прямизной, обзавелась еще и парой ям, плохо видимых из-за травы и земляных холмиков, а потому выныривающих навстречу неожиданно. Наследник, за время своего пребывания в учебке уже имевший возможность изучить маршрут, готовился к каверзам ландшафта загодя, собираясь, как пес перед прыжком, задолго до очередного взгорка или провала. К немалому своему облегчению, Курт ни разу не сверзился ни в одну из ям и не скатился ни с одной из насыпей, каковой casus был бы весьма некстати, учитывая неотвязно следующего за наследником, а стало быть, и за ним тоже, барона Ульбрехта фон унд цу Редера. К чести самого охранителя жизни юного принца следовало заметить, что отставал тот ненамного.

Некоторое время выдержав умеренный темп, Курт, которому уже начал прожигать затылок пристальный телохранителев взгляд, поддавшись какому-то ребяческому азарту, прибавил ходу, навернув два круга, пока Фридрих с бароном завершали один, и встретил их на плацу подчеркнуто безмятежным, скучающе сидящим на одном из камней, повсюду разбросанных по тренировочной площадке. Некоторым утешением императорскому вояке должно было служить то, что Бруно пришел лишь чуть раньше, ненамного, но все же отстав от своего начальства. Хотя, если взглянуть на ситуацию совсем уж непредвзято, то помощник, по большому счету, проиграл барону – тому все же приходилось подлаживать ритм под шаг принца, и неведомо было, какие показатели смог бы выдать фон Редер, не виси на нем его подопечный.

Глядя на то, как наследник, со свистом дыша, валится коленями в прошлогоднюю истоптанную траву, Курт невольно усмехнулся, припомнив самого себя семь лет назад – здесь же, в таком же точно виде. Правда, тогда майстер инквизитор наматывал по десять – двенадцать кругов ежедневно, императорский же отпрыск грозился отойти в мир иной после семи. Однако, если сделать скидку на возраст и отсутствие подобных нагрузок в прошлом, приходилось признать, что он не безнадежен.

– Па-адъем, – скомандовал Хауэр непререкаемо, и принц мотнул опущенной головой:

– Не могу…

– Это по-богемски? – уточнил инструктор едко. – Что-то слово незнакомое.

Барон зыркнул на него ожесточенно, однако промолчал, косясь в сторону Курта и пытаясь дышать ровно.

– Подъем, – повторил Хауэр, и на сей раз наследник послушно поднялся, упираясь в землю подрагивающими руками.

– Я пытаюсь не перечить, – проговорил Фридрих, задыхаясь, – однако тайна этого действа от меня ускользает, майстер Хауэр. Для чего мне обучаться гонять по полдня?