— Либо так, — кивнул Ланц. — Посему, я так полагаю, надо подвигнуть Керна послать запрос первым делом в академию — не знают ли тамошние мудрецы об этом таинственном «Трактате».

— В Ватиканской библиотеке эта дрянь есть — ставлю собственную голову против голубиного дерьма на нашем чердаке, — вздохнул Райзе, скривившись; ему никто не ответил.

Об отношениях независимой в поведении и своенравной германской Инквизиции с прочим христианским миром и, особенно, с папским престолом старались вслух не говорить. Начатые реформы, все более смелые, на которые поначалу просто смотрели сквозь пальцы, теперь вызывали нескрываемое неудовольствие наместника Господня; открытого противостояния еще не наметилось, и идеи самовольно созданной «Конгрегации по делам веры Священной Римской Империи» все более распространялись, однако в пропорции к этому росло и недовольство церковного престола. Отношения Церкви как таковой и Конгрегации сейчас напоминали вежливую вражду двух сестер, вынужденных жить в одном доме, доставшемся им от родителей; причем младшая с истинно немецкой педантичностью, терпением и последовательностью склоняла на свою сторону все больше прислуги, а старшая с истинно итальянской изворотливостью захватывала все больше комнат, в результате чего почти очевидно проступило двусмысленное многовластие…

— Ну, если ни у кого нет идеи, как соорудить подкоп в папское книгохранилище, — продолжил Ланц спустя несколько секунд, — то надо думать, откуда еще рыть сведения.

— Надо посовещаться с Керном.

— Хорошая идея, Густав, только навряд ли он знает более нашего; я с гораздо вящей надеждой смотрю на консультацию у святомакарьевского ректората. Думаю, наш старик в этом со мной согласится.

— А до тех пор просто сидеть и ждать?

— Надо искать третьего, — по-прежнему тихо сказал Курт и вздохнул тягостно и удрученно. — Правда, теперь я не знаю, насколько охотно на наши… ваши вопросы будут отвечать университетские слушатели.

К нему обратились два взгляда, в каждом из которых явственно было видно сомнение, неуверенность и замешательство.

— Слушай, академист, — не особенно твердо возразил Райзе, с явной осторожностью подбирая слова, — а уверен ты вообще, что этот призрак есть? Ведь, если рассудить последовательно, ему нет места в этой задаче; это неизвестное, которое может быть, а может и не существовать вовсе.

— Понимаю. Сейчас мне веры мало, после таких оплошностей…

— Не в том дело, — отмахнулся тот легкомысленно. — Невелика, в конце концов, потеря — ведь был виновен? Был. За сообщничество и подстрекательство, заметь, что самое главное, все одно бы придушили.

— Да, — согласился Курт тяжело, — возможно; но тогда он не совершил бы смертного греха. По моей вине. И не оказался бы… недостоин — по моей вине — отпевания и поминания в церковных службах. А его, точно отлученного, зароют за пределами освященной земли. По моей вине.

— Чтобы раз и навсегда окончить эти неистовые флагелляции, — хмуро отрезал Райзе, — слушай, что я скажу. Тебе кажется, что ты несешь за это ответственность? Хорошо. Поминай его в молитвах до конца дней своих. Но он был в своем уме, стало быть, за свои действия отвечал и будет теперь отвечать сам. Единственная неприятность в случившемся — это то, что Керн тебе ввернул хороший штырь, да и ему самому теперь вставят по самую макушку… но это ничего, выкрутимся. Все остальное — вздор. А теперь — к делу. Я высказал свои сомнения не из-за последних досадных событий, а лишь потому, что я просто не вижу, куда можно всунуть твоего третьего.

— В этом есть здравое зерно, — мягко добавил Ланц, — подумай.

— Еще вчера вы оба считали иначе.

— А неделю назад мы полагали, что библиотека университета содержит труды все сплошь полезные и душеспасительные, — возразил Райзе. — Академист, послушай спокойно: и без твоего третьего все складывается в одну линию. Будущий медик увлекся богословием? Бывает. Заинтересовался более спорными текстами? Соответствует его убеждениям. Исчезли рукописи? Ты сам сказал — мог уничтожить. Заказал богатый оклад? Так у него с головой было не все в порядке — по свидетельским показаниям. Смерть странная? Так и интересы у него, как следует из вышеперечисленного, были не совсем обычные.

— Третий есть, — твердо сказал Курт, поджав губы. — Я знаю. В чем бы еще я ни ошибался, но это я знаю.

— Знаешь — откуда?

— Кто-то подтолкнул Шлага к этому — ко всему. Кто-то рассказал ему о той, самой первой книге.

— Два богослова в трактире шептались промеж собой, обсуждая запрещенные сочинения, и он услышал название.

Курт замер, переводя взгляд с одного на другого, и, понизив голос еще больше, пробормотал:

— Когда вы это узнали?

— Мы этого не узнавали, — усмехнулся Райзе. — Но — заметь, звучит правдоподобно? Ты сразу поверил. И таких правдоподобных объяснений может быть множество.

— Как знаете, — злясь на собственное легковерие, на сослуживцев и на все происходящее, отмахнулся Курт. — Меня вы не переубедили; я не жду, что вы станете что-то разыскивать, и упрекать вас за это нельзя. Но я докажу, что прав.

— Если ты начнешь снова всюду лезть с расспросами, Керн тебя наизнанку вывернет.

— Плевать. Если даже это будет мое последнее расследование, я найду виновного.

— И как?

— Не знаю. Но найду.

— Ut desint vires, tamen est laudanda voluntas[191], — вздохнул Густав с невеселой усмешкой. — Prosperet Deus[192]…

— Не жги нас взглядом, абориген, — добавил Ланц примирительно. — Пойми, пусть даже мы оставим это как версию, нам все равно не за что зацепиться. Мы даже не знаем, поможет ли нам чем-то знание о том, что это за «Трактат» такой.

— «Симон Грек»… — неспешно произнес Райзе и криво ухмыльнулся. — Это настораживает. Полгода не сходиться с девками, шушукаться с молоденьким переписчиком, а после окочуриться с прибором наперевес; «Грек»… «Трактат о любви»… Чувствуете связь?

— Господи, Густав, — покривился Ланц со вздохом, — у тебя в мыслях хоть изредка бывает что-то кроме еды и совокуплений?

— Я не повинен в том, что греки по части мальчиков…

— В академии, — прервал его Курт задумчиво, — я однажды увидел в библиотечном каталоге название, которое меня… заинтересовало. Название звучало так: «О способах возлежания». Я долго думал, как бы мне добраться до этого творения, тем более что дата стояла умопомрачительная, это была какая-то жуткая древность, и фантазия у меня разыгралась не на шутку…

— Ага, — сощурился Райзе, — а меня еще обвиняют в непотребстве.

— Мне было четырнадцать, старый распутник. Так вот, однажды я таки набрался смелости, и библиотекарь выдал мне это… писание; что меня тогда смутило — выдал по первой же просьбе, глумливо при этом ухмыляясь.

— Ну-ну-ну? — подстегнул его Райзе нетерпеливо. — Не томи.

— Это оказался труд некоего римского автора времен едва ли не Христовых — о правилах поведения у трапезы, — слабо улыбнулся Курт, и сослуживец посмотрел на Ланца обреченным взглядом.

— Понял, Дитрих? В нашей жизни везде если не совокупление, то еда; еще с библейских эпох…

— Я хочу сказать, что наш «Трактат о любви» может оказаться чем угодно — от руководства по взращиванию породистых лошадей (с любовью к делу) до непристойных побасенок на тему Священного Писания. С картинками, прости Господи.

Глава 13

Ответ на запрос в академию святого Макария нес в себе почти тот же смысл, лишь составленный в иных выражениях — в библиотеке ничего подобного нет и никогда не было, и никто из руководства академии не мог сказать ничего внятного. Единственное, что можно было допустить с некоторой долей убежденности, это то, что «Симон Грек» есть иное именование Симона Мага, упоминаемого в Новом Завете и, по слухам, оставившего после себя множество трудов, столь же занимательных, сколь и опасных.