Вылет был назначен сразу после рассвета. Посадка уже заканчивалась, когда Львов сказал, не глядя мне в лицо:

– Я с вами не полечу. Хочу несколько дней побыть с семьёй. А то за хлопотами…

Он не закончил и молча ждал ответа. Неужели он действительно предполагал, что я попробую его отговорить? Не дождёшься, товарищ полковник!

– Конечно, оставайся, – как можно мягче произнёс я. – Вернёшься, как с делами управишься.

Львов посмотрел на меня странным взглядом, потом сказал:

– Я обязательно вернусь. Хотя бы за тем, чтобы помочь Государю.

Повернулся и пошёл прочь от самолёта.

Ещё до полудня приземлились в районе Пскова. Отсюда добираться до Питера будем по земле – все, кроме Алехновича. Ему перегонять самолёт на заводской аэродром, ему держать ответ перед Сикорским. Впрочем, легенда у нас вполне правдоподобная. Наша гибель – ошибка. В небе были атакованы вражескими самолётами. Прорваться не вышло. Пришлось уходить в сторону Швейцарии. Там удалось заправиться. Больше решили не рисковать и рванули через Германию на Швецию. Немцы от нас такого не ожидали и пропустили. Не больно, конечно, складно, но может и прокатит. Если, конечно, не загружать голову главного конструктора ненужным подробностями, типа странных пассажиров, «случайно» прихваченных в Швейцарии.

Выгрузившись, мы поплелись к расположенным невдалеке строениям. И вот там нас ожидал сюрприз. На кромке лётного поля, затянутый в кожу и ремни, стоял величественный, как монумент самому себе, Михаил Макарович Жехорский.

Глава десятая

Я смотрел на ползущую ко мне по лётному полю чёрную гусеницу, слепленную из человеческих фигур. Лицо гусеницы – если, конечно, нафантазировать, что оно у гусениц есть – один в один походило на лицо Васича. Но меня больше интересовал тот, кто шёл сразу за ним. Пока он шёл с опущенной головой, видимо, боясь оступиться, я не спешил со скоропалительными выводами. Но вот он поднял голову, окинул меня безразличным взглядом и вернул надплечевое образование в прежнее положение. Однако этого мне вполне хватило для принятия окончательного решения – Ленин!

Подойдя вплотную Васич молча протянул руку, которую я так же молча пожал. Затем Васич отступил в сторону, пропуская на своё место Ленина.

– Знакомьтесь, Владимир Ильич, – произнёс мой друг, – это тот самый Михаил Макарович Жехорский о котором я вам рассказывал.

В Ленинских глазах промелькнула та самая искра, от которой, видимо, сто лет назад и возник «на горе всем буржуям» мировой пожар. Как-то оно будет нынче?

– Наслышан, батенька, наслышан, – произнёс Ильич, пожимая мне руку. – Чертовски, знаете ли, рад очному знакомству!

Вокруг нас уже сгрудились остальные прибывшие, и процедура знакомства продолжилась теперь уже в расширенном составе.

Прочтя в глазах Васича вопрос, я взглядом успокоил друга, сейчас, мол, всё поймёшь, потом громко, обращаясь ко всем сразу, произнёс:

– Товарищи! Для вашей доставки в Петроград штаб Красной Гвардии по поручению Петросовета организовал поезд. Он ждёт на станции, куда мы отправимся на автомобилях. Они стоят тут, рядом, вон за теми постройками.

После сказанного я забрал вещи из рук Надежды Константиновны и возглавил колонну. Завидя нас шофёры легковушки и двух грузовиков стали заводить моторы.

– Давно ждёте? – спросил идущий рядом Васич.

– Со вчерашнего дня.

Перехватив удивлённый взгляд друга, я поспешил исправиться:

– Я имел в виду, что в Пскове я со вчерашнего дня, к аэродрому часа два как подъехали.

– И чего тебя сюда принесло? – продолжил допытываться Васич. – О встрече, вроде, договорённости не было.

– Потом расскажу. – Мы уже были около машин, и междусобойчик пора было прекращать. – Товарищи! – я опять привлёк внимание всей аудитории. – Рассаживайтесь по машинам! Владимир Ильич, Надежда Константиновна, прошу за мной!

Я повёл чету Ульяновых к легковушке, а Васич отправился занимать место в грузовике.

Пройдя через здание Псковского вокзала, мы вышли на перрон, где на первом пути стоял бронепоезд. Теперь я даже не знал, на что мне смотреть. На ощетинившегося дулами орудий и пулемётов бронированного красавца с огромной звездой и названием «Товарищ» крупными белыми буквами на борту тендера, или на растерянные лица моих попутчиков.

– Это и есть твой поезд? – спросил протолкавшийся ко мне Васич.

– А что? По моему очень гламурненько, в духе, так сказать, времени – нет?

– Издеваешься?

– Отнюдь. Ты не смотри, что он с виду такой. Внутри вполне даже комфортно.

Васич посмотрел на меня таким страшным взглядом, что я решил слегка сдать позиции.

– Ладно, согласен. Насчёт комфорта погорячился. Но ехать можно, я тебя уверяю. Сам второй день катаюсь. Я ведь в Псков, собственно, из-за него и прибыл. Тут теперь и Совет есть и даже своя Красная Гвардия. А бронепоезд им вроде как ни к чему. Вот они и предложили его нам. Штаб решил не отказываться, и вот я здесь. Осуществил так сказать приёмку. Ну, и вас, заодно, встретил. Да ты не хмурься. Будет, может, немного жестковато, зато с какой помпой в Питер въедем!

Васич подозрительно на меня покосился.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что и торжественная встреча тоже будет?

– А как же, всё чин-чинарём! Почётный красногвардейский караул, три роты: рабочие, солдаты и матросы. Члены Петросовета. Представители питерских предприятий. И кульминация шоу: речь товарища Ленина, произнесённая с крыши бронепоезда!

– Ты охренел? – очень серьёзно поинтересовался Васич.

Я вздохнул.

– Да лучше бы так. Не я это всё придумал. ПК постарался. Ёрш пытался возражать, мол, не надо шума, мол, надо дать товарищу Ленину адаптироваться к новой обстановке, но какой там! Вот мы и решили: если нельзя предотвратить, то надо возглавить. А тут ещё бронепоезд подвернулся.

– Ладно. Я всё понял, – кивнул головой Васич. – А он что, сломанный?

– Кто? – не понял я.

– Паровоз у бронепоезда.

– Нет, на ходу.

– А зачем тогда этот?

Васич кивнул в сторону головы состава, где пыхтел мощный и совсем не бронированный паровоз.

– Ах, это… – теперь до меня дошло. – Это так называемый «чёрный» паровоз. Предназначен для быстрого передвижения бронепоезда вне боевых действий.

– Понятно, – буркнул Васич. – Давай грузиться, что ли?

– … Нет, это совершенно невозможно! – Ленин зло поблёскивал глазами. – О каком выступлении вы говорите? Я давно не был в России. Мне надо хотя бы пару дней, чтобы оценить обстановку.

– Владимир Ильич, – почти умолял Шляпников, – от вас никто не требует развёрнутого выступления. Просто тезисно обозначьте ваше мнение по дальнейшему развитию революции в России.

Мы с Васичем переглянулись.

– Похоже, грядут мартовские тезисы, – тихонько сказал мой друг.

– Тезисно говорите? – Ленин задумался, не отпуская с лица недовольное выражение. – Хорошо! Раз все так ждут моего выступления, – сознайтесь, это ведь была ваша идея? – я выступлю. Но не ждите в этот раз больших откровений. А сейчас оставьте меня в покое, мне надо подготовиться!

Колёса пересчитывали стыки. Шляпников о чём-то шептался с Крупской. Ленин писал в блокноте, отдельные места решительно зачёркивал, писал дальше. Мы с Васичем на всё это просто глазели.

Бронепоезд медленно втискивался между двумя перронами Царскосельского вокзала. По ту сторону бронированных плит было шумно и весело. Оркестр играл революционные марши. Лязгнули буфера. Качнувшись, замерли вагоны. Я пригласил Ленина подняться на крышу. Толпа встретила наше, вернее, ЕГО появление, криками «Ура!». Ильич некоторое время всматривался в бушующее вокруг бронепоезда людское море, потом решительно сдёрнул с головы кепку – успел ведь заменить котелок на более приятный пролетарскому глазу головной убор! – и поднял её над головой, призывая всех успокоиться. В относительной тишине над перроном разнёсся его картавый голос: «Товарищи!..»