Действовала Гамиани, конечно, очень искусно. Время от времени она умеряла свой пыл, ослабляя свой натиск так, что ее партнерша, раздразненная и ждущая новой ласки, приходила в неистовство. Но Гамиани не спешила удовлетворить ее, не без злорадства наблюдая, как мучается ее исступленная подруга.
Наконец, Фанни почувствовала, что приближается кризис ее восторгов.
— О, это слишком!.. Я умираю… О-о-о… о… дай мне себя…
— Возьми меня скорей, — исступленно кричала Гамиани, — я твоя! Сейчас я дам тебе выпить эликсир жизни, — сказала она, видя, что Фанни настолько обессилела, что не способна даже обнять ее. Она достала из своего ридикюля флакон с темной жидкостью и влила часть его содержимого в полуоткрытый рот девушки. При этом глаза графини горели дьявольским огнем. Стоя на коленях между раздвинутых ног Фанни, она со зловещим смехом выпила остаток жидкости из флакона и вновь достала свей страшный инструмент. При виде его Фанни пришла в неистовое возбуждение. Будто объятая пламенем, она всем своим телом устремилась навстречу этому упругому подобию мужского члена. Ее широко раскинутые бедра с нетерпением ждали вторжения фальшивого фаллоса. Но едва началась эта сладострастная пытка, как все тело Фанни охватили странные конвульсии.
— Ах, он жжет меня внутри, он сверлит меня… О-о-о, я сейчас умру! Злая ведьма, что ты со мной делаешь? Ты завладела мной… о-о-о… а-а-ах. — Лицо Фанни исказила нечеловеческая гримаса: боль, отчаяние, нестерпимые муки — все это отразилось на лице бедняжки, но только подстрекнуло Гамиани к еще более яростному нападению на девушку, чье окровавленное тело свела ужасная судорога. Она рвала, кусала, царапала это истерзанное тело…
С содроганием в душе я смотрел на эту ужасную картину и видел, что Фанни находится на пороге смерти. И тут страшная догадка вдруг пронзила мой мозг. Да, сомнения больше не было: та жидкость из флакона была не эликсиром жизни, нет. Это был смертельный яд! Обезумев от отчаяния, я, еще не сознавая своего бессилия перед лицом смерти, бросился к двум телам, сплетенным страшной судорогой. Одна только мысль сверлила мой воспаленный мозг: спасти, любой ценой спасти мою бедную возлюбленную! Яростным усилием я взломал запертую дверь, вбежал в спальню, но, увы, я безнадежно опоздал. Фанни, моя Фанни, уже навсегда замерла в объятиях смерти! Я попытался оторвать от нее Гамиани, но та, обратив ко мне полный ярости взор, прошипела:
— Уйдите отсюда, кретин, жалкий самец! Неужели вы ничего так и не поняли? Эта женщина моя, вся моя, и ты ее больше никогда не получишь! — и она рассмеялась прямо мне в лицо.
Силы уже покидали ее, на губах выступила кровавая пена, но неимоверным усилием воли она заставила себя приподняться, и в ее слабом голосе прозвучало торжество:
— Ничтожный человек! Что ты знаешь о высшем блаженстве? А я, смертная, узнала больше, чем могут узнать даже боги. И я говорю тебе, несчастный, нет большего наслаждения, чем слиться в предсмертной агонии с телом любимой! Узы, которыми связывает смерть, прочны и неразрывны, а ты хотел нас разлучить… Ха-ха-ха! — леденящим душу смехом рассмеялась она, обняла безжизненное тело Фанни, и я почти физически ощутил, как ее душа покинула тело…
Невыносимая боль сжала мое сердце, и я, рыдая, упал на колени. Не знаю, сколько времени провел я так, омывая слезами тело возлюбленной, но слезы облегчили мои страдания. Когда, наконец, наступило утро, я совсем успокоился. Я поднялся с колен, подошел к окну и раздвинул шторы. Яркий свет солнечного утра ослепил меня, и на душе сразу стало легко и светло. На улице было еще пусто, только двое влюбленных самозабвенно целовались, прислонившись к стене дома. Радостное волнение охватило меня, и великое откровение озарило мою душу; «Жизнь сильнее смерти!» Зря Гамиани торжествовала победу — она проиграла, как проигрывает каждый, кто выбирает себе в союзники смерть…
Пережитое оставило глубокий след в моей памяти. Такое не забывается. И я решил, укрывшись в сельской глуши, в назидание тем, кто безрассудно отдает себя во власть своих пагубных страстей, записать эту печальную историю. В моем камине сейчас весело потрескивает огонь, рукопись закончена, и я напеваю рефрен из баллады Вийона: «Где вы, снега минувших дней?»