Это положение, однако, сохранялось не очень долго. Две недели спустя я уже не только ни в чем не уступала своей новой партнерше, но и кое в чем даже превосходила ее. Мать настоятельница, как я и надеялась, не стала преследовать нас и с философским спокойствием смирилась с тем, что я ее покинула, а вскоре нашла утешение в смазливом личике и стройном теле одной из послушниц. Мы по-прежнему довольно часто беседовали с ней, но теперь наше общение носило чисто дружеский характер, и о возврате к нашим прежним отношениям не могло быть и речи, хотя, признаюсь, иной раз мне хотелось снова очутиться в объятиях старой подруги. Так уж устроен человек: о своей первой любви он всегда сохраняет самые хорошие воспоминания, и как бы ни сложилась его судьба, первая любовь останется для него своеобразным эталоном, идеалом, к которому он всегда будет стремиться в своих последующих связях.

Однажды, когда мы с Анжелой отдыхали после очередного любовного состязания, она мне рассказала о том, что в монастыре три раза в год устраиваются великолепные сатурналии, в которых принимают участие все монахини и послушницы монастыря. На этом празднике любви можно испробовать все виды наслаждений, которые только может изобрести человеческая фантазия. Впрочем, как сказала Анжела, ровно через неделю я сама смогу все увидеть и почувствовать. С каким нетерпением я ждала, когда же, наконец, наступит день праздника. Мое воспаленное воображение рисовало мне божественные картины разгула человеческих страстей. Я, предвкушая наслаждение, которое мне придется испытать, заранее трепетала от подступившего волнения. Сладостные предчувствия настолько захватили меня, что все дни и даже ночи я проводила в сомнамбулическом состоянии. Я почти не отвечала на пылкие ласки Анжелы, чем вызвала большое неудовольствие моей неистовой возлюбленной.

И вот, день праздника наступил. С раннего утра монастырь походил на растревоженный муравейник, все девушки были крайне возбуждены. Казалось, воздух наполнили многочисленные сексуальные флюиды. Повсюду раздавался взволнованный смех, то тут, то там шептались радостно возбужденные послушницы. Одна лишь мать Иоанна внешне сохраняла спокойствие. Царственной походкой она расхаживала по обители, наблюдая за приготовлениями к торжеству.

Около шести часов вечера Анжела оживленно сообщила мне, что пора переодеваться. Войдя в келью, она разделась догола, я тотчас последовала ее примеру. Потом мы оделись в розовые туники, настолько короткие, что они едва прикрывали ту часть тела, которая по требованию моды всех времен должна быть полностью скрыта от посторонних глаз. Это облачение показалось мне очень удобным, ведь оно совсем не стесняло движений тела. Я живо представила себе, какое восхищение вызовут мои прекрасные ноги. Анжела, осмотрев меня, восторженно заметила, что трудно найти человека, который смог бы равнодушно взирать на такую красоту.

Праздник должен был начаться ровно в полночь, так что в моем распоряжении оставалось еще много времени. Анжела советовала мне отдохнуть и набраться сил, но меня посетило желание во что бы то ни стало поговорить с настоятельницей. Я была переполнена огромной благодарностью за то, что она ввела меня в этот сладостный мир любви и блаженства, кроме этого я не могла избавиться от чувства вины перед моей первой наставницей: ведь расставшись с ней, я причинила ей немало боли.

Мать Иоанна приняла меня очень радушно.

— Я знала, что ты придешь ко мне, Гамиани, — ласково сказал она, — нам надо о многом поговорить, прежде чем «это» начнется.

В ответ я молча кивнула головой.

— Дитя мое, — начала Иоанна, — сегодня тебе предстоит посвящение в таинство нашей веры. Наши боги — Любовь и Наслаждение, и ты уже готова к тому, чтобы принять их причастие. Принятие этого причастия откроет перед тобой широкую дорогу в царство блаженства, наслаждения и сладострастия. Вступившему на этот путь не дано уже повернуть назад, ибо нет предела нашей тяге к познанию, стремлению к совершенству, и никому еще не удавалось утолить свою жажду наслаждений. Тернист путь к вершинам блаженства, но он ведет к вратам рая на земле, и я благословляю тебя. Недолог наш век: мы лишь гости на земле, и не дано нам завершать дела наши, ибо смерть приходит всегда неожиданно и уводит нас за собой в небытие, когда желание жить в нас еще сильнее желания умереть. Лишь с возрастом начинаем мы ценить преимущества молодости и жалеть о безвозвратно ушедших годах. Разочарование и сожаление о прошлом — спутники старости. Я старею, и нет силы, способной вернуть мне мою молодость, но я хочу, чтобы твоя жизнь стала продолжением моей, чтобы тебе удалось достичь того, чего не достигла я. У каждого человека должен быть свой преемник, только тогда можно уйти из жизни спокойно, с сознанием выполненного долга, поскольку цель человека — не дать угаснуть жизни на земле, а этого можно добиться, лишь подготовив себе замену, и все свои надежды я возлагаю на тебя, дочь моя. А теперь иди с миром, и да благословит тебя тот, кто благословляет любовь, блаженство и жизнь…

С этими словами мать Иоанна поднялась, перекрестила меня и подвела к двери.

Мгновение я стояла на пороге, как бы решаясь на что-то, потом быстрыми шагами смело направилась вперед, навстречу новым испытаниям. И хотя мой путь освещали лишь тускло горящие сальные свечи, мне казалось, что в руках я держу лампу Аладдина и что щедрое солнце дарит мне свой вечный огонь…

У входа в зал меня ждала Анжела.

— Наконец-то! — воскликнула она и, взяв меня за руку, ввела в святилище. Ошеломленная и ослепленная, я замерла на пороге, ибо картина, открывшаяся моему взору, потрясла мое воображение. Где найти мне слова, чтобы описать это великолепие? Восторг захлестнул мою душу, и я затрепетала, очутившись в нежных путах охвативших меня желаний.

Дурманящий аромат, наполнивший огромный зал, опьянил меня, и мои глаза с трудом смогли рассмотреть убранство зала. На стенах и потолках были изображены эротические сцены, в основном, на мифологические сюжеты. Здесь были и Геро в объятиях козлоногого похотливого Пана, и хитроумный Улисс, ласкающий царицу амазонок, и многое другое. Потолок покрывала фреска, изображающая вакхический пир, а в центре зала возвышалась мраморная статуя бога Приапа, покровителя монастырских праздников. Пол покрывал огромный ковер, на котором были вытканы мужчины и женщины в самых непристойных позах. Меня поразило также обилие оттоманок и подушек, разбросанных по залу в продуманном беспорядке, на которых сидели и лежали девушки, одетые в такие же туники, как у меня. Все это создавало в зале крайне чувственную атмосферу. Несколько девушек пели под аккомпанемент лютни, остальные оживленно переговаривались, смеялись. Заметив мое смущение и желая помочь мне его преодолеть, они наперебой стали говорить мне комплименты, выражая восхищение моей фигурой, весело шутили, не прошло и нескольких минут, как я совершенно освоилась, на шутку отвечала шуткой, на поцелуй — поцелуем. Вскоре я настолько оживилась, что Анжела, не сводившая с меня восторженного взгляда, даже укоризненно покачала головой. Я только озорно улыбнулась ей в ответ и, закусив удила, понеслась, подхваченная волной красноречия и мелочной гордости своим успехом…

Я торжествовала победу, когда властный голос матери Иоанны заставил умолкнуть моих подруг. Я не стану описывать церемонии моего посвящения в сан жрицы Любви — этим я лишила бы свое повествование краткости и динамичности. Так или иначе, после того, как на меня был возложен терновый венок, все присутствующие предались безудержному, разгульному веселью. И когда на ковре появились всевозможные яства и напитки, началось пиршество, равных которому мне больше не приходилось видеть. Разве могла я представить себе раньше, что мои всегда скромные послушницы способны предаваться такому разгулу? Девушки пили, ели и ругались, как подгулявшие кучера. Поначалу меня это несколько шокировало, но после того, как я сама выпила несколько бокалов вина, я больше ни в чем не уступала своим подругам.