Я только собираюсь поинтересоваться, не заснул ли он, как он спрашивает внезапно не в тему:

       -- Давно Кира девочки... отвлекают?

       -- Не знаю, но он уже который раз позволяет кому-то у себя списывать, а потом этого кого-то покрывает. Я как раз хотела у тебя спросить, нормально ли это в его возрасте.

       -- Вообще рановато немного, мог бы ещё годик-другой побыть ребёнком. Но, во-первых, приютские дети часто раньше взрослеют, не знаю уж, почему. А во-вторых, я и сам был молодой да ранний. Так что, наверное, это закономерно.

       -- Да, я помню, Алтоша как-то раз упомянул, что ты раньше всех сверстников девственность потерял, -- усмехаюсь я.

       -- Какие он интересные вещи про меня рассказывает, -- замечает Азамат. -- Но я не думаю, что одно с другим связано. Как ты выражаешься, девственность я потерял из любопытства. Вряд ли этим можно объяснить раннее взросление.

       -- И кто она была? -- спрашиваю я, по возможности не выдавая своего любопытства.

       Азамат вздыхает и смотрит на меня, обдумывая, говорить или нет. Потом всё-таки признаётся.

       -- Устрица.

       -- О как! -- не удерживаюжсь я.

       -- Ну а кто ещё захочет с мальчишкой?..

       -- Не знаю, мне вообще кажется, что они -- какой-то миф. Я до сих пор ни одной не видела.

       -- Так они же не ходят по улицам с плакатами, знаешь ли. А в тех местах, где они находят себе мужчин, ты не бываешь.

       -- Я, честно говоря, ждала, что хоть одна придёт ко мне как к целителю, им же не очень здорово от этого, как я понимаю?

       -- Совсем не здорово, -- качает головой Азамат. -- Но на целителя у них обычно нет денег. Погоди, вот, надеюсь, в следующем году сделаем государственное страхование здоровья, тогда, может, придут. А кто у тебя был первым?

       Переход настолько неожиданный, что я не сразу понимаю, о чём он. Зато когда понимаю, начинаю ржать так, что приходится перевернуться спиной вверх, чтобы не утонуть.

       -- Ещё хуже, чем у тебя. Вот честно, какой-то мужик! На свадьбе у подруги. Причём никто потом не помнил, чей он был приятель. Пьяные все были в дрова, собсно, свадьбы в восемнадцать лет -- они такие.

       -- Ты оправдываешься, -- удивлённо замечает Азамат.

       -- Ну да, наверное... -- притормаживаю я. -- Просто я не то чтобы гордилась этим поступком.

       -- Я своим тоже не горжусь, -- отчётливо произносит Азамат, притягивая меня поближе. -- Ты же не думаешь, что моё мнение о тебе может измениться из-за какой-то информации.

       Я вглядываюсь в его лицо, пытаясь понять, к чему он это.

       -- Ты хочешь сказать, что будешь меня любить даже если прочитаешь все мои посты в соцсетях с шестилетнего возраста?

       Он поднимает брови.

       -- Да. А ты писала в соцсетях с шестилетнего возраста?

       -- Естественно, а ты что, нет?

       -- Я, по-моему, ни разу в жизни ничего не писал в соцсетях.

       -- А как же ты собираешься доказывать детям и внукам, что в своё время был таким же идиотом? -- ужасаюсь я.

       -- А зачем? -- фыркает Азамат.

       -- Ну как, чтобы они не чувствовали себя позором семьи...

       Азамат заходится хохотом так, что вода выплёскивается через край.

       -- Ой не могу, земное воспитание! Боги, мой отец прилагал все усилия, чтобы я постоянно чувствовал себя позором семьи!

       -- Но ты же не думаешь, что это правильно?

       -- Нет, -- он переводит дух. -- Я вон даже Арона заставил отдать детей Унгуцу в клуб, чтобы были под присмотром. А то опять у мальчика на руках такие синяки, что мне Арона хочется закатать в дорожное покрытие.

       -- Я чувствую, в этом клубе у Унгуца скоро весь Муданг соберётся.

       -- Пусть, -- улыбается Азамат. -- Кир с большим удовольствием их всех воспитает. Эцаган уже поставил на поток дела о домашнем насилии, пятнадцать процессов за зиму, все очевидные. Мне даже интересно, когда люди наконец поймут, что сорок раз розгами -- это не повод для гордости.

       -- Надеюсь, что до того, как вы все вымрете, -- оптимистично замечаю я.

       -- Кстати, -- Азамат меняет положение, прильнув ко мне вдоль всего тела (моего, я короче). -- О вымирании. То есть, я понимаю, что к ещё одному ребёнку ты пока не готова, но... мы сегодня только болтать будем?

       Он проводит тыльной стороной пальца вдоль моего позвоночника, посылая по всему телу тёплую дрожь. Это по-прежнему редкость, что он первым намекает. Обычно если я не проявляю заинтересованности, он делает вид, что ему ничего не нужно.

       -- Да я уже давно готова, это ты про Кира начал говорить, -- отвечаю. -- Я сегодня вообще весь день минуты считаю, когда наконец до тебя доберусь.

       -- Правда считаешь? -- неуверенно улыбается он.

       -- Ещё как! У меня на работе всё пропиталось этим черёмуховым запахом, я думала, не доживу до вечера. Вчера и не дожила, собственно, пришла тебя насиловать.

       -- А что такого в этом запахе? -- отвлекается он.

       -- Ну как, помнишь, когда мы только прилетели прошлой весной, тоже черёмуха цвела. Помнишь, как я скакала перед Домом Старейшин? Так у меня от этого запаха постоянно такое же настроение.

       Его улыбка как будто немного спадает.

       -- Ты вспоминаешь об этом, -- медленно говорит он, -- потому что тогда чувства были сильнее?

       -- Чувство паники и желание прибить человек как-эдак восемнадцать? Да, безусловно, -- усмехаюсь я. Но видя, что он готов обратить всё в шутку, перехожу на более серьёзный тон. -- Нет, я думаю, не были. По крайней мере, я не помню, чтобы хоть раз было как сегодня, когда я полдня не могла ни о чём думать кроме как о том, чтобы тебя раздеть и отъестествовать.

       Он напряжённо прикусывает губу -- простой жест, который возвращает все мои дневные эмоции без купюр.

       -- Можно поинтересоваться, что я сделал, чтобы вызвать у тебя такое желание?

       Я пожимаю одним плечом, торчащим над водой.

       -- Прожил со мной год, не сбежал и не оказался выдумкой?

       Он целует меня в уголок губ и практически мне в рот шепчет:

       -- Даже если б я был выдумкой, ради тебя я бы стал реальностью.

       С Алэком очень трудно играть в прятки. Когда прячется он, я серьёзно подолгу не могу его найти, потому что жилая часть дворца довольно большая, в ней куча шкафов, тумбочек и поддиваний, в которые прекрасно помещается годовалый ребёнок. При этом суть игры он понимает хорошо, ползает резво и сидит тихо, так что если не мухлевать -- не смотреть, куда он направился, и не сверяться с ребёнколокатором, -- то я всерьёз иногда не могу его найти. Когда же прячусь я, он, похоже, находит меня по запаху, иначе я не могу объяснить, как он умудряется обнаруживать меня со стопроцентным попаданием.

       И вот, забралась это я на антресоли в надежде, что хоть на этот раз ребёнок помыкается вокруг чуть подольше, и мне удастстя немного перевести дух, и тут дверь гостиной открывается, являя моему взору в щель между дверцами высокого благообразного старца в шубе и носках.

       Я очень, очень хочу сделать вид, что никого нет дома, но при мысли, как отреагирует Арават на моё выпадение с антресолей, меня разбирает такой смех, что сдержаться не удаётся. Да ещё Алэк как раз в этот момент выруливает из спальни и безошибочно устремляется к моему убежищу с криком: "Мама! Насё!"

       Нашёл, паразитик.

       Мучительно собрав волю в кулак, я открываю дверцу и спрыгиваю на ковёр, стараясь сохранить нейтральное выражение лица, как будто это не я среди бела дня прячусь в антресолях между запаснями дифжир. Арават провожает моё низвержение пустым взглядом.

       Алэк ужасно радуется и поднимается на неустойчивые ножки, тут же схватившись за мою юбку.

       -- Умница, маленький, нашёл маму! -- хвалю я, про себя скрежеща зубами и напряжённо ожидая собирающейся бури.