Фурье говорит, что положение рабочих в Цивилизации хуже, нежели положение диких зверей. Прогресс индустрии несет бедным несчастье, но и богатых не делает счастливыми. «Правда, теперь парижская буржуазия имеет лучшую мебель и безделушки, чем богачи XVIII столетия, но разве она стала счастливее от этого?»
Конечно, различные удобства приятны человеку, но они скоро надоедают и становятся предметом зависти бедняков.
Даже природа препятствует торжеству строя Цивилизации. Если посмотреть на земной шар, то те пункты (Китай, Индия, Европа), где развивалось хозяйство, — ныне муравейники нищеты.
«Посмотрите, — обращается Фурье к читателю, — какой хаос создала Цивилизация в мире. Погибли целые страны, Самарканд, когда-то знаменитый на Востоке, и все народы, обитавшие на пространстве между Амударьей и устьем Инда, утратили свое значение и превратились в бродячую орду. Обширная территория Индии идет к падению из-за тирании англичан». Во что превратились памятники гордой цивилизации? Фивы и Вавилон, Афины, Карфаген стали горстью пепла… Вот она, судьба этого преступного общества, — блистать в продолжение нескольких веков затем, чтобы потом померкнуть, возродиться вновь и снова низвергнуться. Таков строй Цивилизации. Все, что есть хорошего, честного, мудрого, великого, несовместимо с ним.
Подводя итог в критике строя Цивилизации, Фурье отмечает, что подобное общество уже ничто изменить не может, совершенствовать его — занятие бесполезное. Необходимо найти новый социальный порядок, который обеспечил бы любому производителю благосостояние в таких размерах, чтобы он постоянно и добровольно предпочитал свой труд тому состоянию безделья и разбойничества, к которому он стремится в настоящее время. Фурье продолжает мысль просветителей XVIII века, что при новом социальном порядке новые теории не должны попирать предначертаний природы. «Природа смеется над нашими знаниями и нашей предусмотрительностью, она умеет порождать революции из тех самых мероприятий, которые мы предпринимаем для обеспечения спокойствия. И если Цивилизация продлится хотя бы полстолетия, сколько детей будет просить милостыню у ворот дворцов, где обитали их отцы?!»
«Природа держит меч» над всеми империями цивилизованных и «смеется над их разрушением». Ей, вероятно, доставляет удовольствие возвышать наше общество, чтобы, затем разрушив, доказать абсурдность наук. Он сравнивает общество с Сизифом, который, напрягаясь, вкатывал громадный камень на высокую крутую скалу, но камень падал вниз в момент достижения ее вершины. Цивилизация осуждена разрушаться как раз в тот момент, когда она будет видеть границу своих несчастий.
Критикуя строй «цивилизованных», Фурье клеймит не только экономические порядки. По его словам, государство является слугой богатых против массы населении, оно вооружает небольшое количество рабов против рабов безоружных. А законы в этом обществе хороши только для тех, кто их создал. Правительства находятся в полной зависимости у торговцев. Все колониальные войны — результат притязаний торговцев, а международное право основано на лжи, вероломстве, насилии.
Критика существующего капиталистического строя самое ценное, что есть в учении Шарля Фурье. Ф. Энгельс по этому поводу писал, что у Фурье «мы находим, критику существующего общественного строя, в которой чисто французское остроумие сочетается с большой глубиной анализа… Он беспощадно вскрывает все материальное и моральное убожество буржуазного мира и сопоставляет его с заманчивыми обещаниями просветителей об установлении такого общества, где будет господствовать только разум, такой цивилизации, которая принесет счастье всем, — с их заявлениями о способности человека к безграничному совершенствованию; он разоблачает пустоту напыщенной фразы современных ему буржуазных идеологов, показывая, какая жалкая действительность соответствует их громким словам, и осыпает едкими сарказмами полнейший провал этой фразеологии»[11].
Энгельс, указывая, что «противоречие между общественным производством и капиталистическим присвоением воспроизводится как противоположность между организацией производства на отдельных фабриках и анархией производства во всем обществе», отметил, что открытие этого безвыходного противоречия сделал Фурье, назвавший его «порочным кругом»[12].
Однако следует отметить, что при всей красочности критики существующего строя, раздирающих его противоречий представления Фурье о классовом составе общества весьма расплывчаты. Он делит общество на богатых и бедных, иногда определяет отдельные группы — двор, знать, буржуазия, народ, чернь, но и такое деление также лишено четкости. Фурье не видит основного, что порождает все бедствия и кризисы современного ему человечества, — противоречия между общественным характером производства и частным капиталистическим присвоением.
СВОБОДА… РАВЕНСТВО…
Послереволюционная Франция дала Фурье блестящий материал для социальной критики. С присущим ему сарказмом он говорит о лозунге «Свобода, Равенство, Братство».
Свобода на глазах у представителей его поколения стала не только свободой от деспотизма королевского правительства, но и свободой угнетения народа предпринимателями.
Проблеме свободы Фурье в своих записках посвящает много остроумных и полных глубокого анализа страниц. Он рассматривает это понятие в двух аспектах: физическом и социальном, из которых физический — это освобождение человека от рабства труда, а социальный — свобода выбора занятий согласно своим влечениям.
Но какая цена физической свободе, пишет он, без свободы социальной? Доходов нищего едва хватит ему на жизнь, однако он пользуется большей свободой, чем рабочий, который должен беспрестанно трудиться для того, чтобы иметь возможность существовать. Притом страсти его остаются неудовлетворенными. Он, например, хочет идти в театр, но его средств едва хватает на пропитание. Он хочет стать народным представителем, но для этого нужно иметь большое состояние.
Разве свободен рабочий, если он только один раз в неделю может посвятить себе? Если присмотреться, то в этом обществе даже монархи и министры не пользуются полной свободой.
Можно ли после этого утверждать, что существует социальная свобода? Она так же призрачна, как равенство и братство. Провозглашенное революцией братство не помешало тому, что его апостолы пошли один за другим на гильотину; принцип равенства не дал народу, однако, ни работы, ни хлеба. Разве не призрачными оказались эти лозунги там, где солдаты продают свою жизнь за 5 су в день?
Сравнивая степень свободы цивилизованного человека и дикаря, Фурье находит, что положение последнего более выгодно. Он пользуется и физической и социальной свободой. Дикарь вместе со всем племенем участвует в решении вопросов войны или мира, ему ничто не мешает осуществлять свои желания, его труд привлекателен. И разве можно сравнить охоту или ловлю рыбы с трудом фабричных рабочих? Что станет с современным человеком, спрашивает Фурье, если он позволит вести себя так же беззаботно, забыв о плате за квартиру, и не будет считаться с общественным мнением? Его сочтут за умалишенного, на него обрушатся сборщик налогов, хозяин квартиры, жена и соседи.
Спросите, говорит он, у несчастного рабочего, терзаемого голодом и безработицей, преследуемого кредиторами и откупщиками, не пожелал ли бы он поменяться местами с дикарем и вновь стать охотником или кочевником? Без сомнения, он согласится. Ибо что дает ему Цивилизация? Бедняк не может заменить недостающий ему обед чтением Великой хартии вольностей.
Свобода «цивилизованных» призрачна, так как она не гарантирована. Это свобода голода, нищеты и обмана.
«Цивилизованные» попирают основное право человека — его право на труд. «Мы потеряли целые века, — возмущается Фурье, — в дебатах на тему о правах человека, но совершенно упустили самое элементарное право — право работы, без которого все остальные превращаются в нуль». Современное же общество, отнимая у человека это естественное право, тем самым попирает и избирательное право, ибо из нужды бедняк продает свой голос, а отсюда возникают опасные для общества последствия.