Акция проводилась под руководством первого заместителя министра госбезопасности СССР С. И. Огольцова и министра госбезопасности Украины С. Р. Савченко. Следовательно, Хрущев один из очень немногих в высшем руководстве страны был осведомлен о наличии в МГБ спецподразделения, отвечающего за яды, и о том, что этот участок курирует Огольцов, с которым он был, естественно, знаком.
Но опять же это не повод кого-либо обвинять и домысливать, кто мог бы поставить вождю на стол бутылку отравленной минеральной воды или сока. А сегодня находятся исследователи, которые ухитряются спустя полвека выяснить, что на столе у Сталина на даче стояло четыре бутылки, одна из которых таинственным образом исчезла. Именно в эту бутылку, по их мнению, и был впрыснут яд. Другие ведут речь о лекарстве дикумарин (снижает свертываемость крови), которое могло быть изготовлено специально с передозировкой, чтобы его прием вызвал у вождя инсульт и внутреннее кровотечение...
Особо подчеркнем для любителей сенсаций, что существование в рамках МГБ специального подразделения, занимающегося ядами, не было чем-то из ряда вон выходящим. Яды с глубокой древности использовались во всех государствах для борьбы с политическими противниками или конкурентами в борьбе за престол. Таких примеров масса в истории Византии, Венеции и Генуи, Великобритании и Франции. Да и на Руси князья и бояре многократно прибегали к смертоносному зелью для устранения неугодных. И даже если допустить, что вождя сумели отравить, то это отнюдь не означает, что яд был обязательно отечественного производства. «Отравителей» надо искать среди тех, кому эта смерть была выгодна, в том числе и за пределами СССР.
Возвращаясь к роли Берии в смерти Сталина, следует отметить, что он, встав в марте 1953-го во главе МВД, распорядился об аресте Огольцова и начал собирать компромат на Игнатьева, который к тому времени стал секретарем ЦК, курирующим органы госбезопасности. Незадолго до своего ареста Берия направил в ЦК записку с предложением об освобождении Игнатьева с должности секретаря и привлечении его к ответственности за необоснованные аресты начала 1950-х годов. Вряд ли Берия стал бы так поступать с Оголыдовым и Игнатьевым, будь он с ними в сговоре против Сталина.
В истории любой страны можно найти немало загадок. Особенно это касается судьбы государственных лидеров, обстоятельства смерти которых со временем обрастают все большим количеством мифов. Петр I, Александр I, Николай I, Александр III, Ленин...
Но в нашем случае не столь важно, как умер Сталин, а важно, кто пришел ему на смену и к чему это привело. На трон взгромоздились пигмеи, ловко втершиеся в доверие к титану, не разглядевшему в них, несмотря на всю свою проницательность, будущих могильщиков державы. Возможно, злую шутку с великим правителем сыграли и подозрительность, боязнь своевременно отказаться от власти, возможности которой, как говорят, может оценить только ее приобретший.
СЕКРЕТНАЯ КОМАНДИРОВКА
(Рассказ контрразведчика)
События 1962 года — Карибский кризис, поставивший мир на грань ядерной войны, — давно уже рассекречены и написано о них немало. Известно, как четко и скрытно были осуществлены все этапы операции «Анадырь» в результате которой совершенно неожиданно для американцев на Кубе появились советские ракеты и прикрывающие их войска. Гораздо меньше, разумеется, известно о том, как эта работа проводилась непосредственно, особенно — на низовом, практическом уровне ее выполнения...
Наш собеседник был именно рядовым, хотя и достаточно информированным у участником этих событий. Его рассказ поможет увидеть их изнутри — с непарадной, так сказать, стороны.
В 1962 году я работал в Прибалтике, в одном из подразделений КГБ. Однажды совершенно неожиданно меня вызвали к высокому начальству. Предупредили, то, что мне говорят — это не для посторонних ушей, и сказали, что мне доверяется очень серьезное задание. Если я его выполню, то можно будет «сверлить дырку», если же все обернется неудачно, то моя семья получит хорошую пенсию... Проводится спецоперация — наши войска переправляются на Кубу, и мне предстоит сопровождать один из пароходов. Задача: его контрразведывательное обеспечение. То есть я должен отвечать за команду и за пароход, чтобы не было никаких эксцессов — попыток сбежать с судна, предательства или чего подобного. За это я отвечал головой. Притом никакой связи со своими у меня не будет, мне придется действовать в автономном плавании в полном смысле этого слова.
После того как я дал свое согласие, которого, естественно, никто у меня реально не спрашивал, меня отправили в распоряжение республиканского Водного отдела КГБ. Там мне вручили уже готовую «мореходку» — морскую книжку, в которой было записано, что мое звание — «штурманский ученик». Свидетельства об окончании мореходного училища у меня, конечно, не было...
Все делалось очень спонтанно и спешно, никакой нормальной подготовки. Поэтому, когда в пароходстве заполняли мою книжку, там спросили: сколько ему лет? «Наверное, лет 35-36», — сказал кадровик, который меня никогда не видел. Мне записали «1928 года рождения», и я получился одного возраста с капитаном! А мне тогда было 30, год в год, да я еще и выглядел моложе своих лет, так что на пароходе все смеялись: такой старый, а выглядишь так молодо!
Что смеялись — ладно, но это в какой-то мере меня расшифровывало. Если бы американцы нас захватили, то меня бы сразу заподозрили... Скажу честно: наше «верховное командование» все делало совершенно непродуманно. Поэтому ни ориентировок никаких, ни подготовки, ни обучения — не было ничего!
В нашем главном порту я пришел на пароход—к сожалению, его название я позабыл за давностью лет, великолепное новое судно, 150 метров длины, четыре трюма. На пароходе оказалась в основном молодежь — даже капитан был ненамного старше меня, кроме двоих: первого помощника — помполита и «деда» — старшего механика, который плавал еще в Испанию. К сожалению, я тогда был еще молодым и глупым, поэтому ничего не записал. А какие байки там тогда рассказывались! Сейчас ничего подобного не услышишь.
Капитан все отлично понимал, мужик прошел огни и воду, поплавал по всему миру — так что с ним мы жили душа в душу. О том, кто я такой, знали только капитан и, думаю, по своей линии, помполит. Для остальных я был «штурманский ученик», считался обычным членом экипажа, а потому в полной мере выполнял соответствующие этому званию обязанности. Если же еще кто чего понимал, то все были умные, все молчали.
Началось с погрузки, причем погрузки велись по ночам.
В первый трюм загрузили тысячу тонн боеприпасов — артиллерийские снаряды, мины, реактивные снаряды. Второй трюм был для всего оборудования — туда грузили полевые кухни, кровати и все такое прочее... В третий — грузили танки, которые были полностью обеспечены горючим и с полным боекомплектом, что в нормальных условиях вообще не представляется возможным. Как мне потом говорили офицеры: мы сойдем на берег, и прямо с корабля — 600-километровый марш.
Погрузка для команды была очень тяжелая: мы грузили 60-тонные танки, у нас был тяжеловес — это кран на судне, огромная такая бульба, которая все поднимала, поэтому нам танки и давали.
Четвертый трюм — для солдат. Это был твиндек, то есть, попросту говоря, два этажа, там сделали двойные нары, и получилось четыре этажа спальных мест. Офицеров же разместили по каютам, вместе с экипажем: где-то койка свободная была, где-то раскладушку ставили.
На палубе с каждого борта поставили перед надстройкой два огромных ящика — как палубный груз. В одном ящике были сделаны сортиры и умывальники, во втором стояли кухни, чтобы кормить солдат.
Увидев эти ящики, я сообразил: «Палубный груз обязательно должен иметь всякую маркировку! Пока мы в порту, набейте все, что надо: «Не кантовать!», какой-нибудь «Тяжэкспорт» — и всякое такое». Сделали.
Потом, правда, на Кубе, когда я подошел к нашему борту, то чуть не упал: весь борт, извините, был засран — в прямом смысле слова, так что любому нормальному человеку было понятно, что находилось в этих ящиках...