— Я в этом очень сомневаюсь. Это утверждение основано на одном лишь факте: после свержения у него в блокноте нашли запись, сделанную его рукой, что «телефон агента ЦРУ в Индии — такой-то». Но мало ли зачем ему была нужна такая информация? В общем, это ничего не значит, а других доказательств нет.

— Можно понять, что все содеянное было совершено в его личных целях?

— Да, беда, по-моему, в том, что в лице Амина к власти пришел диктатор «классического типа», помноженный на афганские политические традиции. Он был абсолютно нетерпим к коллегиальности, к элементарной демократии, не желал ни с кем делиться властью, даже со своим духовным отцом и начальником… Тараки был зверски убит в своем дворце в тот день, когда личному составу дворцовой гвардии вручали партийные билеты НДПА нового образца. Амин был человеком необыкновенной жестокости и необычайного властолюбия. Я думаю, именно в том и кроется причина всех тех немыслимых завихрений, которые он осуществлял в политике и в государственном строительстве…

— Когда же стало известно о смерти Тараки?

— Наверное, недели через две. После этого репрессии в стране усилились, они носили уже такой характер, что скрыть их масштабы было невозможно. Количество убитых товарищей по партии не поддавалось учету: многих даже сбрасывали с вертолетов, не говоря о тех, кого просто расстреливали без суда и следствия. В стране создалась высочайшая напряженность, источником которой был сам Амин, а не международная реакция, как это утверждалось…

— Как реагировал на происходящее западный мир, в частности — США?

— Амин, видимо, устраивал США тем, что стремительно загонял Афганистан в кризис, который сам он урегулировать не мог и, собственно, не хотел. Поэтому такой кампании наветов на Амина и такой дезинформации, какая потом пришлась на долю Кармаля, не говоря уже о Наджибулле, не было. Никакого осуждения режима Амина не было! Напротив, многие известные политологи, в частности, американские, попадавшие в Кабул в то время, беседовали с Амином как с реформатором, который хотя и ускоренными и жестокими методами действовал, но все-таки думал сделать Афганистан более современной страной.

— Но ведь в том, наверное, была объективная необходимость?

— Тезис — сделать Афганистан современной, процветающей страной, которая преодолеет свою отсталость и неразвитость, был, как известно, одним из основных в нашей пропаганде. Но здесь игнорировалась, может быть, самая важная вещь — это то, как его воспримет афганский менталитет.

— Разве афганский народ этого не воспринимал?

— Афганистан — одна из самых отсталых стран Азии. Но скажу на своем опыте: мне потребовалось несколько лет, чтобы понять — сами афганцы себя отсталыми не считают! Они не считают Афганистан неразвитой страной! А люди, которые учились в Москве, знающие окружающий мир, короче говоря, интеллигенты, как всегда занимали позицию, отличную от народа. Интеллигенты, которые приняли новый режим, выступали с таких позиций: мол, мы отсталые и должны одним скачком преодолеть нашу отсталость… Среди тех, кто так думал, были люди достаточно сведущие и умные. Даже первый реформатор Аманулла и король Захир Шах осуществляли кое-какие умеренные реформы.

— А кто считал иначе?

— Рядовой афганец — мелкий разносчик, дукандор и особенно крестьянин — они совершенно не считали, что Афганистан — отсталая страна, что они отсталые жители… Не было движения за просвещение, за грамотность. Открытие вузов и школ всегда было делом сверху, низы это воспринимали с недоумением: как так, женщин начинают учить наукам и грамоте? Вопрос о том, можно ли учить женщин, в общественном мнении всегда вызывал раздражение. Афганцы этого не хотели!

— Но разве подобное «неприятие реформ» на Востоке характерно только для Афганистана?

— Я не занимался Афганистаном специально и попал туда частично благодаря тому, что четыре года проработал в Йемене. Я считал, что какое-никакое понимание исламской страны у меня есть, но оказалось, что Йемен и Афганистан — совершенно разные страны… Сначала я обратил внимание, когда преподавал в каких-то вузах или выступал перед самими афганцами и говорил, что нужно преодолеть отсталость Афганистана, это никогда не вызывало восторга у аудитории. Никогда! Мы изначально были неправы в том пункте, который считался основополагающим: хотя Афганистан нуждался в прогрессе и в преодолении отсталости, но к этому выводу афганцы должны были прийти сами…

— Простите, но в каком веке они бы к этому сами пришли?

— Афганцы очень рано и быстро признали авиацию, стали прекрасными пилотами — и гражданскими, и военными, кстати. То, что звено Гулабзоя разбомбило именно главное здание в королевском комплексе, о чем-то говорит… Афганцы быстро признали преимущество автотранспорта. Большая часть афганских шоферов в моторах не разбиралась, но это были прекрасные водители — смелые, острожные, умелые… Они оценили химические удобрения, которые производились на комбинате, который мы построили. Они с удовольствием употребляли в пищу хлеб, выпеченный на построенном у них хлебокомбинате… То есть то, что они признают, с этим они уже не расстаются. Но когда речь идет о крестьянстве, то нас всех поразил тот факт, что, получив от государства землю бесплатно, многие из них каждый год продолжали слать в Индию переводы своим помещикам…

— Юрий Львович, объясните, пожалуйста, почему?

— Они никогда не забывали, что там живут хозяева, а Аллах не велел брать чужое. Кстати, в Йемене люди собирали пальмовые финики и тоже посылали за это деньги в страны, где сидели их помещики. Аргумент был такой: так идет от Аллаха — значит, все идет правильно! Этот аргумент меня очень поразил. Я думал, что им эти клочки земли надоели, что все это несправедливо, но мне говорили так: «Смотрите, вот кусок земли! У него есть хозяин, но он его не обрабатывает, а дает обработать арендатору. Арендатор сдает в субаренду… И получается, что маленький клочок кормит много народу». Аграрная реформа у них захлебнулась сразу. Во-первых, потому что проводилась насильственно, к чему население было не подготовлено — с точки зрения крестьян, происходящее было незаконно, расходилось с догмами шариата в частности. Потом землю поделили, но проблема воды, без которой проблему земли не решить, даже не поднималась. Из-за неприятия реформы она охватила лишь те земли, которые были расположены вокруг Кабула или других городов, где была армия.

— Армия была основной опорой революции?

— Да, потому что афганский режим — что при Тараки, что при Амине, что при Кармале — превращался в режим анклавного типа. Есть аэропорт или полевой аэродром, есть гарнизон — будут и попытки реформирования чего-то, вот и все…

— Все-таки режим Амина долго не просуществовал… Когда вы узнали, что в Афганистан будут введены наши войска?

— Без комментариев. Кому положено было знать, конечно, узнали об этом не за час… В одной из командировок я увидел на подступах к Кабулу нашу танковую колонну. Она двигалась медленно — дороги были незнакомы, а тут еще встречать эту колонну выбежало много женщин и детей, они вручали нашим танкистам цветы. Я спросил, почему они это делают, и мне сказали так: «Раз русские войска в Афганистане, значит, война, которая уже начала охватывать нашу страну, будет прекращена!» Помню, танкист головной машины спросил меня: «Дяденька, а до Кабула далеко?», и я ему с удовольствием сказал, что уже совсем рядом…

— Неужели все афганцы встречали наши войска с таким же энтузиазмом?

— Да нет, вскоре какой-то старик взял кремневое ружье и выпалил по танку. Его задержали, а йотом оказалось, что афганцы его обратно не берут. Затем еще долгое время его кормили в нашей воинской части, не зная, что с ним делать.

— Почему так произошло?

— Я сам, кстати, только потом понял значение этого эпизода. В силу своих междоусобиц, своих национальных разногласий, клановой несогласованности и вражды афганцы не сорганизовались. Ну один старик выстрелил в наш танк, какой-нибудь другой выкопал яму и заложил мину, третий отравил колодец… Не больше! Ведь и потом уже сложившиеся отряды мятежников почти никогда не действовали вместе. А вот друг в друга стрелять — это они готовы всегда… Однажды Захир Шаха, когда он жил в Риме, спросили: «Почему у вас нет единого командования моджахедов, почему они никогда не действуют крупными подразделениями?» Король сказал: «Это их большое достоинство, что они не способны вести борьбу вместе. Если бы они вели борьбу вместе, то русские бы всегда знали, что они собираются предпринимать». Афганцы ведь сами не знали, что они будут делать завтра, и это очень затрудняло наши действия.