6. «Дон-Жуан, вы Анну позабыли…»
Дон-Жуан, вы Анну позабыли —
(Вспомнилось — при слове Анна — столько лиц!..)
Помните: лучи и тени плыли
Словно крылья стимфалийских птиц.
Помните: Господь железным градом
В крышу келии моей стучал.
Шли с тобою мы цветущим садом
Почему же ты тогда молчал!
7. «Дон-Жуан, вы ждете у погоста?..»
Дон-Жуан, вы ждете у погоста?
Ждите, ждите, — месяцы, года.
Плачете? Вы не любили просто
Значить — не любили никогда.
Дон-Жуан, вы не любили долго:
Час настал для Божьего суда.
Кто не платит здесь святого долга,
Тот во тьме пребудет навсегда.
Плачете — над этой грудой шелка?
Донна Анна польщена, горда.
Шарф ее и черная наколка…
Полно, милый, стоит ли труда!
Французские поэты
Поль Верлен
«Как в пригороде под мостом река
Влечет в своем замедленном теченьи
Грязь городскую, щебень, горсть песка
И солнечного света преломленье,
Так наше сердце гибнет — каждый час,
И ропщет плоть и просит подаянья,
Чтоб Ты сошла и облачила нас
В достойное бессмертных одеянье…»
— Свершилось. Посетило. Снизошло.
— Он слышит шум шагов твоих, Мария,
А за окном на мутное стекло
Блестя, ложатся капли дождевые.
Но голова горит в огне, в жару
От музыки, от счастья, от похмелья;
Из темноты, под ливень, поутру
Куда-нибудь, на свет из подземелья.
По лестнице спешит, шатаясь, он. —
Как выдержать такое опьяненье!
Светает. Над рекой несется звон
И в церкви утреннее слышно пенье.
Артур Рембо
Короткоштанный пасынок Вийона,
Нечистый, воротник, пух в волосах…
— Вы для народа — оба вне закона
И не любимы там, на небесах.
Под звон тарелок в кабаке убогом
Убогий ужин с другом, а потом
Стихи — пред вечно пьяным полубогом,
Закутанным в дырявое пальто.
И ширится сквозь переулок грязный
Простор, и вдруг среди хрустальных вод
Качается, в такт музыке бессвязной,
На захмелевшем бриге мореход.
Что видел грешник, не принявший славы,
Что сердцем понял, сразу, свысока
Смотря с борта на чахлые агавы,
На скудость черного материка?
Но, ослепленный внутренним сияньем,
Он душу потерял, он стал без крыл,
Стал мудрым — несказанным, новым знаньем,
И никогда о нем не говорил.
Леконт де Лиль
«Мир — стройная система, а разлив
Неукрощенных чувств доступен многим.
Поэт лишь тот, кто чувство подчинив,
Умеет быть достойным, мудрым, строгим»…
Перчатки, отвороты сюртука
И властный профиль — мне таким он снится.
Он был скупым: спокойствие песка,
В котором бешеный самум таится.
Мне снится он, надменный и прямой —
Прямые линии присущи силе;
Был одинок всегда учитель мой:
Склонялись перед ним, но не любили.
Он говорил: «Сверхличным стань, поэт
Будь верным зеркалом и тьмы и света,
Будь прям и тверд, когда опоры нет,
Ищи в других не отзвука — ответа.
И мир для подвигов откроется, он твой,
Твоими станут, звери, люди, боги;
Вот мой завет: пойми верховный строй —
Холодный, сдержанный, геометрично-строгий.
Снег на вершинах, сталь, огонь, алмаз
Бог создал мерой высшей меры в нас!»
Стефан Малларме
«Чахотка ныне гения удел!
В окно больницы, льется свет потоком,
День, может быть, последний, догорел,
Но ангел пел нам голосом высоким.
Блуждали звезды в стройной, тишине,
Часы в палате медленно стучали.
Лежать я буду: солнце на стене,
На белой койке и на одеяле.
Я в этом пыльном городе умру,
Вдруг крылья опущу и вдруг устану,
Раскинусь черным лебедем в жару,
Пусть смерть в дверях, но я с постели встану:
Я двигаюсь, я счастлив, я люблю,
Я вижу ангела, я умираю,
Я мысли, как корабль вслед кораблю,
В пространство без надежды отправляю.
Вот солнцем освещенный влажный луг,
Вот шелест веток, паруса движенье…»,
Поэт очнулся. Он глядит — вокруг
Коляски, шум. Сегодня воскресенье.
Цветут каштаны — о, живой поток!
Цветут акации — о, цвет любимый!
Он шел, он торопился на урок,
Озлобленный, усталый, нелюдимый,
Остановился где-то сам не свой. —
Дух дышит там, где хочет и где знает —
Какая тема странная: больной
В общественной больнице умирает.
«Каким скупым и беспощадным светом…»
Каким скупым и беспощадным светом
Отмечены гонимые судьбой,
Непризнанные критикой поэты,
Как Анненский, поэт любимый мой.
О, сколько раз, в молчаньи скучной ночи
Смотрел он, тот, который лучше всех,
На рукопись, на ряд ненужных строчек,
Без веры, без надежды на успех.
Мне так мучительно читать, с какою
Любезностью — иль сам он был во сне —
И беззаконно славил как героя
Баяна, — что гремел по всей стране.
И называл поэзией — чужие
Пустые сладкозвучные слова…
И шел в свой парк… И с ним была Россия,
Доныне безутешная вдова.