Глава 15

 Позади остался город Мертвых и гранитная дорога, которая вела к западным вратам Верхнего Улхура. Они прорублены были в высоких скалах, что окружали Иктус подобием венца, брошенного в пески великаном. На утесах виднелись лики демонов, что охраняли безмолвных обитателей этого чуждого всему живому, бесовского места. Здесь осязаем был страх, и сама смерть неслышно бродила по усыпанным прахом тайным тропам.

  У самих ворот на громадных тронах восседали грандиозные статуи безобразных существ с человеческими телами и устрашающими ликами. Много лет они взирали на город Теней, надежно храня тайны его жителей. И сейчас каменные глаза их видели торжественное шествие, начавшееся с восходом солнца из Верхнего храма.

   Медленно продвигаясь, процессия миновала границы надземного Улхура, вышла к пустоши и двинулась в сторону Гефрека. Казалось, что караван царя Ксархса просто отправился в далекое, увеселительное путешествие, так нарядны были палантины-шатры, установленные на спины хеписахафов, так красивы легкие повозки для женщин, так многочисленны подводы с провиантом. Вслед колоннам улхурцев, по обычаям малусов разодетых в шкуры, ехали яркие крытые повозки, с девушками и женщинами из арахнид. За ними шли ягмары, которые никогда не отличались особой организованностью, и воинов их можно было легко принять за паломников. Процессию завершали животные, которые рано или поздно должны были пойти под нож. Выглядело все это довольно безобидно. Если бы ни вечно мрачные эверцы. Само их присутствие красноречиво говорило о том, что поход был именно военным. Копья, секиры, блестящие щиты, флаги и непримиримый огонь в глазах всадников. Воинов, пришедших за великим эланом было не счесть. Давно уже народ этот жил только набегами. А те, кто не носил оружия, дети да эверские жены, кочевали за воинами по всему северо-восточному Сульфуру. Теперь добротные кибитки  их стояли близ Улхура.

 Сам владыка Казуима Влах с сыном Миирбетом ехал за шатром Ксархса и с некоторой опаской посматривал на огромного ящера, который нес царский палантин. Что говорить, тварь производила неизгладимое впечатление.

 «Вот бы мне такое чудище, - мелькали у элана завистливые мысли, - одна его башка размером с мою лошадь. Да я бы душу отдал за такого!»

 Еще один такой же гигант-хеписахаф шел за тысячным войском Влаха и в палантине на его спине расположился сам Кхорх. Как много ни возлагал он надежд на этот поход, мысли первосвященника были сейчас далеко: там, в темном и душном подземелье, где жил узник из Ахвэма. Снова и снова вспоминалась ему их последняя встреча, угроза Сидмаса, его внезапное нападение и подозрительная жалость. Жалость? А как еще это можно было назвать? Будь у Кхорха такая замечательная возможность – задушить врага, уж он не дрогнул бы и не разжал пальцы! Может, сын правителя струсил? Что стало бы с ним, когда рано или поздно труп владыки обнаружили у его темницы? Но не лучше ли это того положения, в котором он находился сейчас? Быть убитым, но перед этим твердо знать, что твой самый главный враг мертв – совсем не то, что оставаться жалким рабом, ничтожеством, не имеющим права даже надеяться на освобождение. Неужели мхар поверил, что Кхорх не тронет его женщину? Ведь это до смешного наивно! А был ли так наивен Сидмас? Даже если болен, то отнюдь не глуп. Тогда почему? Почему же?..

 Кхорх невольно потрогал еще болевшее горло. Там что-то щелкало каждый раз, когда он сглатывал, но чем дольше он не делал этого, тем сильнее разгоралось нестерпимое жжение, и тогда казалось, что можно совсем задохнуться. Но Кхорх не торопился избавиться, излечиться от этой боли. Он скрыл происшествие на нижнем уровне ото всех, даже от матери, которая заметила странное состояние сына, когда тот вернулся из подземелий. Себя ему тоже понять было сложно. Будто он не хотел забывать, постоянно страдая от боли, что заставляло его снова и снова думать об узнике и о том, сколько страданий тот причинил.

   Конечно, Кхорх не мог не отомстить. И отомстил! С наслаждением глядел он на одурманенную Наэлу, на эту совершенную, блистательную красоту, которая должна была достаться Арахну. Кхорх с упоением слушал, как закричала мхарка в колодце, когда поднялся к ней демон, слушал, как жадно и долго наслаждался тот ее телом.

   Тогда и сам Кхорх впервые пришел к ожидающей его Лемаис.

 … Она посмотрела с интересом, и только на мгновение мелькнуло в серых глазах нечто похожее на испуг. Теперь, после пробуждения, как это называла сама невилла, в ней мало  осталось от прежней невинности. Особенно в глазах, уже не сверкающих чистотой, как кариотиты, а горевших теперь странным и страшным огнем.

 Ей отвели покои с двенадцатью комнатами, где расположились все служанки, которых Лемаис захотела выбрать из кифриек. И, надо сказать, новая госпожа Улхура с большой охотой принялась украшать свое новое жилище и оно очень скоро превратилось в благоухающий уголок красоты и роскоши. У девушки был тонкий вкус, и Кхорху не пришлось жалеть о своем решении. Ему приятно было приходить в дом Лемаис, нравилось говорить с ней и просто смотреть. Она оказалась затейницей и никогда не скучала. Музыка смолкала здесь только в недолгие часы сна госпожи. А спала она мало, и отдых её не походил на обычный человеческий сон. Бывало, в самый разгар веселья, Лемаис вдруг бледнела и начинала мелко дрожать, что поначалу пугало рабынь. Но скоро они привыкли к этим приступам, и просто отводили хозяйку в темную и тесную комнатушку, где укладывали прямо на пол. Она неизменно ложилась на спину, складывала на груди руки и переставала дышать.

   Очнувшись, Лемаис вновь обретала прежнюю бодрость, смеялась и пела, сама обучая кифриек новым танцам, каких не знали ни в стране Песка, ни на берегах Седых озер. «Мне показали их огненные девы», - говорила она, чем приводила служанок в трепет. Да и не только их.

   Лемаис во многом казалась теперь необычной. Пила только воду и ела сырое мясо. Но, не вынося его вкус, умела так хорошо смешивать приправы и вымачивать мясо в кислых соусах, что им не брезговали даже при дворе Ксархса.

   Её познаниям завидовали мудрые жрецы, которые сами себе казались наивными, когда госпожа Лемаис приходила в храм, чтобы поговорить со служителями и просто посмотреть на статую Арахна. Правда, беседы со жрецами ей быстро наскучили. Может, потому что со временем, она все больше забывала то, что вынесла из страны Умерших.  А вот в разглядывании каменного истукана, Лемаис нуждалась постоянно. Чаще всего тайно, она прокрадывалась в Алтарную и, впадая в экстаз, погружалась в созерцание.

 Запахи же стали для неё сущим кошмаром. Начать с того, что собственное тело всегда казалось невилле смердящим, что заставило пристраститься к частым и длительным омовениям. После купаний рабыни приступали к растираниям хозяйки ароматическими эссенциями, которые Лемаис научилась составлять сама.

 Но что бы она ни делала, с неё охотно брали пример. Поэтому в Улхуре стало принято посещать храм, растираться душистыми маслами и танцевать.

 Сама Лемаис продолжала меняться. Что нравилось ей вчера, завтра могло привести в ярость. Она была капризной и желчной, но такой деловитой и неравнодушной ко всему окружающему, что ей прощались частые вспышки злобы. Ведь они неизменно сменялись бурной веселостью, а значит и новыми забавами. Чаще всего она пребывала в движении, словно боясь остановиться и снова вспомнить, что… мертва.

 Так или иначе, от прежней невиллы не осталось и следа. Это замечали все, кто знал её раньше, особенно Матенаис. Но и с новой дочерью Улха, мать первосвященника смогла найти общий язык. И даже просила сына назвать Лемаис своей женой.

 Но тот не спешил. И не сразу пришел к избраннице в сальную. Кхорх знал, что вернувшаяся из царства Теней никогда не сможет подарить ему наследника. Ни какие иные причины не могли заставить его связать себя узами брака с земной женщиной. Он понимал, что ни одна из смертных не сравнится с Каэлис. А на меньшее, владыка Сульфура был не согласен.