- Но давай-ка спустимся и пройдем во дворец. Становится слишком свежо.

 - Но вы расскажите мне вашу историю до конца?

 - Конечно, дорогая, - госпожа Ва-Лераг с нежностью взглянула на Наэлу, которая давно стала членом их семьи. Горячая, искренняя любовь к Сидмасу крепче родственных уз связала двух этих женщин.

 Они прошли по одетому в серый сумрак саду, где не были еще зажжены ночные фонари и оказались во дворе с крытой террасой и бассейном. Здесь повсюду стояли вазоны с цветами, обожаемые ахвэмской госпожой, и терпко-сладко пахло ирисами и лилиями.

 Хозяйку встретила прислужница и сообщила, что правителя нет дома.

 - Хорошо, - кивнула Ла-Тима, - принеси нам ужин на террасу, мы еще полюбуемся прекрасным вечером. Ты не возражаешь? – обратилась она к Наэле.

 Та улыбнулась, мельком глянув на громаду дворца, опустевшую без Сидмаса, при котором в каждой из многочисленных зал с приходом темноты всегда горел огонь.

 - Так что же было дальше? – присаживаясь на инкрустированную скамеечку, напомнила гостья, проникновенно и трогательно посмотрев на госпожу Ла-Тиму. Невзирая на ноющую боль в душе, мучившую ее с самого ухода жениха в Улхур, Наэла чувствовала себя сейчас почти счастливой. Это ощущение тепла и уюта всегда появлялось у нее в гостеприимном доме Астемана. Вот и теперь, она доверчиво, словно маленькая девочка, смотрела, как заботливо хозяйка сервирует стол. А та, ласково улыбаясь, подала любимую в Ахвэме форель с лимоном и зеленью, тонкие пшеничные хлебцы а, на десерт - гуанабану,[11] без которой в жаркие месяцы не обходился в Маакоре ни один ужин.

 - Иди, иди, благодарю тебя, - сказала госпожа Ва-Лераг прислужнице, которая тоже знала, что супруга правителя всегда сама ухаживает за домочадцами во время трапез. – Теперь, мне остались лишь воспоминания, - добавила Ла-Тима с грустью. – Но мы остановились на том, что одним чудесным днем… да, наверное, в такие минуты сама богиня Хепес подсказывает нам, что в сердце пришла любовь. И я услышала ее голос. Едва взглянув в голубые глаза еще незнакомого юноши, мне показалось, что мы давно знакомы, и что прежде я уже видела и эти черты, и эту выжидательную полуулыбку. Так мы всегда узнаем души тех, с кем в прежних жизнях были связаны узами любви и кого неизменно встречаем в своих будущих жизнях.

 Она замолчала, а Наэла вспомнила, как увидела Сидмаса после шестилетней разлуки, встретила уже возмужавшим, двадцатилетним, и невольно сравнила с тем застенчивым, неловким, но таким симпатичным мальчиком, с которым ее познакомил отец, представив, как будущего супруга. Ту первую свою весну они провели вместе, расставаясь иногда только под утро. Долгие прогулки в окрестностях Ахвэма, катание на лодках по вечерней Анхе, рискованные и оттого еще более увлекательные экспедиции к берегам Седых озер или просиживания над научными трудами – им нигде не было скучно. Умный и амбициозный сын ахвэмского правителя нашел в мечтательной, но смелой девочке тот идеал женщины, что уже сложился в его душе. Она походила на его мать не только внешне, но была также по-женски мягка и также отважна в тех мечтах об их будущем, что рисовались обоим. Наэла вовсе не смущалась тех чувств, что пробуждались в сердце друга. И никогда не гложили ее еще совсем юную душу сомнения в том, что они сообща смогут продолжить укреплять могущество Маакора, следуя по стопам Астемана и его предков. А еще они верили, что и свою жизнь смогут прожить так же достойно и правильно.

 А потом пришло дождливое лето, и появился Креламет.

 Ровесник Сидмаса, он отличался от него какой-то особой живостью. Сын военного сотника, подвижный и болеющий военными походами королей Антавии, этот юноша легко и крепко привязал к себе ее друга. Но оказался настолько общительным и благородно-деликатным, что ни разу не посягнул на первенство в душе сына владыки. И Наэла перестала ревновать, а скоро и сама прониклась к Креламету истинной симпатией.

 Их обоих изменило время. Как, впрочем, и ее. Сидмас стал более сдержанным, и превратился в копию отца – степенного, рассудительного и … очень красивого. Он вырос и окреп физически, став истинным воплощением маакорского мужчины.

 Метаморфозы Креламета, хотя и оказались более существенными, тронули девушку намного меньше. Угловатый подросток предстал перед ней стройным и поджарым юношей с открытым, выразительным лицом и ироничным, ясным взглядом. В движениях его, как и во всем облике появилась незнакомая сила и пластика. Оказалось, Креламет нашел достойное применение навыку владения мечом и выступал с союзными войсками в леса корнуотов, которые начали новую войну с ягмарами.

  Наэле казалось жутким, что он убивал, казалось странным, что Сидмас гордился ратными успехами друга.

 Мхары всегда отрицали насилие и войны…

 - Мне казалось, что Астеман любил меня, - между тем вновь заговорила Ла-Тима.  – Теперь, я знаю, что он просто выбрал себе достойную спутницу.

 - Разве этого мало?

 - Ах, девочка моя, ты молода, красива, и Сидмас испытывает к тебе истинные чувства.

 Наэла слабо улыбнулась в ответ. Она и раньше догадывалась, что ее жених во всем стремится быть похожим на отца, даже в отношении к возлюбленной. А в последнее время он все чаще сдерживал порывы нежности своей нареченной.

 - Может, потому что в его сердце так и не проснулась страсть, и появился тот, другой, - вдруг с горечью проговорила супруга правителя.

 Наэла подняла на госпожу удивленные глаза:

 - Что?

 Бархатистая салфеточка, которую крутила в руках юная мхарка, выпала из ее пальцев.

 - Я никому не говорила об этом раньше, - госпожа Ва-Лераг быстро закивала головой, потом замерла, глядя  перед собой опустошенным взглядом. – Никогда не говорила, но он узнал. Муж все равно узнал, наверное, потому что я хотела этого. Понимаешь, дорогая? Это был отчаянный крик уставшей от холода души.

 - Ваш сын тоже знал?

 - Не знаю. Он никогда не говорил об этом, тем более – не упрекал, - Ла-Тима взглянула на собеседницу, словно боясь увидеть в ее глазах тень укора. – Тогда я поняла, что мужская любовь может быть другой. Нежной, обжигающей… и даже тогда, когда молчат уста, женщина слышит, что сердце его бьется только ради нее одной. Не бойся, я ничем не оскорблю твоей душевной непорочности, рассказывая о тайнах наших встреч, тем более, что сами эти встречи были вполне целомудренны. Нет, супружеское ложе не осквернено мною, но наш разум, наша душа, не важнее ли тела? В помыслах я уже была неверна Астеману, и не жалею! Но понимаю, что глубоко виновата перед мужем, совесть которого чиста передо мной. И этого я не могу ему простить! Именно того, что я оступилась, а он великодушно простил меня, сохранив семью, не опозорив изгнанием из дома. Но став еще холоднее…

 Наэла сидела, не шевелясь и не поднимая глаз, чувствуя, как под тонкой кожей щёк разливается огонь. Она была потрясена – та, которая все эти годы являлась для нее эталоном совершенства и безупречности, свершила деяние, достойное только корнуотки, чьи вольные нравы колоритно описывал насмешливый Креламет.

 - Знаю, ты осуждаешь меня, дорогая, - тихо проговорила ее собеседница. – Я понимаю тебя. Что бы сказала я сама, поступи ты так с моим сыном? Но мне хотелось, чтобы ты знала, все знала обо мне.

 - Да, конечно, - чуть слышно отозвалась Наэла.

 Госпожа Ва-Лераг тяжело вздохнула, понимая, что ее откровенность оттолкнула юную и такую восторженную душу. Она поежилась, чувствуя неловкость. Но Наэла вдруг бросилась к ней, и, блестя слезинками в глазах, стала целовать ее лицо и холодные руки.

 - Простите меня, простите, - зашептала она. – Я благодарна вам за то, что вы доверили мне эту тайну. Видят боги, я никому не раскрою ее!

 Ла-Тима прижала белокурую головку девушки к груди.

 - Спасибо, деточка моя, - сказала она. – Ты сняла камень с моего сердца. Только твое прощение хотела бы я получить за тот страшный грех.