— Пу-пу-пу-пу-пууу. Пу…Хэх! Пу-пу-пу-пу…
— И почему это вы, товарищ мастер опытного производства, таким ясным безоблачным рабочим утром отдыхаете от производства, в трудах на собственный карман? А?
— Павлуша! Неужт вернулся! А мы уж с Маринкой… Эх. Ну-ка, дай-ка погляжу на тебя. А загореть-то успел!
— Михалыч, погоди! Дай хоть переоденусь, иначе сам потом будешь мне форму отстирывать.
— Ой! Шо ж это я, пень трухлявый! Хотя… А, и правда, Паша! Давай-ка быстренько скидывай свое, и халат накинь, да помоги мне тут кое-шо доделать. А как управимся, сходим ко мне домой позавтракаем. А?
— Где хоть халат с калошами, эксплуататор?
— Стой! А ну-ка покажь! Ах, ты ж г.споди! Ой, Паша?!
— Успокойся, дядька. Это я так с парашютом прыгал, что чуть крышу с одного крымского дома случайно не снял. Вовсе не то, о чем ты подумал.
"А хоть бы и прав ты оказался, чего так шугаться-то? Или застращали вас всех уже по самые залысины? Подумаешь, пару ногтей с моей могутной длани ободрали. Стрелять все равно могу, прыгать могу, летать чуть попозже и то смогу, а работать даже прямо сейчас могу. Значит, не ранение это было, а так царапина. В общем, хорош тут панику наводить, товарищ "Диоген". Работаем".
— Точно с парашютом? Может, тогда просто постоишь тут, и меня подождешь? А я скоренько. А?
— Точно, Михалыч. Да и не болит она уже. Сейчас вот эту перчатку накину, даже и не замечу ничего в работе.
— Ну гляди у меня, пострел.
Пока руки делали, языки и уши, тоже без устали трудились. Михалыч, тактично интересовался делами в Крыму, не претендуя на глубокие подробности. На минутку впал в ступор после рассказа о Громове, но дальше выпытывать не стал. Павла потихоньку выспрашивала о событиях вокруг ХАИ.
— В общем, Паша, ерунда какая-то у нас тут творится. Одно хорошо, что профессор этот все по закону делал. Все бумаги у него в порядке оказались. Но вот Люлька с тем длинным Лозино-Лозинским, ну который крыло моему ИЖу помял, вот на этих видать зуб у кого-то большой вырос. Оба они, в тот же день, как началось у нас, попрощались с нами. Да в Питер, через Москву и уехали. А Архип-то Михайлович, который Люлька в первый день как сюда приехал, до глубокой ночи, все кино с испытаниями крутил. Радовался, ну прям, как дитё. Руками по ляжкам себя хлопал, через слово тебя хвалил. А еще, все-то ему хотелось с тобой покалякать, а тебя и нету. Уж как сильно он из-за энтого расстраивался. Зато мне он в отместку, все уши прожужжал, и такими вопросами меня засыпал, что у меня не только уши, но и мозги свернулись. Я про такую заумь в жизни не думал. А они с этим Лозино-Лозинским все время до приезда комиссии шалыми зайцами по институту носились, никому покою не давали. Ну и я, было, обрадовался, думал пошло дело-то. А тут – раз, и нá тебе. Приехали эти проверяльщики… Эх! Такому ведь важному делу мешают! Неужт не поймут, бесы!
— Тихо, Михалыч! Зря воздух не сотрясай. И еще, расскажи-ка ты мне дядька, а что с там "Тюльпаном" нашим сталось?
— С "Тюльпаном"? Не о том ты Пашенька беспокоишься. О себе бы лучше думал.
— Ты о чем это?
"Вот те раз! Только, что грустного ослика изображал, а сейчас словно Тарас Бульба сынов из Киевской Бурсы встречает. И чего это ты мне, аксакал тут опять своим нахальным оком подмигиваешь? Опять что ли за старое взялся. А может, это он про Маринку опять намекает? Хм".
— А о том. Сперва о здоровье своем надо думать, а потом уж и суету наводить. А потому давай-ка, мы с тобой, Пашенька, до завтрака к той бабке-знахарке прямо сейчас и съездим?
— Откуда спешка, у меня ж еще завтрашний день есть?
— Ты малец, лучше старших слушай, да не перечь! Убираем тут все, да поехали к ней. К Софье обычно натощак люди ходют. А вот уж, как вернемся от нее, так и поснедаем с тобой.
"Ой, что-то темнит, старый хрен. Прямо чую, своими вылеченными Сакской грязью почками, что этот кудесник мне какой-то "сурприз" приготовил. Ну да ладно, пусть тешится, старый деть".
Примерно через полчаса работа над каким-то насосом была закончена. Стальной конь владельца сарая снова пыхтел и плевался дымом из выхлопной трубы. Крыло было аккуратно выправлено, но былой красоты все же лишилось. Видать руки у владельца пока просто до него не доходили. Зато мотор ИЖа все так же услаждал слух. Дорога заняла минут пятнадцать. Сельский дом в пригороде Харькова был обычным крытым тесом бревенчатым пятистенником на каменном фундаменте. И на избушку на курьих ногах этот дом явно не тянул.
— Тёть Сонь! Ты дома, што ли?!
— Кто там? Ты ли, Саввушка?
— Я! Я тут к тебе человека привел, поглядеть. Не прогонишь нас?
— Коли нужда есть, чего ж гнать?
На крыльцо вышла высокая худая, но совсем даже не сгорбленная женщина неопределенного возраста. Совсем не крючконосое лицо, даже несло в себе следы былой красоты. На первый взгляд, она была лишь чуть постарше спутника Павлы, вот только в глазах плескалась такая усталость, словно жила она уже несколько сверхсроков.
— Баб Соней меня кличут. Ну а тебя как звать, воин?
— Доброго вам здоровья, баба Соня. Меня Павлом зовут.
— Саввушка, съезди-ка на базу, да мне пока керосину привези.
— Да я ж тебе неделю назад привозил, али торговать по соседям взялась?
— Ступай, говорю, и не перечь! Через часок сюда вертайся.
Знахарка обошла вокруг Павлы с чуть прикрытыми глазами. Потом постояла на месте, к чему-то прислушиваясь.
— Вон там колун возьми, да дров мне наколи. — "Угу. Каламбур выходит. Колун возьми колун".
— Как скажете. Только не забудьте скомандовать, когда уже хватит…
— Пошуткуй, пошуткуй, создание б жие…
"Гммм. Словно в сказку попала. Точно меня эта сонная Яга испытывает на что-то. Видать, это она диагностику проводит. Интересно, она мысли-то читать умеет? И что же мне тогда делать, если мою "нездешнюю сучность" эта "премудрая Василиса" сейчас возьмет и просечет? Может самой ей все рассказать, пока Михалыча тут нет. Она ж его специально за керосином спровадила, чтоб конфиденцию соблюсти. Хм. А толку-то, что спровадила? Всего-то дрова рубить, зачем-то заставила. Угум. Или, может, это она мне "огневые" испытания проводит, как я тогда "Тюльпану". М-да. Вот так "лаборатория разноцветных сил" тут у бабушки. Но если думает, что я по слабости женского нутра быстро выдохнусь, то хреновая она колдунья. На тебе! Получай, Буратино неструганое! На еще".
— Хватит уже колоть, в избу иди.
— Слушаюсь.
— Иж, как покладисто отвечает. Словно и правда, мальчишка. Да не бойся меня, не обижу.
— А кто это тут боится?
— А вам безбожникам, комсомольцам, да коммунистам и не положено бояться. Вы лишь тогда бояться начинаете, когда все, во что верили, трухой оказывается. А пользы от вашей боязни тогда тьфу, да вытереть.
"Вот, оказывается, кто Михалычу его политграмоту закладывал. Угу. Только не шибко далеко смотрит кудесница, не далеко. Ни хрена-то она в коммунизме и комсомолии не поняла еще".
— Нет, Баба Соня, не правы вы. Даже, когда все вокруг трухой станет, вера у нас все равно остается. И страхи наши очень быстро лечатся. А вот те, кто надолго испуганными остаются, те и вовсе не наши, и нашими не были никогда.
— Вот оно что. Значит, не ошибка это? Видать совсем уж я состарилась, что перестала своему первому взгляду верить. Да-а-а. Обмишулилась малость. За долгие годы единый раз. Ну, да и б.г с ним. Буду знать, что не перевелись еще чудеса на земле.
"Совсем вроде заговаривается бабка. О чем это она? Какая ошибка? Какой первый взгляд? Какие чудеса? Хотя если первым взглядом она рентгеноскопию делает, то… А ведь то, что со мной случилось, точно на чудеса тянет. Значит, все же дело толкует, стихийный диагност. Ну-ка, еще ее послушаем. Говори, говори бабушка. Не таи от пациента результаты исследований".