Каковы же были причины неудач белой борьбы с большевизмом? По-видимому, толща населения России, рабочие и крестьяне, не сознавали грядущих ужасов правления коммунистов и легко подпадали под влияние демагогических обещаний и пропаганды большевиков. Союзники, дававшие много обещаний белым вождям, вели все время свою собственную политику, затягивали свою помощь и выполняли только незначительную часть обещанного. Экономическая, финансовая и промышленная база белых правительств были весьма неудовлетворительны, не хватало, по старому изречению, трех вещей, необходимых для ведения войны: денег, денег и денег. Белая пропаганда стояла невысоко и не нашла лозунгов, могущих воодушевить массы, истощенные войной, и двинуть их на сопротивление большевикам. Главнейшие законы социального устройства не были ни разрешены, ни предрешены и давали этой неопределенностью пищу красной пропаганде. На боевой линии шла героическая, самоотверженная борьба, а на устройство тыла не было ни материальных средств, ни единения, ни уменья.

Провалились все расчеты по сокрушению большевиков вооруженной силой. Но мысль, что большевики найдут возможность укрепить свою власть внутри страны и продержаться дольше двадцати лет, тогда никому и в голову не приходила. Иные считали, что под давлением жизненной необходимости режим постепенно эволюционирует; другие полагали, что здоровые силы страны смогут снова объединиться, когда отрицательные стороны правления большевиков станут более ясными всему населению и что, объединившись, они найдут способ опрокинуть советскую власть.

О том, до каких ужасов может дойти эта советская власть, принося в жертву своей оппортунистической политике и стремлению удержаться все слои населения, о том, как евреи пропитают собой весь правящий слой, о той густой паутине шпионажа и предательства, которая покроет собой всю страну, — тогда никто не мог допустить и мысли.

Вывод напрашивается один: великая страна не может быть уничтожена волей преступников-недоучек, захвативших власть, и если их не удалось опрокинуть силою оружия, надо изживать изнутри, поддерживая здоровые силы народа и придя их на помощь в нужный день. Закончив войну с белыми армиями, советская власть как будто искала опоры в населении, искала примирения с научными, техническими и интеллигентными силами, и много представителей этих сил верили в возможность эволюции. Думалось, что вредные, утопические учения Маркса и его начетчиков будут постепенно опрокинуты самой жизнью, что надо не дать замереть этой эволюции окончательно и, объясняя, постепенно организовать внутри страны эти здоровые силы.

Уже тогда обнаруживался разлад между коммунистами-хозяйственниками, получившими некоторый опыт на административных постах и быстро правевшими, и теоретиками, или начетчиками, коммунизма, продолжавшими искать разрешения всех трудностей в текстах коммунистического талмуда. Был еще жив Ленин, которому принадлежало неоспоримое и монопольное право истолковывать эти тексты по-своему, при применении их к жизни.

Весной этого 1920 года английский премьер Ллойд-Джордж бросил после ликвидации белых фронтов лозунг: установить сношения и торговлю с Россией через головы большевиков. Как понимал эту мысль сам Ллойд-Джордж, оппортунист в политике, никому не известно, но общественное мнение Англии с ней как будто согласилось.

Промышленный и торговый классы в России были окончательно уничтожены и только две организации, хорошо известные в Лондоне, могли быть использованы для широких торговых операций, — это союзы производственных и потребительских кооперативов «Закупсбыт» и «Центросоюз» с их огромной сетью предприятий и агентов, раскинутых по всей России, и с их выборными директорами, дельными, энергичными людьми, успевшими себя зарекомендовать в деловых кругах Сити. Эти союзы сохранили за границей значительные капиталы, имели крупные связи и неограниченные кредиты у таких мощных организаций как союз английских кооперативов и 300-летняя богатая «Худзон Бай Компани», в свое время эксплуатировавшая всю почти Канаду.

Во главе лондонской конторы «Закупсбыта» стоял главный директор союза К. И. Морозов. Другими директорами были А. В. Байкалов[47], Г. М. Ярков[48], он же директор «Маслосоюза», и некий Б. К. Адамсон, из русских эстонцев. У кооперативов был в Лондоне и собственный банк, называвшийся «Московский народный банк».

Дирекция «Закупсбыта» следила за тем, как протекает борьба за сохранение самостоятельности кооперативов в Сибири, выясняла политическую обстановку в Лондоне и возможности полезной организации товарообмена с Сибирью вообще и Северным морским путем в частности. Представителей Внешторга за границей тогда еще не было и, вероятно, в Советской России он только организовывался.

Но большевики учли те выгоды, которые можно было извлечь из лозунга Ллойд-Джорджа, и начали обрабатывать старых кооператоров и внутри России, и за границей. Не трогая, до поры, самой сети кооперативов, они устранили неугодных им директоров внутри страны, введя на их места своих людей, евреев. Затем в Лондоне они открыли акционерное общество «Аркос», которое должно было представлять собой орган союза кооперативов. Но так как этот «Аркос» не имел за границей связей, то они начали соблазнять директоров, находящихся в Лондоне, передать им свои конторы, капиталы и перейти к ним на службу. Для этого из Москвы приезжали новые директора, евреи, и наконец приехал умный и образованный большевик, комиссар внешней торговли, бывший до войны представителем заводов Сименса в России, Красин. Он был назначен одновременно первым полпредом (послом) Советского Союза в Лондоне. Прибыв в Лондон, он прислал ко мне своего представителя уговорить меня перейти к ним на службу и стать во главе экспедиции Карского моря. Я отказался.

Директоры «Закупсбыта» и сами не сдавались и вверенных им общественных капиталов не сдавали. Возможность снаряжения экспедиции отпадала и польза ее становилась сомнительной. Закупсбытцы просили меня для сохранения приобретенного опыта по эксплуатации Северного морского пути и для использования этого опыта, в случае, если обстановка станет благоприятной, разработать все технические детали такой экспедиции. Но когда я принялся за разработку записок по разным вопросам, связанным с делом, выяснилось, что генерал Врангель не только закрепился в Крыму, но и перешел в наступление. Генерал Миллер был тогда представителем Врангеля в Париже. Усомнившись в своевременности работы для неопределенного будущего, я написал Е. К. Миллеру, что представляю себя в распоряжение генерала Врангеля, если только могу быть ему полезным, и в ожидании ответа поехал в Лозанну навестить жену и детей. Моя жена, служившая в штабе генерала Деникина, эвакуировалась вместе с его частями из Новороссийска приблизительно в то же время, когда и я с правительством Миллера из Архангельска.

Прошло несколько недель, и я получил от Миллера письмо, извещавшее меня, что ответа от Врангеля относительно меня он не получил и больше не ждет, так как части Врангеля, что я уже знал из газет, были вынуждены покинуть Крым.

Пал последний серьезный оплот вооруженной борьбы с большевиками. Я вернулся в Лондон, закончил свои технические записки «Закупсбыту» и в ожидании лучших времен принялся за изучение промышленного птицеводства, отойдя от политики и перейдя в частную жизнь.

Когда зимой 1920/21 года я работал, изучая птицеводство, на одном из крупнейших предприятий этого рода в Англии (W. H. Cook Orpington), Красин, снова прибывший в Лондон, опять прислал ко мне эмиссара с просьбой повидаться и переговорить. Я от свидания уклонился и, закончив обучение, уехал на юг Франции рабочим.

За время своего пребывания в Англии, я поддерживал тесную связь с директорами «Закупсбыта» и подружился с ними. Они осведомляли меня

о политической жизни в Сибири, о том, как протекает борьба кооператоров за сохранение самостоятельности, как организуются здоровые силы страны и как эти силы и большевики ищут опоры в стране. Приходилось также встречаться и разговаривать с наезжавшими в Лондон из Советской России лицами из научных и технических кругов.