Это изменение политического курса США происходило как раз в то время, когда Чаплин выпустил на экран «Мосье Верду». На создание этого фильма Чаплина вдохновило дело Ландрю — «синей бороды» наших дней, волновавшее французскую судебную хронику вскоре после окончания первой мировой войны. Этот странный убийца давно уже интересовал Чаплина. Еще во время своего пребывания в Париже в 1931 году он воспользовался случаем, чтобы повидать судебных хроникеров, присутствовавших на процессе Ландрю, и расспросить их о подробностях этого дела. Но, по-видимому, решение создать фильм на эту тему созрело у него окончательно после беседы с его тогдашним другом Орсоном Уэллесом. Знаменитый постановщик «Гражданина Кейна», в то время уже отстраненный от голливудских дел, сделал для Чаплина набросок сценария. Но Чаплин, по своему обыкновению, немало потрудился над первоначальным наброском и приступил к работе над фильмом лишь в апреле 1946 года уже со своим собственным сценарием. Он привлек к постановке Роберта Флори и своего сводного брата Уиллера Драйдена.

Съемка продолжалась всего полгода — очень короткий срок для большого чаплинского фильма, Прославленный актер, расставшись- со своим знаменитым Чарли, создает в «Мосье Верду» любопытный тип стареющего француза-сердцееда, напоминающего в какой-то мере английского дэнди — ранний сценический образ Чаплина. У циничного, жестокого убийцы мосье Верду много общего со злым, жестоким Чэзом из первых фильмов Чаплина. Но у Мак-Сеннета этот персонаж был всего лишь двигавшимся паяцем, а Верду — драматический герой очень сложного психологического рисунка, переживающий по ходу довольно запутанного действия самые противоречивые чувства.

Мосье Верду, кассир крупного парижского банка, после двадцати пяти лет честной службы выброшен на улицу. Кассир ничему в жизни не научился, кроме спекуляций на бирже, но у него нет на это капиталов. Тогда он решает, ради того чтобы обеспечить своему сыну и несчастной калеке-жене безбедное существование, обольщать богатых перезрелых женщин и, завладев их деньгами, убивать их. Мосье Верду расправляется со своей первой жертвой, пожилой, неприветливой женщиной (Маргарет Гофман). Затем, маскируясь торговлей антикварными вещами, он развертывает с большим размахом свое жуткое «предприятие»; ему удается поймать в свои сети даже такую надменную светскую даму, как мадам Гроней (Изабелла Эльсом). Две жертвы все же ускользают от него: первая из них — это девушка-бродяжка, полупогибшее создание (Мэрилин Нэш). Она должна была послужить ему морской свинкой для испытания нового яда, но, тронутый ее бедственным положением, он щадит девушку. И затем ему никак не' удается спровадить иа тот свет упорствующую Анабеллу (Марта Рэй), проститутку, выигравшую крупную сумму в лотерею. Тщетны все его попытки отравить или утопить в озере эту крикливую, вульгарную кумушку… Несмотря на множество рискованных авантюр, Верду, всегда сохраняющий хладнокровие, ускользает от полиции.

Но вот опять в мир ворвалась война; гражданской войной в Испании начинается эпоха массовых убийств. Верду разорен неудачной биржевой спекуляцией; сын и жена его умерли. Снова встречается он с бродяжкой-красоткой, некогда тронувшей его сердце; она теперь любовница владельца оружейного завода, Верду, постаревший, разоренный, опустошенный, — конченый человек. Он чувствует отвращение к жизни и добровольно отдает себя в руки полиции, зная, что это приведет его на гильотину.

Действие фильма развертывается во Франции. Но это только необходимая предосторожность. Показывая эту галерею женских типов, галерею бездушных и тупых богачек, Чаплин, конечно, метил в американское общество, где пятидесятилетние «скарлет» в большой мере руководят банками и лигами нравственности. Эта «комедия убийств» — философская притча, развертывающаяся вокруг Верду, человека, «который понял», беря это выражение в том смысле, какой придает ему окружающая среда.

Чаплин в некоторых своих интервью так определил основную идею картины:

«Для германского генерала фон Клаузевица война была продолжением дипломатии другими средствами, а для Верду преступление — это продолжение бизнеса другими методами».

Это суждение приобретало полный смысл при прочтении с конца. Для Чаплина общество, основанное на бизнесе, — это не что иное, как общество, основанное на преступлении и войне. Тем самым частное предприятие Верду становилось как бы уменьшенной моделью ужасов и нелепостей общества, уже разоблаченных в «Новых временах» и в «Великом диктаторе».

В лице Верду воплощено и заклеймено общество, типичным порождением которого он является. Этот человек, утонченный, острый, холодный и опасный, как сизая сталь клинка, использует в своих целях самые принципы этой анархической системы. Стоя перед судом, Верду чувствует себя уверенным в своем праве, когда заявляет:

«Одно убийство делает человека злодеем… Миллионы убийств делают из него героя… Обеспечить успех может только организация… Разве у нас не готовят всевозможные орудия массового истребления людей? Разве у нас не разносят на куски ничего не подозревающих женщин и детей, проделывая это строго научными способами?..»[50]

«Великий диктатор» (1940 г.)

Чарли Чаплин подписывает приветствие народам Советского Союза на собрании сан-францисского отделения Комитета военной помощи России (1942 г.)

«Мосье Верду» (1947 г.) Анри Верду (Чарли Чаплин) и Аннабелла Бонер (Марта Рэй).

«Мосье Верду» (1947 г.) Сцена ареста Верду.

Циничный индивидуалист Верду, этот отравленный горечью мизантроп, вел игру, как какой-нибудь герой философской сказки XVIII века. В Европе, где новый фильм Чаплина встретил благосклонный прием, широкая публика была, однако, огорчена, не найдя в нем Чарли. Жалели не только о манере игры и внешнем облике, — всех поразила сама кар-типа, стихия яростного разрушения, в которой нельзя было найти ни бодрого оптимизма борца, свойственного «Малышу» и «Великому диктатору», ни глубокого человеческого чувства «Огней большого города». Было непонятно, почему Чарли, черты которого нет-нет да и проступали сквозь облик Верду, был захлестнут горечью, отчаянием, почти озлоблением. Чтобы понять это, надо было хорошо знать, каким преследованиям подвергался Чаплин, оставшийся в глазах европейского зрителя все тем же преуспевающим артистом, избалованным славой, обожаемым публикой.

Тот, кого все еще считали «звездой Голливуда», на самом деле был теперь одиноким человеком, восставшим против машины американской кинопромышленности, оболванивающей зрителя.

«Я твердо решил объявить раз и навсегда войну Голливуду и всем его обитателям, — пишет Чаплин в декабре 1947 года, спустя несколько месяцев после премьеры «Мосье Верду». — Я не люблю критиканов, я считаю их самодовольными и пустыми, но, поскольку у меня уже не осталось ни малейшей веры ни вообще в Голливуд, ни в американскую кинематографию в частности, я намерен высказаться.

Всем известно, какая встреча была подготовлена «Мосье Верду» в некоторых американских кинотеатрах, и особенно в Нью-Йорке: крикуны называли меня коммунистом и антиамериканцем. И все это только потому, что я не думаю и не желаю думать, как они, потому, что заправилы Голливуда считают себя вправе разделаться с любым из нас. Однако скоро им придется расстаться с кое-какими своими иллюзиями и осознать кое-какие истины.

И вот что я должен высказать. Я, Чарли Чаплин, утверждаю, что Голливуд агонизирует. Его продукция — это уже не кинематография (если мы под кинематографией понимаем искусство), а только километры накрученной пленки. Скажу еще, что тот, кто не желает приспосабливаться к остальному стаду, кто действует как пионер, кто осмеливается пренебрегать правилами крупного бизнеса, тот ие добьется никакого успеха в мире кино.