- Эй, Вельен, а ты куда? – окликнули его, едва лишь вся семерка вышла из ворот на улицу. – Ты разве не в кабак?

- Потом, - отмахнулся Жан. – Я к тетке зайти обещался… попозже приду. Вы там для меня местечко придержите.

Над ним позубоскалили, конечно. Что не к тетке он идет, наверное, а к девке. Что подцепил кралю, а делиться не хочет. Что тетушкин племянник и пора бы не сидеть под подолом – чать, четвертый десяток мужику. Но зубоскалили не сильно. Все знали, как привязан к тетке безродный парень, как любит ее, да и теткины пирожки вся казарма тоже едала не раз и облизывалась перед всяким увольнением. Авось, и в этот раз принесет?

Жан шагал по улицам столицы, а на душе у него было холодно и тяжко. Солнце светило – яркое, уже осеннее, под порывами ветра ложилась под ноги листва. Он не слышал, не видел; его толкали в бок и обзывали дураком, два раза он споткнулся, переходя улицу, а потом наткнулся на патруль («а ну дыхни… да вроде не пьяный. Слышь, солдат, у тебя все хорошо?»). Эти дни он жил, словно не в себе, так что в полку приглядывались к нему – не заболел ли? Да не заболел, что вы… а только теперь он стал понимать, что натворил. Свою голову в петлю сует – черт бы с ней. Но ведь он и тетку подставил неслабо. А ну как дознается кто, что за человек помирает у знахарки Жаклины? А ну как донесут? Герцог… глаза-то какие – ночью приснятся, со страху взвоешь. Про дыбу он говорил… Ох, грехи наши тяжкие.

А что делать-то было, мысленно заспорил Жан сам с собой. Что было делать? Не в канаву же его бросать было, в самом-то деле…

Пусть, мелькнула мысль. Если вдруг чего – сам пойду признаваться. Всю вину на себя возьму, но тетку выгорожу. А может, и обойдется. Вряд ли его искать теперь станут… только если могилу раскопают. А где могила, никто не знает, кроме них с Леграном. Долго ли сказать, что забыл?

Свежий холмик, запах земли. Тусклый свет факела. Залитое кровью тело, худое лицо… Принц наследный, беглый каторжник… зачем я пожалел тебя, зачем?

А тетка Жаклина колола дрова. Маленький двор выглядел, как и обычно, ухоженным и опрятным; алели астры в палисаднике. И все у нее было спокойно – ни погромов, ни бурь. Если, конечно, не считать бури в глазах тетки.

- Давай, что ли, помогу, - Жан подошел и отобрал у нее топор.

Жаклина разогнулась, охнула. Уперла руки в бока, потом вырвала у ненаглядного племянника топор:

- Иди уж. Помогальщик нашелся. Помощи от тебя, что с козла молока.

- Ты чего, – спросил чуть удивленно Жан, - ругаешься на весь двор? Хочешь костерить – так не при людях. Пойдем, что ли, в избу?

Тетка аккуратно собрала разбросанные поленья, положила топор и молча прошествовала по двору к дому. Пропустила Жана в сени, зачем-то тщательно заперла дверь, в кухне занавесила окна и оглянулась. И только потом пошла на Жана с кулаками, приглушенно ругаясь:

- Ты кого же это приволок ко мне, идол, лихоманка тебя забери?

- А что? – Жан отступал, ошарашенный ее напором, пока не ткнулся спиной в дверь. – Да что с тобой, тетка?

- Что? Он еще спрашивает! Зачем лапшу на уши вешал: благородный, мол? Какой же он благородный? Хоть бы подумал прежде, кого волочь!

Жан вывернулся, отскочил к окошку, сел на лавку.

- Ну, чего ты? Не ты ли сама мне говорила: перед Богом все люди?

- Люди-то люди, да… - тетка вытерла передником руки и устало присела на лавку рядом с ним. – Ты спину-то его видел? А руки? Я в ту ночь, пока мыла его да вертела, насмотрелась. Это ж беглый каторжник.

- Да ведь все равно живая душа…

- А если найдут его у меня? – умоляюще прошептала тетка, оглядываясь. – А если соседи донесут? Сыску ведь до факела, что всем помогать надобно. А у меня дом. У меня хозяйство. А ну как отымут все – как я тогда жить стану? А если вслед упекут – за укрывательство?

Жан беспомощно посмотрел на нее и плотнее задернул занавеску на окошке.

- А ты, тетка, не говори никому. Мол, так и так, знать не знаю, ведать не ведаю. А оклемается чуток – я его расспрошу, что да как, да выведу. Ты, главное, жизнь в нем удержи, а там видно будет.

- Да тебе-то что за печаль? – удивилась Жаклина, вставая. – Не брат тебе этот бродяга, не кум и не друг. Чего ради ты об нем так печешься?

Как он мог ей объяснить?

- Ты, тетка, молчи. Выкарабкается если – спасибо скажу. Нет – ну, значит, судьба его такая. Жалко мне его, - признался Жан. – Мальчишка совсем… куда такому умирать? Как он? Много… сильно порезали?

Жаклина махнула рукой.

- Плохо. Плечо насквозь пробито, рука сломана, пара ребер, кажется, тоже, и по голове, видно, получил. Один удар вообще в бок, чудом внутрях ничего не прошил, вскользь пришелся. Ну и так, по мелочи всего много – порезы да царапины, синяков изрядно. Крови он много потерял, оттого слабый, да раны не промыли вовремя.

Она прошла в горницу, постояла над лежащим.

- По виду-то и правда благородный, - проговорила задумчиво. – Вон, кость узкая, пальцы длинные, и красивый… да и одежа на нем благородная. Как же он на каторгу попал? И как я его спрячу, если придут? Ведь он стонать будет. Да и от соседей шила в мешке не утаишь.

- Ничего, тетка, - буркнул Жан. – Как-нибудь. А дело это божеское. Ты уж не ругайся… едва на ноги встанет – заберу я его, обещаю. А пока… выходи. Не дело это – в беде бросать…

Тетка молча смотрела на него.

- Ох, чует мое сердце, неспроста ты так хлопочешь, - проговорила она медленно. – Ну да уж ладно, душа моя, ради тебя разве – оставлю. Только смотри мне… смотри.

А он и так смотрел... Хорошо смотрел, особенно той ночью. О чем он думал, дурак? Чего ради повесил себе на шею этакую обузу? Ведь права тетка – стоит кому узнать… По лезвию ходишь, солдат, по самому краешку.

Негромкий стук в дверь заставил обоих вздрогнуть. Тетка метнулась к занавеси, прикрывавшей вход горницу, и поспешно задернула ее. Стук был неуверенным и робким – так не стучат наделенные властью, так просители стучат.

- Открыть? – одними губами прошептал Жан.

- Открой уж, - махнула она рукой.

У тетки вырвался вздох облегчения, когда на пороге появились не бравые усачи с ружьями наперевес и не незаметные штатские с холодными глазами. Худенькая, невысокая девушка в одежде крестьянки шагнула в комнату вслед за Жаном и поклонилась неуверенно.

- Чего надо? – неприветливо спросила Жаклина.

Девушка – да где там, девчонка совсем, на вид лет семнадцать - чуть повернулась к ней, поправляя выбившиеся из-под чепца пепельные пряди.

- Тетушка, вам работница не нужна? – голос ее звучал напряженно и испуганно. – Могу стирать, мыть… шить немножко…

- Иди, откуда пришла, - поджав губы, проговорила тетка. Она злилась на себя за недавний страх и всеми силами старалась это скрыть. – Не нужно, сами справляемся.

- Может, поденная какая работа есть? – чуть тише спросила девушка.

- Не надо, сказала. Пошла вон!

Большие зеленоватые глаза крестьянки странно заблестели, острое личико, усыпанное веснушками, затвердело.

- Я и вышивать могу. Возьмите, тетушка, не пожалеете! Я совсем мало ем…

- Неясно сказано? – со злостью осведомилась тетка. – Пошла вон, пока не выставила за порог.

Девушка опустила голову. Худая, ломкая ее фигурка поникла.

Из-за занавески послышался неясный вздох.

- Вам, может, лекарь нужен? – снова вскинула голову девушка. – Я травы знаю…

- Сами справляемся. Уходи!

Тетка быстро поддернула занавеску и двинулась на пришедшую, оттесняя ее за порог.

- Иди давай, иди. Без тебя справимся. На вот, - она схватила со стола краюшку хлеба, оставшуюся после завтрака. – Иди. У соседей спроси, а мне не надобно.

А едва за незваной гостьей закрылась дверь, как она обессилено рухнула на лавку.

- Вот, видал? И как мне его прятать прикажешь?

- Жалко девчонку, - пробормотал Жан.

- А не пошел бы ты со своей жалостью! – разозлилась тетка. – Жалостливый какой нашелся на мою голову! Одного приволок, второго пожалел… иди вон, за свои гроши жалей. Жалельщик, тоже мне!