Стр. 23. Тот, кто силою своею основал чертог вселенной… — В оригинале поэма тоже начинается местоимением «ромэлман» (который), употребляющимся как обозначение бога. Употребление этой формы было характерно для грузинской христианской литературы, в частности — гимнографии. Традиция начинать произведения местоимением, обозначающим бога, была общехристианской. Сравним, например, Библию (кн. Иеремии, 10, 12 — «Он сотворил землю силою своею…»). Первые строфы пролога, как это было принято в средневековой литературе, перекликаются с соответствующими местами библейских текстов. Сравним книгу Бытия, 1, 7 («Создал Бог твердь…»), там же, 2, 7 («… создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни…»); там же, 1, 28; Послание к Римлянам, 13, 1 и др.

Лев, служа Тамар-царице, держит щит ее и меч… — Метафора «лев» подразумевает в данном случае супруга царицы Тамар Давида Сослана (См. словарь). Конец строки в дословном переводе звучит так: «Льва украшает владение копьем, щитом и мечом».

Стр. 24. Воспоем Тамар-царицу, почитаемую свято!.. — В переводе изменен важный художественный образ оригинала. Поэт говорит «Восхвалим царицу Тамар, проливая кровавые слезы»; выражение «кровавые слезы» употребляется в повествовании довольно часто для передачи особенно глубокого чувства.

Мне пером была тростинка, тушью — озеро агата… — «Тростинка» и «озеро агата» (точнее «гишера») употребляются метафорически для обозначения стройного и гибкого, как тростник, стана Тамар и ее черных глаз, служивших источником вдохновения для поэта. Вообще «тростник» и «гишер» часто используются в поэме как образное обозначение стана и глаз.

Даже камень разбивают мягким молотом свинцовым… — Вместо слова «камень» в оригинале читается «твердый камень» (магари ква), обозначающий алмаз. Исследователи полагают, что автор имеет в виду древнейший способ обработки этого драгоценного камня, известный и в Грузии (на свинцовый столик или плиту насыпали алмазный порошок и на нем шлифовали обрабатываемый осколок алмаза, придавая ему нужную форму. Ср. «Искендер-наме» — «Алмазы гранили свинцовыми инструментами». Низами. Пять Поэм, М. 1946, стр. 525), поэтому данную строку следует понимать следующим образом: «Подобно тому, как самый твердый камень (алмаз) разбивают (гранят) мягким свинцом, нежная красота Тамар разбивает твердое сердце поэта».

Это древнее сказанье я, чье имя Руставели… — В этой строфе пролога впервые упоминается фамилия поэта, или, как это принято в современной руставелологии, его прозвище Руставели (что должно означать «происходящий из Рустави», или «владетель замка и поместья Рустави»). В поэме Руставели упомянут четыре раза (вторично — в следующей строфе пролога, но опущен в данном переводе, и дважды — в эпилоге).

Эта повесть, из Ирана занесенная давно… — Перевод этой строфы неточен, ее содержание можно перевести следующим образом: «Этот персидский сказ, переведенный на грузинский язык и кочевавший из рук в руки, подобно драгоценной жемчужине, я, Руставели, нашел и переложил в стихи. Я совершил дело, достойное похвалы («сачочманэби» — скорее следовало бы перевести как «спорное»), и теперь та, которая свела меня с ума (Тамар), пусть решит мою судьбу: ее воля — как она со мной поступит, то есть как встретит мое произведение». Таким образом, Руставели, прибегая к своеобразной литературной мистификации, указывает на псевдоисточник своей поэмы (известно, что сюжета, напоминающего «Витязя в тигровой шкуре», нет не только в персидской, но и вообще в восточной литературе). Поэт тем самым смягчил сказанное им выше, что поэма является восхвалением царицы Тамар, и, сославшись на якобы «существующий источник», обрел известную свободу действий, подчеркнув вместе с тем достоверность рассказываемых им событий. (Ср.: В.Ф.Шишмарев, Шота Руставели, сб. «Деятели русской культуры о Шота Руставели», Тбилиси, 1966, стр. 155.)

Стр. 25. Стихотворство — род познанья, возвышающего дух… — В оригинале сказано, что «поэзия («шаироба» — стихотворство) издревле отрасль мудрости». Такой взгляд на поэзию существовал еще в античную эпоху (Платон и особенно Аристотель), и его разделял Шота Руставели. Таким образом, замена «мудрости» термином «познание» здесь вряд ли оправдана. Этой строфой Шота Руставели начинает изложение своих взглядов на поэзию. Создание подлинного поэтического произведения он считает героическим подвигом, который наряду с мудростью требует также чувства или, говоря словами поэта, «сердца». Излагая в прологе свое поэтическое кредо, автор поэмы говорит о назначении и цели отдельных поэтических жанров, так же как и поэзии вообще, основывая свои рассуждения на понятиях «мудрости» и «рыцарской любви» («миджнуроба»), «сердца» и «искусства». Изложенная здесь своеобразная «теория» поэтического творчества в дальнейшем развитии грузинской литературы, вплоть до XVIII века, играла почти такую же роль, какую сыграли «Поэтика» Аристотеля в развитии западной литературы или «Поэтическое искусство» Буало для французского классицизма.

Испытаньем иноходцу служит дальняя дорога… — В этой и последующей строфе стихотворство сравнивается с конным поло, но в переводе этого не видно, ибо здесь опущено название главного орудия этой игры — «чоган» (клюшка для выбивания мяча). Эта игра была распространена среди рыцарства на Востоке и требовала от ее участников большой смелости и мастерства. (Ср. перевод этого же места у Ш. Нуцубидзе: «И. взмахнув чоганом ловко…»)

Стр. 26. Той, кого я раньше славил, продолжаю я гордиться… — Подразумевается царица Тамар, которой посвящена поэма и которую поэт восхвалял раньше (по мнению исследователей, здесь имеется в виду утерянное произведение Шота Руставели, в котором восхвалялась царица). Следует заметить, однако, что смысл последних слов первой строки в оригинале «винца микиа» (кого я восхвалял) или, как читал Н. Я. Марр, «вин цам икиа» (кого небо взяло к себе), до сих пор не выяснен окончательно.

Мне она дороже жизни, беспощадная тигрица… — Выражение «беспощадная тигрица» также относится к Тамар. Нужно отметить, что в поэме подобная метафора употребляется и при создании образа Нестан (в том эпизоде, когда Нестан намереваются выдать замуж за сына хорезмийского шаха и она разгневана на Тариэла за то, что он не выступил в ее защиту). Это свидетельствует о том, что в образе Нестан частично персонифицирована сама Тамар.

Есть любовь высоких духом, отблеск высшего начала… — В оригинале эта и последующие строфы исключительно сложны и интересны по смыслу. Поэт касается разных родов любви и излагает собственную, оригинальную концепцию. В первую очередь Шота Руставели говорит о так называемой божественной любви, или, с точки зрения христианской теологии, любви высшего рода. По словам поэта, любовь эта непостижима для разума, и только в состоянии особого экстаза или порыва можно приблизиться к ней, то есть к богу. Любовь эта совершенно лишена плотской страсти. Такое понимание любви приближается к концепции «Божественной Комедии» Данте, основанной на христианском мистицизме (поэтому следует считать ошибочным мнение некоторых исследователей о том, что здесь Руставели говорит о суфийской любви, так как сам суфизм в данном случае многим обязан христианскому мистицизму или христианскому неоплатонизму).

Из этих же строф видно, что Шота Руставели ставит перед собой другую цель — воспеть плотскую, естественную любовь, но нравственно чистую и возвышенную, уподобляющуюся в этом отношении небесной или божественной любви.

Стр. 27. Нрав миджнура постоянен: не чета он блудодею… — Поэт здесь указывает на распространенный в восточной (особенно персидской) литературе мотив «миджнура» (значение этого слова см. в словаре), известный под названием арабского «учения о безумной любви». Впоследствии этот мотив распространился через Испанию и в европейской литературе (об арабской теории любви см.: Крымский А. И., Арабская поэзия в очерках и образцах, М. 1906; об аналогиях руставелевской миджнурской любви см.: В. Ф. Шишмарев, Шота Руставели, сб. «Деятели русской культуры о Шота Руставели», Тбилиси, 1966, стр. 150–184).