Командир бригады, тучный багроволицый генерал, с изумлением глядел на человека в грязной, рваной неизвестной форме.

— Вы герой, мосье, рад пожать руку доблестному офицеру союзной армии. Но ваш вид…

— Я полз на брюхе из Эльзаса.

— О бедный, отважный русский! Скорее, скорее в ванну и переодеться.

Аркадий чуть не заснул в ванне. Господи, какое наслаждение сбрить щетину, надеть чистое бельё! Аркадий взглянул на себя в зеркало. Из синеватого полумрака глядел на него худощавый французский офицер без погон и в кепи, лихо сдвинутом набекрень. Аркадий снял китель, отцепил от своей гимнастёрки погоны, аккуратно вытер их и прикрепил на французский мундир.

Вот так-то лучше!

После обеда командир бригады, крепко пожав ему руку, сказал:

— Мы снеслись с вашим военным атташе генералом Игнатьевым. Он ждёт вас в Париже. Моя машина к вашим услугам.

— Мерси, генерал.

Огромный зелёный «ситроен» на рассвете ворвался в Париж. Оглушительно чихая в узеньких улочках предместья, он наконец выскочил из лабиринта улиц на Рю де Гринель, где помещалась канцелярия русского военного атташе.

«Вот мы и вновь встретились с тобой, Париж! Ты всё такой же гостеприимный и изящный. Всё те же ажаны на углах, всё те же тележки зеленщиков, так же, как флаги, висят на окнах матрасы».

Машина затормозила.

— Приехали, лейтенант, — улыбнулся шофёр, — желаю удачи.

В канцелярии Харлампиева встретил дежурный ротмистр. Не дослушав рапорта, он поманил Аркадия за собой.

В небольшом кабинете навстречу Харлампиеву поднялся огромного роста красавец генерал.

— Ваше превосходительство, честь имею явиться, командир второй полуроты первого батальона 184-го Ундомского полка, прапорщик Харлампиев, бежал из плена!

— Похвально. Очень похвально, прапорщик. Во-первых, позвольте поздравить вас с праздником, с русской революцией.

— Как революцией? Когда?

— В феврале. Царь низложен, власть в России принадлежит народу.

— Ваше превосходительство…

— Э-э-э, не так, прапорщик. Теперь зовите меня «господин генерал». Да вы присядьте, расскажите о себе.

Через два часа Харлампиев вышел из канцелярии военного атташе. Граф Игнатьев своей любезностью очаровал Аркадия. Ему выдали жалование за всё время плена, русский паспорт, офицеры канцелярии подобрали ему новую форму.

Он идёт, позванивая шпорами, придерживая левой рукой шашку, бьющую по сапогам. Он опять идёт по Парижу. Нужно непременно найти Гастона.

Вот она, маленькая улочка, на которой живёт его тренер. У дверей дома Аркадий на секунду остановился, перевёл дыхание. Старина Гастон! Сколько лет прошло с того летнего вечера, когда Гастон провожал его на Северном вокзале! Защемило в груди, глаза стали влажными.

«Фу ты чёрт! Совсем паскис. Того гляди заплачу…»

Аркадий поправил портупею и нажал на ручку двери. Где-то в глубине звякнул колокольчик.

Консьержка в засаленном халате выросла на пороге. Она подозрительно оглядела военного в незнакомой форме.

— Что угодно, мосье?

— Мосье Тиль дома?

— Нет, господин Гастон в это время всегда пьёт пиво в кафе на углу. А кто вы такой, мосье?

— Я русский офицер, его давнишний друг.

— О, русский, — консьержка расплылась в улыбке, — конечно, конечно. Мосье Гастон будет очень рад.

— Спасибо, мадам, до свидания.

Вновь коротко звякнул колокольчик. Как он мог забыть любимое кафе Гастона! Ну конечно же, сейчас время аперитива! Гастон там пьёт своё пиво и спорит о политике. Его столик у самого окна, в углу. Как он мог это забыть!

Гастон сидел за тем же самым столиком. Аркадий, нарочно громко звеня шпорами, под изумлённые взгляды посетителей прошёл в угол, к столику Гастона. Старый тренер не поднял головы: мало ли кто из тыловых пижонов звенит шпорами!

— Здравствуй, старик.

Гастон поднял голову. Нет! Не может быть!

— Аркадий, мой мальчик, ты не забыл старика!

Они крепко обнялись.

— Арни, — крикнул Гастон хозяину, — шампанского, у меня сегодня праздник!

Шли дни. Каждый из них был мучительно долгим для Аркадия. Об отправке в Россию нечего было и думать. Немецкие подводные лодки блокировали все водные пути. А телеграф ежедневно приносил из России самые невероятные вести. На Родине творилось что-то не совсем понятное. Это ещё мучительнее заставляло рваться домой. Как же ему не повезло! Столько лет мечтать о революции, надеяться одним из первых быть на баррикадах и вдруг ранение, плен. Правда, во Франции была частичка России — экспедиционный корпус, но после революции обстановка в нём была очень напряжённая. Солдат разоружили и заперли в лагерь, а офицеры пропивали в борделях и ресторанах казённые суммы, оправдывая репутацию «русских бояр».

Деньги, выданные в канцелярии русского атташе, кончались. Но, как всегда, на выручку пришёл старина Гастон: он разыскал Вагнера, и Аркадий вновь подписал контракт.

Военный мундир был спрятан в шкаф, шашка повешена на угол всё той же старой комнаты на улице Мари. Теперь солнце, падая на её эфес, делало оружие единственно красивой и дорогой вещью в каморке под крышей.

Тренировки были тяжёлыми. Сказывались ранение, двухлетний перерыв, плен, недоедание. Но Аркадий работал с необычайным упорством. Ежедневно он чувствовал, как мышцы наливаются приятной силой, становятся упругими и эластичными. Постепенно возвращались утраченная резкость, подвижность, реакция, игровое мышление.

Но Гастон был недоволен. Рано. Надо подождать. Шарль Лампье не может проиграть первой встречи. И снова Аркадий работал на «лапах» и нещадно колотил «грушу», снова гимнастика и пробежки по Булонскому лесу.

— Рано, — говорит Гастон, — пусть сначала войдёт в форму, тогда…

Вагнер не спорил. Он слишком хорошо знал, что будет тогда. О, Вагнер верил в звезду Шарля Лампье и опыт Гастона!

«Париж остаётся Парижем», — играли на каждом углу уличные оркестрики. Ни война, ни тысячи убитых не повлияли на настроение вечного города. В салонах мод умопомрачительные манекенщицы демонстрировали миллионные туалеты, в театрах муссировалась проблема пола, кинематограф показывал зрителям весёлые похождения зуавов. Город спешил жить, алчно, жадно. Неизвестно, что будет завтра. Ведь Париж под прицелом «Большой Берты», немецкие аэропланы прорываются почти к самому городу. На фронте гибнут ежедневно сотни мужчин. Парижанки укоротили юбки. В роскошных кабаках новшество — американский джаз. Город наводнили американцы. У них много денег и энергии. Они продают и покупают, делают деньги. Они хотят вина, женщин, нервощекочущих зрелищ. В старушку Европу приехали американские боксёры. О, это были решительные молодые люди! Они ломали установившиеся традиции. Победитель получает всё! Все до копейки деньги за встречу. Условия были настолько непривычны и жестоки, что многие боксёры просто отказывались работать с американцами. Они не хотели рисковать. Кулаки у гастролёров были внушительными. Европейской школе бокса они противопоставляли силовой многораундовый бой.

Чемпион Америки в среднем весе Дуглас Темплиер остановился в лучшем парижском отеле «Адмен». Уже пять дней он в Париже, а контракт на встречу так и не подписан. Дуглас нервничал. Поездка в Европу должна была поправить его дела. В Штатах ему последнее время приходилось нелегко. Он прекрасно знал,

Американец отступил. Аркадий шагнул вслед за ним. Шаг — удар, ещё шаг — ещё удар. Теперь наступал он. Дуглас вынужден был уйти в защиту.

Гонг!

В синем углу: «Наступай, наступай. Я понял тебя. Он уже привык. Ты молодец, малыш».

В красном углу: «Он однообразен и плохо работает левой. Отдохни этот раунд. Пусть он потешится. Вымогай его».

И опять финт левой, правой в лицо. И опять Дуглас привык. Он работал спокойно, с некоторой снисходительностью. Мол, бей, бей, посмотрим, что будет дальние.

Аркадий опять пошёл в атаку. Левой по корпусу. Дуглас даже не изменил положения рук. Правой…