Повисло молчание, наконец командир задал вопрос:

— Вы можете вывести технику и раненых?

Пейпер воспрянул духом. Впервые в ставке не отказались рассматривать вопрос об отступлении. Все-таки его не бросили здесь!

Он быстро заговорил, а земля под его ногами вздрогнула от разрыва очередного снаряда.

— Сегодня у нас последний шанс вырваться отсюда. Без техники, без раненых. Пожалуйста, дайте нам разрешение!

Командир не дал прямого ответа, но пообещал обсудить этот вопрос с командованием корпуса. Пейпер дал отбой и умчался в укрытие на свой командный пункт в полной уверенности, что теперь ему дадут разрешение на отвод солдат и времени терять нельзя. Необходимо собрать офицеров и спланировать путь отступления.

Ни один из командиров подразделений не стал возражать, услышав о том, что предстоит прорываться из Ла-Глез. Они понимали, что битва проиграна и что жертвовать жизнью в этой деревне им больше не за что. Многие уже сообразили, что все наступление оказалось в безвыходном положении и что остальная часть дивизии не в состоянии пробиться к ним на помощь. Теперь оставалось только позаботиться о солдатах и вывести как можно больше живыми. Операция, конечно, предстояла рискованная, но оставаться в Ла-Глез и ждать, пока эта чертова пушка всех разорвет на куски, было бы еще хуже.

Все обступили Пейпера, а он показывал позицию на карте — как сам ее себе представлял. Все понимали, что они окружены и ближайшие части своих — по другую сторону Амблева, под Ставло. Однако холмистая местность и густые леса могли скрыть даже такую большую группу людей. Пейпер указал пальцем на маленькую грунтовую дорогу вниз по склону мимо дома священника. Именно этой дорогой и предполагалось уходить.

Бросив технику — предполагалось, что она будет взорвана оставшимися после ухода основной части солдат добровольцами, — немцы должны были уходить пешком по узкой дороге вниз, в долину, в направлении деревни Ла-Венн, где американцев еще не было. Там предстояло разведать дорогу к Амблеву — возможно, к югу от Труа-Пон, где можно пройти незамеченными.

Закончив сообщение, Пейпер спросил, есть ли вопросы. Важный вопрос был только один: когда?

— Завтра между двумя и тремя часами утра, — ответил полковник.

Оставив офицерам утрясать детали предстоящего вывода относительно собственных подразделений — вернее, того, что от них осталось, — Пейпер снова вызвал на свой командный пункт Мак-Кауна.

— Нас требуют обратно, — сказал полковник пленному, стараясь не выдать голосом всю безнадежность собственного положения.

Майор Мак-Каун устало усмехнулся, понимая, что лично для него это может означать только долгие предстоящие месяцы в камере для военнопленных где-то в Германии. Вспомнив, что в ночном разговоре первого дня плена Пейпер обещал когда-нибудь прокатить его на «Королевском тигре», Мак-Каун горько усмехнулся:

— Ну что ж, хоть на «Королевском тигре» покатаюсь.

Пейпер выдавил из себя ответную улыбку, но так и не сказал пленному, что покидать Ла-Глез они будут пешком. Затем перешел к делу:

— Сейчас меня больше всего заботит вопрос о том, что делать с пленными американцами и нашими ранеными.

Пейпер объяснил, что хотел бы заключить с американцами сделку. Если он отпустит всех американских пленных, оставив заложником только Мак-Кауна, то может ли последний гарантировать, что командир американцев, какая бы часть ни заняла Ла-Глез, отпустит раненых немцев? Пейпер планировал оставить с ранеными одного из своих, а после того, как американцы отпустят их, выпустить и самого Мак-Кауна.

Предоставление пленным свободы имело для Пейпера большое значение. Он понимал, что, будучи обременен тяжелоранеными, не сможет успешно осуществить прорыв. Но «Лейбштандарт» всегда гордился тем, что не оставляет своих пленных в руках противника. В ходе русской кампании дивизия приобрела печальный опыт того, что может произойти с пленными, если они принадлежат к подразделению под названием «Адольф Гитлер».

Мак-Каун покачал головой:

— Полковник, ваше предложение нелепо. Во-первых, у меня нет никакой власти влиять на решения американского командования по поводу военнопленных. Да и не в таком вы положении, чтобы торговаться.

— Знаю, — ответил Пейпер. — Но буду действовать исходя из предположения, что ваш командир на это пойдет.

Мак-Каун на секунду задумался. Еще один разрыв потряс окрестности с приземлением очередного снаряда 155-миллиметрового орудия.

— Я могу только подписать свидетельство о том, что вы внесли такое предложение. Больше я ничего не могу сделать.

Пейпер согласился, и ввели еще одного пленного американца, капитана Брюса Крайсингера, бывшего командира роты A 823-го батальона истребителей танков. Оба подписали свидетельство, по-английски написанное Мак-Кауном, и отдали его капитану, который вернулся в ряды полутораста пленников Пейпера.

Ровно в 17:00 Пейпера вызвали в радиоавтомобиль. Уже стемнело, на броне танков поблескивала изморозь. Артобстрел начинал затихать, но все равно еще не стоило долго находиться на улице, усыпанной обломками и изрытой воронками от снарядов. Огромное американское орудие с другой стороны моста, из Шато-дю-Фруад-Кур, продолжало с пугающей равномерностью посылать снаряды. Пейпер торопливо перебежал к автомобилю. Его молодой радист согнулся над передатчиком, и его обычно ровный при переговорах голос дрожал от волнения.

— Где основная линия обороны? — повторял он раз за разом. — Где позиции прикрытия? Можем ли мы пробиваться? Повторяю, можем ли мы пробиваться?

Из наушника затрещали помехи, и Пейпер нетерпеливо склонился над плечом солдата. Сейчас, сейчас!

Голос с другого конца, искаженный помехами, произнес:

— Где и когда вы собираетесь пересечь линию фронта?

На лице Пейпера появилась усталая улыбка. Радист посмотрел на него с плохо скрываемым торжеством, как будто они только что одержали победу.

Но сообщение было еще не окончено. Мертвенный голос продолжал:

— Вам разрешено пробиваться, только если вы выведете всю технику и всех раненых.

Терпение Пейпера лопнуло.

— Взорви всю эту аппаратуру к чертовой матери! — заорал он радисту. — С разрешения или без него, но мы будет прорываться отсюда пешком!

Вдалеке от позиций Пейпера развивался кризис отношений между командующими-американцами и британским генералом, причиной назначения которого на должность командующего двумя американскими армиями косвенно послужил бросок Пейпера на запад. 22 декабря Монтгомери фактически спас 7-ю бронетанковую дивизию от уничтожения в окруженном Сен-Вит — тем, что настоял, вопреки протестам генерала Риджуэя, на том, чтобы отвести ее оттуда, пока есть что отводить. Но только успел разрешиться этот кризис, как возник еще один, более серьезный. Рано утром 23 декабря Монтгомери предложил сократить чрезмерно растянутый фронт 82-й воздушно-десантной дивизии, оттянув ее на идеальную оборонительную позицию за практически неприступный мост к югу от Вербомона.

Командиры десантников, привыкшие сражаться на передних рубежах вдалеке от своих, тут же начали активно возражать. Генерал Гейвин, крайне озабоченный репутацией своего подразделения, заявил, что его дивизия ни разу не отступала за всю свою историю и не собирается впредь. Риджуэй присоединился к предыдущему оратору, совершенно не понимая этого пехотного беспокойства за фланги. Ходжес колебался. Его положение было труднее всех. Он и так знал, что Брэдли не лучшим образом оценивал действия его 1-й армии в ходе кампании, а памятуя о чувствительности Брэдли к вопросам престижа, он понимал, что служба под командованием англичанина не способствует улучшению отношений с командующим своей группы армий. Несколько позже Ходжесу действительно предстояло получить от Брэдли письмо, в котором тот напрямую указывал, что не потерпит больше никаких отступлений на фронте 1-й армии. Перспективы Ходжеса становились, таким образом, печальнее некуда — однако командовал его армией все же Монтгомери, а не Брэдли. Так что 23-го Ходжес колебался.