— В самом деле? Значит, дела не так уж плохи. Но он, наверное, еще не в себе?

— Вот именно! Скажу вам, капитан, зря вы так беспокоитесь о нем. Он желает вам только зла.

Шотландец бросил на стюарда короткий проницательный взгляд.

— Ты думаешь? Послушай, Лерон! Я не знаю, в чем причина его неприятностей, хотя подозреваю, что здесь приложил руку мой братец. Естественно, парень считает, что я с ним заодно, и нам не стоит винить его за это!

Мулату пришлось признать правоту хозяина.

— Значит, он еще бредит? — спросил капитан.

Сол невесело кивнул.

— Тогда вот что. В своей болтовне он может хоть как-то намекнуть на причину того, что с ним случилось. Слушай внимательно все, что он говорит, и, может быть, нам удастся найти способ убедить его, что мы ему не враги.

Смуглый человек в знак согласия наклонил голову и направился к двери.

— Думаю, не нужно напоминать тебе, Лерон, — сказал капитан вслед, — каково чувствовать, будто все окружающие ополчились против тебя!

Глаза Сола блеснули, но он вышел за порог, ничего не ответив. Однако с этого момента он еще более старательно ухаживал за своим пациентом и внимательно прислушивался к его бормотанию.

По большей части, в нем не было никакого смысла. Но иногда попадались слова или фразы, в которых улавливалось некоторое содержание. Часто повторялось женское имя — французское имя — Эжени. Нередко звучали проклятия и слова протеста в адрес Ранальда и Колина Мак-Грегоров. Однажды юноша упомянул виконта де Керуака и делал такие движения, будто хватался за шпагу.

Обо всем этом Сол подробно доложил капитану, и Колин Мак-Грегор вспомнил француза и его милую темноглазую и черноволосую дочку. Из разрозненных кусочков постепенно складывалась картина случившегося, хотя полной ясности пока не было. Но и того, что он узнал, вполне хватило для того, чтобы понять, в чем дело. И Колин еще больше укорял в душе Мак-Грегора-старшего.

Наконец настал день, когда Дик открыл глаза и посмотрел на Сола ясно, разумно и злобно. Мулат принес ему миску каши, и Дик нахмурился.

— Что это? — спросил он слабым голосом.

Сол показал ему кашу.

— Ваш дядя говорит… — начал он.

Юноша оттолкнул миску, и Сол едва успел подхватить ее.

— Мой дядя! Колин Мак-Грегор! — прошипел Дик. — Проклятье на его голову и на весь клан! Будь проклят тот день, когда я получил это имя…

Глаза Лерона Сола вспыхнули.

— Проклинайте их всех, если вам угодно, мистер Ричард! Но не касайтесь доброго человека и вашего честного друга. Вот уже целую неделю я выхаживаю вас по приказу вашего дяди, хотя, признаюсь, будь моя воля, вы бы уже давно умерли!

— Как? Что? — Дик рассмеялся словно безумный. — Думаешь, я поверю, что ты…

Сол с достоинством выпрямился.

— Дело не во мне. Я говорю чистую правду.

Он повернулся и взялся за ручку двери. И тут Дик неожиданно ощутил мучительный голод и поспешно протянул руку.

— Лерон! — закричал он. Этот смуглокожий человек был знаком ему с детства, хотя до сего дня они едва ли обменялись хотя бы дюжиной слов. — Лерон, погоди!

Уже поставив одну ногу на порог, Лерон Сол остановился и оглянулся. Черные глаза смотрели сердито и удивленно, а на лице было написано изумление. Кроме Колина Мак-Грегора почти никто не обращался к нему по имени.

— Пожалуйста, — выдохнул Дик, — дай мне поесть!

Он с трудом приподнялся, опираясь на локоть, а Сол поспешно встал на колени возле его койки, дал ему в руки миску, подоткнул под спину подушки, расстелил на коленях салфетку. Дик жадно проглотил первую ложку безвкусной пищи и грустно покачал головой.

— Лерон, — в его тоне не было ни высокомерия, ни презрительности. — Я не понимаю, Лерон! Ты уверен? Ты сказал…

Сол кивнул, с удивлением обнаружив, что больше не чувствует ни малейшей враждебности к перепуганному и озадаченному мальчишке.

— Да, мистер Дик! — Автоматически он назвал его старым домашним именем. — Даю слово! Ваш дядя очень вас любит — он не раз говорил мне об этом.

Лицо Дика дрогнуло, словно от внезапного приступа боли.

— Я ничего не понимаю, Лерон! Как давно мы в море?

— Больше недели.

— Неделя! — взвыл Дик, — Куда же он меня везет? Почему не повернул обратно?

— Не могу сказать, мистер Дик. — Сол покачал головой. — Но думаю, что он вынужден подчиняться приказу.

— Моего отца, будь он проклят! — вскричал Дик.

— Верно!

Сол кивнул, потупив глаза.

— Но я клянусь, что бы ни случилось, капитан Колин да доброй воле ни в чем таком не участвовал. Сердце его изболелось за вас.

Дик мрачно покачал головой.

— Хотелось бы верить, — произнес он, и Сол заметил, что голос его окреп.

С этого дня Дик выздоравливал гораздо быстрее, но прошло еще целых две недели, прежде чем он смог выйти на палубу. За это время очень изменилось и его отношение к Лерону Солу. Когда тот понял, насколько искренне уважение молодого человека, он, так давно жаждавший дружественного общения, теплого слова, был даже удивлен своим чувствам. Еще задолго до того как Дик встал на нога, ни к одному человеку, кроме самого капитана Колина, Сол не чувствовал столь горячей привязанности. Он был искренне предан им обоим, потому что и Дик, и Колин обращались с ним по-дружески и как с равным.

Но именно потому, что он так полюбил их обоих, ситуация усложнилась. Выздоравливающий Дик рвался действовать и был непростым пациентом. Юноша не понимал, почему его держат в тесной каюте. К исходу второй недели плавания ему стало казаться, что он уже так же силен, как и прежде, и удивлялся, почему дядя не приходит поговорить с ним. В конце концов, Дик понемногу рассказал Лерону Солу все, что сумел вспомнить, и Колин Мак-Грегор, сопоставив это с инструкциями, полученными от Ранальда, смог, наконец, понять, что же произошло. Разобравшись во всем, он осознал, каким огромным потрясением для Дика может оказаться разговор на эту тему, кроме того, следовало постараться объяснить племяннику, почему он, Колин Мак-Грегор, не отказался выполнить прихоть брата. Зная Ранальда, он ни минуты не сомневался в том, что его отказ ничего не изменит, но надо было подумать, как убедить в этом и Дика.

Однако неопределенность ситуации плохо влияла на Дика. Каждый раз, закрывая глаза, он видел перед собой смеющееся личико Эжени, выкрикивал во сне ее имя и протягивал руки к туманному образу, являющемуся в снах. Постепенно теряя терпение, он возвращался к своему первоначальному убеждению: дядя с ним неискренен и намеренно держит его на расстоянии. Напрасно Сол пытался убедить его, что он ошибается — чем дольше Дик лежал на койке, тем больше крепло в нем убеждение в дядюшкином коварстве, и к концу третьей недели плавания настал день, когда он уже не в силах был выносить это.

Когда Дик решил действовать, Лерон Сол находился на камбузе. Солнце светило ярко, море было спокойное, гладкое — почти как стекло, и старый бриг плавно двигался своим курсом. Перекидывая ноги через край койки, Дик счел, что все складывается очень удачно — особенно если он действительно так слаб, как утверждал Лерон Сол.

На пробу он сделал несколько шагов по каюте и вынужден был признать, что колени подгибаются. Но это пройдет. Голова ясная, вот что главное. Дик порылся в вещах, нашел подходящее платье, башмаки с пряжками, оделся и шагнул за дверь.

В большой каюте никого не было. Через открытый люк, ведущий на корму, падали лучи солнца. Дик был уверен, что застанет Колина Мак-Грегора на палубе. Это потребовало большего напряжения сил, чем он ожидал, но все же юноше удалось медленно, с трудом вскарабкаться по трапу. Неожиданно он оказался под ослепительно ярким солнцем.

Увидев племянника, капитан Мак-Грегор от неожиданности подскочил.

— Дик, дорогой! — воскликнул он. — Зачем ты пришел сюда? Тебе еще рано подниматься с постели!

Дик оперся на край люка.

— Но я здесь — и ты прекрасно знаешь, зачем.

Колин Мак-Грегор не сразу нашел, что ответить. Присмотревшись к племяннику повнимательнее, он заметил враждебный блеск в его глазах и переглянулся со вторым помощником.