А тем, от кого исходила дезинформация, наклеивали позорящий ярлык агентов иностранных держав или агентов внутренних врагов народа, а зачастую и то и другое вместе. Их обвиняли в двойной игре. При этом не требовалось никаких доказательств в подтверждение выдвинутых обвинений.
Зарубежные резидентуры разведки были разгромлены. Их смогли пополнить недостаточно опытными сотрудниками только накануне войны. Агрессия нацистов против Советского Союза, которую предсказывали задолго до ее развязывания опытные, но неосторожные разведчики, о которой почти с точностью до дня объявило британское правительство и которую подтверждали прямо в день нападения немецкие перебежчики, перебравшиеся вплавь через реку на советской границе и с риском для жизни сообщившие о гитлеровском нападении, за что в Советском Союзе их подвергли пыткам и обрекли на смерть, — все это вынудило Сталина проявлять несколько больше снисходительности и терпимости по отношению к внешней разведке. Разумеется, это не привело его к признанию своих ошибок, которые всегда начинались с недоверия ко всему и ко всем: к прекрасным источникам информации НКВД в Берлине Арвиду Харнаку (Корсиканец), Гарольду Шульце-Бойзену (Ветеран) и Брайтенбаху; недоверия к невероятно насыщенным информацией донесениям Рихарда Зорге и Шандора Радо (и тот и другой работали на военную разведку — ГРУ, которой руководил генерал Ян Берзин, казненный в 1938 году). Сталин не хотел им верить и был ошеломлен операцией «Барбаросса», которая началась под утро 22 июня 1941 года. Советский народ заплатил реками крови за это самовнушение и промедление в принятии военных мер.
А теперь, чтобы спасти лицо, Сталин придумал версию, согласно которой он якобы все предусмотрел и пакт Молотова — Риббентропа дал ему передышку. Все друзья Советского Союза за рубежом, все его политические попутчики приняли его версию вплоть до того, что ее приняла пресса свободного мира, и эта версия в итоге получила статус достоверного факта. Берия, как и всякий другой информированный человек в Советском Союзе, знал, что это не более чем еще один миф, но делал вид, что верил этому.
Тем не менее объем и сложность досье по британской атомной программе были таковы, что Сталин счел желательным посмотреть и на другую сторону медали. Он был очень не прочь иногда поменять мнение. Внезапные и резкие перемены мнения — это привилегия деспота, так как они заставляют его подчиненных все время держаться в напряжении.
Он задал Берия вопрос:
— Скажи мне, Лаврентий, почему англичане создают атомную бомбу втайне от нас? И почему они решили поделиться результатами своих научных экспериментов именно с американцами?
Берия уже подготовился к такому вопросу.
— Я считаю, товарищ Сталин, что Черчилль пришел к выводу, что он не может позволить себе ждать и гадать. Небо над Великобританией открыто для самолетов «Люфтваффе». Но, как сказано в донесении начальнику внешней разведки генералу Павлу Фитину, англичане прекрасно понимают, что они не в силах сами создать атомную бомбу. Им необходимы американцы, и именно поэтому они решили с ними сотрудничать.
— Следовательно, — подвел итог Сталин, — они готовят это оружие и против нас. Наши союзники предали свое обязательство работать совместно с нами над военными проектами. Наши разведывательные службы указывают нам путь, по которому мы должны следовать. Флёров прав, мы не можем тянуться в этой области в хвосте.
Сталин был решительным, но осторожным. Он предпочитал продвигаться вперед медленно, но обдуманно. Но после рекогносцировки местности он отдавал приказ двинуть вперед миллионы людей — в колхозах, на больших промышленных стройках, на фронтах. Решение о радикальном повороте военной промышленности к экспериментальным работам по ядерным исследованиям требовало такого же подхода.
— Так вот, Лаврентий, — подвел он итог. — Нам нужно проверить и перепроверить информацию из Лондона. Направь это досье обратно Фитину. Война продлится еще долго, и кто знает, может быть, это новое оружие будет способно оказать решающее влияние. А пока мы узнаем мнение наших самых крупных специалистов. Вызови ко мне Абрама Иоффе, Николая Семенова, Виталия Хлопина и некоторых других из Академии наук. Совещание состоится через два дня.
— Как! Они ведь эвакуированы и находятся далеко отсюда, — не удержался от возражения Берия.
Сталин никогда не отягощал себя размышлениями по поводу обстоятельств или деталей жизни людей, которых он хотел видеть. Если он назначал дату, то человек, о котором шла речь, должен был прибыть к нему без задержки. И точка.
— Ну и что? — повернулся к нему Сталин. — Пошли за ними самолет.
Борода и Лаборатория-2
Однако совещание с учеными в назначенную дату не состоялось. Помешали другие события. Сталин мог бы перенести совещание на какую-нибудь более отдаленную дату, не будь такого потока тревожной информации из-за рубежа. Такой, например, как телеграмма Горского Павлу Фитину.
«Москва, Центр
Совершенно секретно
Виктору
По имеющимся достоверным данным в Германии, в Институте кайзера Вильгельма, под руководством Отто Гана и Гейзенберга разрабатывается сверхсекретное смертоносное оружие. По утверждениям высокопоставленных генералов вермахта, оно должно гарантировать рейху молниеносную победу в войне. В качестве исходного материала для исследований используются уран и тяжелая вода, производство которой налажено в норвежском городе Рьюкане на заводе «Норск гидро». Мощность завода планируется увеличить до десяти тысяч фунтов в год. Кроме того, немцы заполучили в оккупированной Бельгии половину мирового запаса урана. Всем этим очень встревожено правительство Острова, оно опасается, что Германии удастся раньше, чем союзникам, получить горгону и что в этом случае победная война для Гитлера завершится за каких-нибудь несколько недель.
Вадим.
14. X.41 г.».
Это сообщение только более детально подтвердило информацию, опубликованную раньше газетой «Нью-Йорк таймс»:
«Согласно информации, поступающей по абсолютно надежным каналам, правительство нацистской Германии, по-видимому, находится в курсе научных исследований, проводимых в американских лабораториях, и предложило самым крупным своим ученым сконцентрировать их усилия на решении этих же проблем. Стало известно, что каждый германский ученый в этой области (физики, химики и инженеры) получили указание отложить все другие работы и заняться исключительно решением этой задачи. Сообщают, что эти ученые выполняют порученное задание с утроенной энергией в лабораториях Института имени Кайзера Вильгельма в Берлине».
В это же время, то есть летом 1942 года, начинают поступать сообщения о развитии ситуации в Америке. Уже нет сомнений в том, что нацисты и англичане с американцами включились в гонку вооружений, победитель которой может выиграть войну и завоевать весь мир. Если Советский Союз не примет участия в этом соревновании, то его или уничтожат нацисты, или в лучшем случае после войны американцы и англичане будут властвовать над ним. Итак, пришло время действовать.
Первое, что нужно было сделать, это собрать совещание ученых. Сталин поручил Берия связаться с контингентом физиков и химиков, имеющих отношение к проблеме, и собрать их на специальное совещание Государственного комитета обороны. Повестка дня совещания состояла из одного пункта: «Состояние работ по созданию атомного оружия в Советском Союзе». Приглашены были Абрам Иоффе, Петр Капица, Виталий Хлопин, Николай Семенов и Владимир Вернадский. Заседание состоялось в Кремле осенью 1942 года, и при этом велся протокол. К сожалению, он до сих пор находится в архиве Президента России и недоступен. Однако мы располагаем записью Леонида Квасникова, получившего первоначальный вариант протокола от генерал-майора Николая Павлова, который был одним из помощников Курчатова. На основе этой записи можно попытаться восстановить ход совещания.