Федор подошел к девушке, нежно погладил ее по голове:

— Не плачь, Саша, не плачь. Мы все тоже очень любили Толю. И мы отомстим за неге. Гады проклятые, они дорого заплатят за его смерть!

— А что с Вуколовым и ?ихаилом Никитюком? Где они? — обратился Илюхин к Ване немного погодя.

— Им удалось бежать, видимо, они разыскивают нас.

Саша Вуколов и Михаил Никитюк несколько дней скитались по степи, ночевали в заброшенных землянках в русле реки Бурульча. Голод и холод привели их в село, находившееся по соседству с Тереклы-Шейх-Эли. 3l декабря, когда в доме Мискина собрались предатели и изменники на встречу Нового года и на улице не было ни души, Саша и Михаил огородами пришли в дом Потапкиной. Там они узнали место расположения группы Верного.

Смотрите и запомните!

Сима заметила, что за ней и мужем следят. Вчера утром, когда они вышли за калитку (Алексей — чтобы идти на работу в мастерские, Сима — чтобы проводить мужа), мимо проходил Мискин. Поровнявшись с супругами, он как будто смутился, спрятал лицо в поднятый воротник и ускорил шаг.

«Чего ему здесь надо? Прошел и не поздоровался»,— подумали оба.

Жена Шаврина с начала немецкой оккупации совсем не заходила в дом к Кляцким, а вчера в полдень вдруг принесла с собой кусок немецкой материи и попросила Симу сшить ей платье, хотя в селе все знали, что Сима шила только на себя. Сима отказала ей.

А вот сегодня она увидела в окно, как Мискин остановился у их забора и, закручивая в обрывок газеты махорку, оглядел двор.

Кляцкие решили быть осторожными и несколько дней не встречаться, с разведчиками.

Обычно Алексей приходил с работы в 8 часов вечера. К этому времени в печи ждали его горячие вареники — его любимое блюдо. Но вот уже на часах одиннадцать, а муж все не приходит. Сима, прислушиваясь, сидела у окна и при малейшем шорохе, доносившемся с улицы, вскакивала и доставала из печи горшок с ужином. Несколько раз она набрасывала на плечи шаль а выбегала в сени, чтобы встретить Алексея. Он никогда не возвращался так поздно. С ним случилась беда. Выйти на улицу, отыскать его? Но где искать? Да и выйти нельзя.

С десяти часов ходят эсэсовцы с собаками и убивают каждого гражданского, оказавшегося на улице.

Сима остановила маятник часов, нарушавший тишину в избе, задула свечу и, сдвинув в сторону занавеску, прильнула к стеклу. Из-за прозрачного облака выглянула огромная луна и осветила улицу, двор, комнату. До слуха женщины донесся хруст снега, и к калитке подошли немецкие солдаты. Двое остались за забором, остальные направились к избе. Одна мысль быстро сменяла другую: «Сейчас будут ломать дверь. Что, если не открыть? Откроют силой, будет еще хуже». И Сима, набросив на плечи шаль, сняла с двери засов и вышла в сени, прежде чем успел раздаться оглушительный стук и брань.

— Откройте, требуем открыть дверь!

Сима подняла крючок и быстро вернулась в избу. В распахнутые двери ворвались вооруженные гитлеровцы. По избе пошел холод и пар. Очень высокий, в мешковатом военном пальто, уже немолодой офицер стал перед Симой и осветил ее лицо карманным фонарем. Внимательно вглядываясь в ее лицо, он членораздельно проговорил:

 — Ты партизанка Кляцкая, ты изменник немецкого государства и фюрера. И ты будешь повешена. Но мы можем оставить тебе жизнь, если ты скажешь, где находятся остальные партизаны-разведчики.

Сима ничего не ответила. Немец приказал зажечь огарок и сел на скамью у стола, продолжая освещать лицо Симы фонариком.

— Твой муж арестован и сегодня тоже будет повешен. Но если ты укажешь нам, где разведчики-партизаны, он будет свободен вместе с тобой.

Сима стояла спокойная, готовая на любые испытания, на любые муки, гордая за себя и за Алексея. «Значит, он ничего не сказал им», — поняла она.

На красном лице офицера вздулись жилы, и он с такой силой ударил кулаком о стол, что огарок погас. Он что-то выкрикнул, и солдаты вытолкали Симу на улицу. Удар в спину был настолько силен, что женщина не удержалась на ногах и упала на мерзлую землю. Кто-то из гитлеровцев потянул Симу за ситцевую кофточку и сорвал с тела. Обессиленная, она старалась подняться с земли, но резкие удары снова повалили ее.

Небо стало светлеть. Постепенно наступало утро.

Крики эсэсовцев, брань и шум разбудили односельчан. За плетнем вырастала толпа. Люди подходили молча и стояли молча.

Сима стиснула зубы — ни стона, ни звука. Она перестала чувствовать холод, перестала чувствовать свое тело. «Конец, — думала она, — только бы узнать, что с Федей, разведчиками, узнать, что с Алексеем, увидеть бы его в последний раз».

— Смотрите! Смотрите! — вдруг закричали люди. — Ведут Алексея.

«Встать, во что бы то ни стало встать и увидеть его», — шептали распухшие от побоев губы Симы.

Собрав все свои силы, она с большим трудом поднялась и в десяти шагах от себя увидела мужа. Неузнаваемый, почти нагой, обессиленный, с окровавленным лицом и телом, он не мог стоять на ногах. Его приволокли и держали под руки два дюжих эсэсовца.

Сима пошатнулась и чуть было не упала, но силы ее не оставили. Она натянула на голую грудь обрывки своей одежды, гордо подняла голову, окинула взглядом толпу и громко крикнула:

— Смотрите и запомните! Мстите, мстите за нашу святую Советскую Родину!

Толпа замерла. В наступившей тишине слова Симы эхом прокатились в морозном воздухе.

Потом она перевела глаза на Алексея и уже тихо, что-то ласковое хотела сказать только ему одному: «Мой муж, мой дорогой человек...» — и не успела: удар прикладом в голову заставил ее замолчать, и женщина потеряла сознание. Стоны, крики и плач раздались в толпе. Эсэсовцы засуетились.

— Разойдись, разойдись! — кричал офицер. Вытолкав на улицу людей, успевших войти во двор, немец отдал какое-то приказание своим солдатам. Вскоре те притащили из сарая ворох соломы и разложили ее вокруг дома. Симу и Алексея бросили в избу и плотно закрыли засовом дверь. Еще миг — и яркие языки пламени взвились вверх. По чистому голубому небу поплыло черноэ

облако дыма, закрывая солнце.

После расправы над Кляцкими каждый советский человек в Тереклы-Шейх-Эли был взят под усиленное наблюдение со стороны агентов и карателей гестапо.

Баянист Дерюгин

Илюхин подготавливал новый план работы в тылу врага в новых, еще более трудных условиях. За последнее время он потерял своих хороших и верных помощников: Толю Добровольского, Алексея Щукина, Симу и Алексея Кляцких, Дмитрия Никитюка. Многие местные жители, напуганные жестокими репрессиями, вынуждены были прекратить общение с разведчиками.

Федор перебрал в памяти всех знакомых патриотов из Симферополя, Зуи, Тереклы-Шейх-Эли, Джанкоя, деревни Красная и вспомнил о баянисте Иване Федоровиче Дерюгине. Ему было лет за 40. Федор познакомился с ним в ноябре 1943 года. Тогда Дерюгин показал себя преданным Родине человеком, способным добывать ценные сведения о противнике.

Илюхин знал: Иван Федорозич служил в Советской Армии, после демобилизации работал баянистом во многих городах — Николаеве, Симферополе, Сарабузе. Сначала войны работал баянистом агитбригады по обслуживанию красноармейцев. В октябре 1941 года попал в плен в районе Альма и был направлен в лагерь в Симферополь, откуда бежал в деревню Красная. Там, как неблагонадежный, он был арестован, вскоре взят на поруки, а потом по доносу предателей снова арестован. Гестаповцы пытались побоями принудить его изменить Родине, но он оказался твердым, честным патриотом. Ничего не добившись от Дерюгина, гестаповцы в конце концов освободили его. Опасаясь нового ареста, он стал избегать встреч с гитлеровцами, скрываясь в различных поселках. Илюхин разыскал Ивана Федоровича и дал ему задание.

Дерюгин прибыл в Сарабуз я начал работать баянистом в местном театре. Он восстановил связь со своими лучшими друзьями — весовщиком на железнодорожной станции Сарабуз Михаилом Бричевским, отец которого был расстрелян немцами, и механиком МТС Николаем Михайлов?чем Кравцовым.