— А она и не прыгала. Если бы она прыгнула, она бы дальше улетела…

— А что это тетка здесь прошла?..

Это было сказано уже девушкой. Ей никто не ответил, наверное, кроме нее, на меня никто из них не обратил внимания. Обладатель юношеского баса не сдавался и привел еще один аргумент:

— Может быть, она обкуренная была? И не выпрыгнула, а просто упала?

— Ну да. Специально сюда полезла, чтобы курнуть! Больше негде было, что ли?

— Хватит вам! Что базар-то устроили? — это опять вмешался девичий голос, но уже другой. — Страшно все-таки так вот лететь…

— А ты попробуй! — предложил ей обладатель баса. — Помочь?

— Дурак! — взвизгнула девушка, видно, шутка была подкреплена конкретными действиями.

На лоджии послышалась возня.

— Отстань! — В голосе девушки слышались слезы и истерические нотки.

— Оставь ее, Серега! — вмешался второй парень. — Она сейчас разорется, весь дом на ноги поднимет!

— Пусть поднимает! — не унимался парень. — Мы ее сейчас отсюда сбросим и посмотрим, на то же место ляжет или нет. Ну? Хочешь полетать?

Я не опасалась, конечно, что эта юношеская шуточка зайдет слишком далеко, но сочла необходимым вмешаться. Девушка и впрямь могла поднять шум. Тогда мое присутствие на этаже обнаружилось бы, а мне вовсе не хотелось попадать в идиотскую ситуацию и изображать из себя человека, который пришел к своим знакомым, но перепутал этажи. Я вышла на лоджию.

Парень держал девушку за руку и смотрел на нее с театрально преувеличенной кровожадностью. Девушка дергала руку и упиралась что было сил. Ей шутка очень не нравилась. До того не нравилась, что она заметно дрожала. Видно было, что она на грани истерики.

Мое появление заставило парня отпустить ее руку, и девушка молча рванула вниз по лестнице. Слышно было, как быстро стучат по ступеням ее туфли. Оставшиеся на лоджии два парня и две девушки смотрели на меня настороженно и очень недружелюбно. Нужно было срочно налаживать контакт.

— Вы из этого дома? — спросила я. — Всех знаете, кто на этом этаже живет?

Все четверо смотрели на меня молча. Взгляды их, особенно девушек, можно было бы счесть высокомерными, если бы я не понимала, что это всего лишь защитная реакция не очень уверенных в себе подростков. Сама такой была, не успела еще забыть обостренное чувство недоверия, с которым в этом возрасте относишься к взрослым и всем их жизненным ценностям. Впрочем, я и не рассчитывала, что они наперебой бросятся мне отвечать.

— Я слышала, отсюда вчера девушка упала… — сказала я, наблюдая за их реакцией. — Это правда?

— Вам-то что? — мельком скользнув по моей фигуре, сказала одна из девушек, симпатичная, в огромных очках в тонкой оправе, смотревшая на меня сверху вниз, — туфли у нее были на такой платформе, что ходить в них можно было только обладая определенными цирковыми навыками.

— Я репортер, — улыбнулась я. — Из газеты «Свидетель». Слышали про такую?

Оба юноши, и худой вихрастый блондин, и коротко стриженный крепыш в борцовке, уже смотрели на меня скорее с интересом, чем с неприязнью. Не знаю, что было этому причиной.

То ли упоминание о популярной в городе газете, то ли мои длинные стройные ноги. Юношеская сексуальная озабоченность — самая откровенная вещь в мире, как бы ни старались ее скрыть эти самые юноши. И напрасно, по-моему, стараются, — только теряют при этом свою непосредственность и свободу в общении.

На девушек я, напротив, не произвела никакого впечатления ни своей репортерской профессией, ни стройной фигурой. Они, наверное, тоже уловили реакцию юношей на меня, и эта реакция им очень не понравилась. Особенно той, в очках. Она наверняка была лидером в этой компании и не хотела уступать это лидерство никаким красивым «теткам», даже временно.

— И? — спросила она.

— Что «и»? — не поняла я.

— И что из того, что вы репортер?

Сказано было это таким тоном, что я почти услышала, как в голове у нее промелькнуло непроизнесенное ею вслух начало фразы: «Объясняю для бестолковых!» Я вздохнула. Не люблю связываться с людьми, которые бросаются защищать то, на что никто и не думает покушаться.

— Из этого следует одна очень простая вещь, — ответила я. — Если бы вы хотя бы иногда читали «Свидетеля», то сразу поняли бы, что мое появление здесь продиктовано не праздным любопытством. И быстро сообразили бы, что у нашей редакции есть своя версия относительно вчерашнего происшествия и она сильно отличается от той, которой придерживается милиция… А если конкретнее, то мы сомневаемся, что вчера здесь произошло самоубийство.

Вихрастый парень смотрел на меня с большим интересом, еще бы, я придерживалась той же версии, что и он. Правда, и во взгляде стриженого крепыша заметила не меньший интерес, но, кажется, больше к моим ногам, чем к моим словам. Я почему-то была уверена, что мальчишеский басок принадлежал именно ему.

Но оказалось, что я совершенно не права.

— Я же тебе говорил, не прыгала она! — произнес крепыш неожиданно для меня ломающимся тенорком. — Если бы сама прыгала — дальше бы улетела!

— А вы не могли бы мне показать, куда она упала? — спросила я, чувствуя, что с парнями у меня контакт уже установлен. Мне всегда гораздо труднее найти общий язык с девочками или девушками.

— А вон, смотри! — тут же воскликнул высокий вихрастый парень баском и, перегнувшись через ограждение, рукой показал куда-то вниз.

— Давай, давай! Сам еще прыгни, чтобы показать, как она летела! — насмешливо произнесла девушка в очках и пошла к лестнице. — Смотреть противно, как вы на нее облизываетесь!

— Я тоже пойду, да, мальчики? — робко спросила вторая девушка, не произнесшая до того ни слова.

— Топай! Догоняй очкастую! — напутствовал ее крепыш и повернулся ко мне. — Я ему только что объяснял, что, когда прыгаешь, отталкиваешься ногами. Даже если разбиться хочешь — все равно оттолкнешься, чтобы не на газон попасть, а на асфальтовую дорожку. Я не знаю, конечно, что думают перед смертью самоубийцы, но, наверное, она не хотела бы попасть на газонное ограждение… Прыгнула бы дальше.

— Я тоже не знаю, о чем думают самоубийцы, — сказала я, — если им так уж не хочется жить, какая разница — куда падать?

— А они об этом и не думают, — возразил крепыш. — Это у них само получается. Они же все равно боли боятся. И им кажется, что на ограду падать больнее, чем на асфальт. И еще они думают, что на газоне — не разобьешься насмерть, там земля мягкая…

«Какие глубокие познания психологии самоубийц! — усмехнулась я про себя. — Надо же!»

— Слушая тебя, можно подумать, что не один самоубийца тебе исповедовался перед смертью, — сказала я вслух. — Но в твоих умозаключениях есть одна маленькая неточность. Ты рассуждаешь, а им было не до того, чтобы рассуждать. У них в жизни была большая боль, чем та, которая ждала их там, внизу…

Я показала рукой вниз, где метрах в пяти от подъезда хорошо виднелось сверху темное пятно, которое внизу было незаметно. Я сразу поняла, что это и есть то самое место, куда упала Геля Сереброва.

— Так вы из этого дома? — вновь спросила я. — Всех здесь знаете?

— Почти всех, — сказал крепыш. — На пятом и седьмом две семьи недавно только сюда переехали, их я не знаю. А остальные давно тут живут.

— А здесь, на одиннадцатом, живет кто-то, к кому могла прийти эта девушка? — спросила я. — Ну, парни, девушки молодые?

— В сто двенадцатой живет парень, Славка, — сказал высокий. — Но у него мать всегда дома, она дома работает, цветы бумажные делает. Если к нему, то мать бы ее обязательно увидела.

— Да чего ты лепишь?! — возразил крепыш. — Славка как раз на Волгу уехал со своей Ленкой. Да и не стал бы он домой девиц приглашать. Во-первых, у него мать дома, во-вторых, он женится скоро, на Ленке.

— Ну и что, что женится! — возразил вихрастый. — Это ничего не значит. Может, он, наоборот, перед свадьбой погулять захотел?

— Да что он, совсем долбанутый, что ли? — возмутился крепыш. — Не дома ж он собирался…