Самое странное, что даже после публикации этого письма, когда всколыхнулась вся Англия, находились чиновники, которые настаивали на том, чтобы выслать всю семью, или отца выслать, а мать с ребенком оставить. Были и совсем бесчеловечные предложения: отца с матерью выслать, а ребенка оставить.
Но в конце концов победил, действительно, доброжелательный английский народ: в декабре 1946-го Смоленцевым вручили английские паспорта.
Х
— Не кажется ли вам, товарищ Молотов, — говорит Сталин, — что настало время рассмотреть мартовское послание господина Черчилля? Тогда он предлагал опубликовать предупреждение немцам относительно союзных военнопленных, находящихся в их руках. Черчилль его сочинил, Рузвельт подписал. Значит, дело за мной?
— Не совсем так, товарищ Сталин, — заглянул в папку Молотов. — Рузвельт дал согласие подписать этот документ, но при условии, если согласитесь вы.
— А кто должен согласиться первым? Я? — усмехнулся Сталин. — Ну волокитчики, ну канительщики! А еще говорят, что на Западе нет бюрократов.
Вдруг Сталин как-то сник и глубоко задумался. Потом набил трубку, все так же рассеянно начал раскуривать, обжег пальцы, вздрогнул и только после этого пришел в себя.
— Рузвельта уже два дня нет в живых, — вздохнул он. — Это потеря. Это большая потеря! Когда он учился в привилегированных университетах, мы сражались на баррикадах, когда он стал сенатором, мы были на каторге, когда его назначили помощником морского министра, мы бились под Царицыным, а вот, поди ж ты, ни с кем мне не было так просто, как с ним. Благородный он был человек. Чистый и честный. И интеллигентный! Это был настоящий интеллигент, не чета некоторым! — неизвестно на кого рассердился Сталин. — Поэтому я подпишу. Раз просил Рузвельт, то подпишу. Где оно, это обращение, у вас?
— У меня, товарищ Сталин, у меня, — торопливо ответил Молотов. — Но дело в том, что Рузвельт не успел его подписать, а Трумэн… Мы еще не знаем, как относится к этому документу новый президент. Может быть, подождем? Или попросим Черчилля уточнить позицию Трумэна?
— Резонно, — согласился Сталин. — Но текст-то у вас есть?
— Конечно, товарищ Сталин. Иден прислал нам копию.
— Читайте.
— И послание, и текст обращения?
— Послание — документ частный, поэтому перескажите его суть. А по обращению пройдемся с лупой: оно будет опубликовано и станет историческим документом.
— Итак, двадцать четвертого марта я получил копию послания Черчилля на имя Рузвельта. Суть его в том, что Черчилль выражает озабоченность опасностью, которой могут подвергнуться пленные, либо вследствие хаотической обстановки, которая возникнет после краха Германии, либо в результате того, что Гитлер выступит с преднамеренной угрозой истребления пленных. Цель этого маневра — избежать безоговорочной капитуляции, а также спасти жизнь наиболее крупным нацистским гангстерам и военным преступникам.
— Он так и написал «нацистским гангстерам»? — уточнил Сталин.
— Именно так, — заглянул в документ Молотов.
— Для Черчилля это что-то новое, — усмехнулся Сталин. — В предыдущих посланиях он был куда сдержаннее… Гитлер может пойти на все, в этом я не сомневаюсь. Он может попытаться вбить клин между нами и союзниками, может расстрелять пленных, но… Гитлер в бункере не один. Едва ли его окружение откажется от попытки спасти свою жизнь. Тут-то и могут пригодиться пленные.
— Прошу прощения, но Черчилль ссылается на своего посланника в Берне, который через швейцарцев узнал о том, что немцы склонны скорее истребить пленных, чем дать возможность освободить их.
— Вы говорите, склонны? Но ведь это слово дает возможность для маневра.
— Черчилль учел и это. По данным английской агентуры, контроль над лагерями от армии переходит к гестапо и СС. Это плохо, так как гестаповцы и эсэсовцы не остановятся ни перед чем и выполнят любой приказ. Но влияние офицеров армии еще достаточно велико, и они склонны рассматривать военнопленных как заложников, то есть они могут сохранить пленных при условии получения гарантий сохранения своей жизни.
— Иначе говоря, образовалось двоевластие? Упускать такую возможность нельзя! — оживился Сталин. — Одним пообещать, других запугать, а потом… все свалить на третьих. Если информаторы у Черчилля надежные, то рассчитал он все правильно. А не можем ли мы перепроверить эти данные через наших информаторов?
— Уже, товарищ Сталин, перепроверили. К сожалению, все так и есть. Правда, с одной поправкой: лагеря, расположенные в восточных районах, стараются эвакуировать на запад.
— Понятно, — прищурился Сталин, — Так что предлагает Черчилль? Читайте.
Молотов достал письмо и начал читать.
— «Текст предлагаемого предупреждения. От имени всех Объединенных Наций, находящихся в войне с Германией, правительства Соединенного Королевства, Соединенных Штатов и СССР настоящим обращаются с торжественным предупреждением ко всем комендантам и охране, в ведении которых находятся союзные военнопленные в Германии и на территориях, оккупированных Германией, а также к служащим гестапо и ко всем другим лицам, независимо от характера службы и ранга, в ведение которых переданы союзные военнопленные, будь то в зоне боев, на линиях коммуникаций или в тыловых районах. Они заявляют, что всех этих лиц будут считать ответственными в индивидуальном порядке не в меньшей степени, чем германское верховное командование и компетентные германские военные, военно-морские и воздушные власти, за безопасность и благополучие всех союзных военнопленных, находящихся в их ведении.
Любое лицо, виновное в дурном обращении или допустившее дурное обращение с любым союзным военнопленным, будь то в зоне боев, на линии коммуникаций, в лагере, в госпитале, в тюрьме или другом месте, будет подвергнуто беспощадному преследованию и наказано.
Они предупреждают, что они будут считать эту ответственность безусловной при всех обстоятельствах и такой, от которой нельзя будет освободиться, свалив ее на какие-либо другие власти или лица».
— Крепкий документ, — с удовольствием пыхнул трубкой Сталин. — Если честно, от Черчилля я этого не ожидал. Уравнять в ответственности какого-нибудь зондерфюрера и Гиммлера, фельдфебеля и Кейтеля — это ход. Это прекрасный ход! Никакой приказ не может быть оправданием дурного обращения с военнопленными. А немцы не могут не понимать, что сами вот-вот станут военнопленными и все их грехи вылезут наружу. Я подпишу этот документ.
Молотов вопрошающе поднял брови.
— Я помню о вашем предложении, — успокоил его Сталин. — Сейчас продиктую письмо, — нажал он на кнопку и вызвал стенографиста. — Пишите.
«Лично и секретно от Премьера Сталина Премьер-министру господину Уинстону Черчиллю.
Согласен с Вами, что необходимо выпустить совместное предупреждение от имени трех правительств относительно безопасности военнопленных, находящихся в руках гитлеровского правительства. Текст предупреждения, полученный от Вас, не вызывает возражений. Благоволите сообщить, нужны ли подписи под предупреждением или не нужно подписей. Сообщите также о дне и часе опубликования».
Сталин отпустил стенографиста, прошелся по кабинету, постоял у карты, вернулся к столу… Он явно что-то обдумывал и никак не мог принять решения. Наконец, его осенило.
— Не кажется ли вам, товарищ Молотов, что опубликовать предупреждение — это полдела? Разве смогут немцы прочитать наши или английские газеты? Значит, надо сделать так, чтобы наши слова стали известны не только генералам, но и рядовым солдатам.
— Я понял, товарищ Сталин. Организуем. Мы отпечатаем предупреждение в виде листовок и разбросаем по всей Германии.
До чего же радостным, ярким и бесшабашным был конец апреля 1945 года! Еще продолжалась война, еще умирали люди, но все хорошо знали, что победа не за горами. Падали ворота концлагерей, дороги Европы были наводнены измученными, но счастливыми и улыбающимися людьми в полосатых робах. И никто из них не знал, что своим спасением они обязаны не только летчикам, танкистам, пехотинцам, но и миллионам листовок с подписями Сталина, Черчилля и Трумэна. За редким исключением, даже самые верные Гитлеру коменданты лагерей поняли, что дни режима сочтены и пора подумать о себе.