Насекомые еще не кусают, а лишь кружатся у головы, возможно, привлеченные запахом пота на лбу и волосах. Я не сплю и прогоняю комаров широкими взмахами рук, моя ладонь натыкается на стену и чувствует ее свежесть: я подхожу и с наслаждением к ней прижимаюсь.

Это прикосновение меня расслабляет. Комары задевают кожу: их гудение сначала покажется мне далеким, а затем я потеряю сознание.

Волосы ребенка светлее каштановых -того белокурого цвета, что оставляет на дне сетчатки ярко-красное изображение.

Это сельская, лесистая область, где нет ни одной деревушки, хотя здесь протекает множество рек.

Это сеть ломаных линий, избегающих друг друга либо соединяющихся между собой: одни толстые, а другие едва различимы. Сквозь эту вязь проступает лицо.

Лицо, заключенное в кольцо из разнообразной растительности, состоит из набора вписанных друг в друга треугольничков, трапеций, овалов, кругов: тонкий, экономный, аккуратный чертеж.

Там можно представить портрет существа, которое никогда не жило на белом свете и которому даже невозможно этого пожелать.

Ребенок вскарабкался на верхний закром дровяного сарая и упирается коленями в кровлю, но ему мешает балка, куда головкой вниз вбит гвоздь. Мальчик вытаскивает этот гвоздь и зашвыривает его подальше - в мусор на полу.

Его волосы свежие, но пахнут днищем платяного шкафа: нафталином, цветками лаванды в кисейном мешочке, старой кожей с бальным ароматом. Я спрятал их между страницами книги, точно засушенный цветок, и точно цветок, нюхаю, трогаю, выставляю на солнце, обвязываю синей ленточкой: ленточка и волосы - настолько старомодное, странное, отчасти нелепое сочетание, что я убираю их с глаз долой.

Вечерний запах сырой земли усиливается, дождь барабанит в окна, просачивается сквозь неплотные стыки, проникает внутрь и пачкает пол.

Сонный день. Серая улица. Собаки не лают.

Ребенок входит в мой дровяной сарай и запирается на засов. Мальчик залезает под нижние закрома с хворостом, сажей и грязью, принесенной вместе с собранными ветками, и парочкой сухих покоробившихся листьев на решетках. Он рассеянно кромсает тонкую черную кору, и она разлетается завитками праха.

Сарай не закрывался: три стены, красная крыша и никакого освещения - солнце восходит с другой стороны. Двор спереди был вымощен до самого сада; углубление в мощеном дворе тянулось вдоль буквы «Г», образованной домом и пристройками под прямым углом.

Мальчик взбирается на верхний закром и там ложится: он видит изнанку черепиц сквозь кровлю, в которую упирается коленями. Он обхватывает ими головку толстого гвоздя, вбитого в балку, сжимает его в кулаке и тянет: гвоздь выходит, оставляя круглую, прямую, глубокую дырку - настоящая бойня.

Деревья. Пронизанные воздушными потоками, пролетающими насекомыми - растительные скелеты, рыбацкие сети, где ничего не удерживается. Хотя издали они кажутся плотными, почти живыми.

Меня интересуют лишь их мертвые черные ветки с сухими листьями, которые скоро опадут. Их можно собирать, распиливать, складывать на зиму.

Наконец, когда сваливаешь поленья в очаг, дерево оживает, выбрасывая высокие языки пламени.

Я сижу, сложив руки между ног и накрыв левую ладонь правой, и пялюсь на стену, где плесневеет ковер с вышитыми мухами и колосьями, что плывут в выцветшем синем небе, обнажая структуру ткани. К вечеру там появляются вертикальные палочки: это комары, очерченные собственными тенями, -они ждут, не шевеля крыльями, пока я попью, поем, посижу и погашу лампу. Тогда они тотчас полетят ко мне и будут мешать спать.

А тем временем снаружи

Лужайка вокруг неглубокого бетонного бассейна, рядом — дерево.

Над дверью - висячая лампа.

Другая дверь, ведущая в подвал, внизу лестницы, которая начинается на уровне сада и спускается прямиком к фундаменту дома. Маленькая дверь, выкрашенная в бежевый цвет, с двумя зарешеченными стеклами.

С цветущих белых деревьев доносится пение птиц.

За двором - площадка, посыпанная белым, красным, серым щебнем, кремнем или раздробленной и отшлифованной мелкой галькой, обломками источенного мельничного жернова.

Ребенок бросает щебнем в птицу, а затем швыряет его в бассейн, где гниют бурые, размягченные листья.

Он идет к дереву с низкими, колючими ветками, покрытыми белыми цветами: они пахнут мочой и сахаром - хрупкие цветы, ромбовидные, зубчатые и заостренные, намокли от дождя и отяжелели от росы. Мальчуган схватил всей пригоршней острый конец ветки и встряхнул ее, оросив свои ступни и колени: он кажется абсолютно счастливым.

Нависающий над дверью фонарь зажжен, но, несмотря на внушительный отражатель, мерцает слабым желтым светом. Вода стекает на эмаль быстрыми струйками, а затем змеится по стеклянному колпаку: внизу падают большие капли, наполняя лужу, в которой отражается лампа.

Ребенок держит в сжатом кулаке майского жука, тот скребется и царапается лапками.

Небо в окне серое, к тому же зябко.

Я разжигаю огонь в камине и остаюсь лежать на кровати, а одеяла сложены кучей на полу. Тиковый матрас с большими продольными белыми и серо-красными полосами. В одном месте торчит клок шерсти: веревочки проходят поперек, мешая надуть матрас посредине. Эти кисточки и выступающий толстый узел давят в спину.

В сезон рубили бамбук, и он долго горел с забавным треском рушащейся стены. Все камины заполнялись легко разгоравшимися дровами. Запасы в сарае таяли.

В это время года птицы прячутся под крышей и молчат.

Лезвие этого ножа складывается в паз рукоятки: дети всегда носят похожий в кармане, чтобы резать или рубить что-нибудь, метать в ствол, дверь либо землю. Если шарнир, соединяющий рукоятку с лезвием, чересчур расшатывается, нож нередко складывается от удара, вместо того чтобы вонзаться: тогда это плохой, опасный нож, который то и дело превращается в клюв агрессивной птицы.

Этот клюв щипает за палец, и из него течет кровь. Но ребенок, игравший на моей лужайке, не закричал, а сел на корточки у бассейна и окунул туда раненую ладонь: кровь растекается густыми волокнами, что растворяются в поднятом рукой водовороте.

Итак, он вырезал большой побег - гибкую и прямую тросточку, которой так удобно хлестать. Один за другим опадали цветы, листья, шипы, узкие полоски коры - серые и кроваво-зеленые. Он стоял возле дерева, где цветет невысокий тюльпан с винными лепестками цвета разбавленной крови - в тени, сырости, мягкой траве: она наклонялась слегка вправо - туда, где светило солнце. Он был очень занят, думал, что поблизости никого нет, и не догадывался, что уже в следующую минуту поранится.

ничего

Смерть - явление преходящее. Никакого копошения или текучести. Скорее, просто расходящиеся клетки, беспорядочное бегство, труп разрушается точно так же, как распускается цветок.

Он сидел под деревом и напевал: рядом приземлилась птица, но это его не удивило. Напротив, ребенок протянул кулак, и маленькая дневная хищница опустилась, будто на насест.

У птицы узкие глаза и агрессивный, порывистый взгляд. Мальчишка встает и поднимает руку, словно запуская бумажный самолетик. Хищница сжимает когти: ее волнистое темно-рыжее оперение дрожит на ветру.

Он подошел к декоративному бассейну, наполненному дождевой водой: над ней склонялась плакучая ива, которая казалась огромной и венчала этот бетонный водоем, точь-в-точь как другие деревья окаймляют озеро. Ребенок закатал рукава хлопчатобумажной рубашки, встал на колени и отмыл от земли лезвие ножа. Наверное, забавы ради мальчонка метал его в траву, и тот вонзался стоймя: земля на лужайках нежная, податливая.