— У меня такой же комсомольский билет…

Да, Ирину не переупрямишь, она умеет настаивать на своем!

Метелин собирался произнести категорическое «нет», но Ирина вдруг встала, робко улыбнулась и виновато произнесла:

— Сема, помнишь колхоз… А я тебе поверила.

Окончив десятилетку, Семен уехал в областной город, поступил в технологический институт. Через год Ирина выдержала экзамен в медицинский в том же городе. Там они порой виделись, иногда вместе ходили в театр, на каток. Случайно встретившись на улице, радовались друг другу, но сами этих встреч не искали. Их отношения были просты и непринужденны: давние школьные друзья, не больше. Взаимный интерес снова вспыхнул, когда они случайно оказались в одном селе.

Студентов-медиков послали в колхоз убирать кукурузу. В соседнем вагоне ехали студенты-технологи. Среди них был и Семен Метелин. Как только тронулся поезд, ребята с гитарами, мандолинами, баянами перекочевали к студенткам.

Утром со степной станции медиков и технологов развезли в разные колхозы. А вечером у полевого стана девчат веселой гурьбой появились технологи.

— Ага, вот вы где! — закричали они. — А мы совсем рядом, по соседству!

И потекли дни-близнецы: работа и вечернее веселье чередовались. Ирина удивлялась, что длинный трудовой день ей не был в тягость, когда она знала, что вечером увидит Семена. Здесь он неожиданно открылся для нее в новом качестве: веселый, общительный, Метелин оказывался в центре всех затей. Особенно ему удавались забавные сценки в капустниках. Он сочинял короткие пьесы из жизни студентов и с увлечением разыгрывал их со своими товарищами. На концерты самодеятельности собирались жители близлежащих хуторов. После представления они угощали «артистов» арбузами, дынями, яблоками, виноградом. «Это вам плата за вход», — шутили зрители.

В тот вечер после неизменных танцев Семен долго гулял с Ириной по лунной ковыльной степи.

Подтрунивая над Ириной, он рисовал мрачные картины самостоятельной работы молодых врачей. Вспомнил героя Вересаева, его первую операцию и пророчил Ирине страшное будущее, если она попадет в село. Ирина отшучивалась, а потом уже всерьез заметила, что село сейчас совсем другое: и люди стали культурнее, да и живут они намного лучше, разве сравнить со старой жизнью… И с гордостью добавила:

— Ты знаешь, Сема, я здесь поняла, за что погиб… жизнь отдал твой отец…

Слова эти были сказаны с такой теплой искренностью, что Семену захотелось обнять ее, и он порывисто сказал:

— Ира, милая, я хочу, чтобы мы никогда не расставались.

Об этом сегодня и напомнила ему Ирина. Сказать сказала, но тут же почувствовала неловкость: «Что бы подумала мама, если бы услышала от меня такое».

КЛЯТВА

Немецкие танки, опережая сводки Совинформбюро, появлялись там, где их совсем не ждали. Дивизии фон Клейста вспороли оборону на дальних подступах Приазовска, ворвались в город, подавили и уничтожили все, что пыталось сопротивляться.

Метелин находился на окраине: в тайнике прятал нужный в подполье радиоприемник. Вдруг над центром города взметнулись огненные столбы, послышались взрывы, пулеметная стрельба.

К ночи город, освещаемый пожарами, онемел. На центральной, Ленинской, улице никто не показывался, лишь по переулкам, прижимаясь к ограде, мелькали какие-то тени.

В ту же ночь Метелина постигла первая неудача. Дом, в котором находилась его конспиративная квартира, оказался занятым немецким офицерами. На улице и внутри двора были выставлены караулы. Идти туда безрассудно. Пришлось избрать квартиру Трубниковых. Семен, конечно, понимал, что находиться у друзей долго нельзя, но другого выхода пока не было.

Осторожно он пробрался в тихую улочку, перепрыгнул через штакетную ограду, постучал в дверь каменного домика. Дверь ему открыла Ирина и провела в комнату брата.

Не успел он улечься в постель, как появился сам Костя. Последние полмесяца они почти не встречались. Костя носился из одного конца города в другой, собирал детишек и стариков, готовил их к эвакуации, помогал им запастись продуктами, теплой одеждой. Потом ему было предложено отправиться в тыл, в тот город, куда выехал коллектив завода, чтобы возглавить там комсомольскую организацию металлистов. Но в тыл Костя не попал: немцы перехватили железную дорогу на дальних подступах к Приазовску. Тогда ему дали новое поручение — морем эвакуировать семьи металлургов и вместе с ними выехать самому. Сейчас пароход его должен быть далеко от Приазовска. И потому, увидев Костю, Метелин удивленно воскликнул:

— Ты?!

Трубников тоже не ожидал встретить у себя Метелина.

— Да, я!

— Приказ не выполнил?

— Ты — тоже.

— Я-то выполню…

У Константина мелькнула смутная догадка, и он разом подтянулся:

— Значит, оставлен?

Метелин промолчал, потом спросил:

— А эвакуированные?..

— Благополучно вырвались.

— Но как же ты посмел вернуться? И зачем?

— Нахожу, что здесь я буду нужнее. В тылу людей много, найдется, кому возглавить комсомольскую организацию завода. Тебе, Сема, пришел помогать.

— Самоуправство?.. В нашем деле такое недопустимо!

Метелин обдумывал, как поступить с Костей. Отправить к своим — пути отрезаны, да и характер у Трубниковых упрямый — такой же и у брата, как и у Ирины…

Быстро выпив кружку холодного чая, Константин лег в постель. Но сон не приходил. Он ворочался, еще и еще раз переживал горестные события минувшего дня…

На высоком берегу, возле бронзового памятника Петру Первому, появился черный танк и стал в упор расстреливать пароходы, баржи, яхты. Вот грузно осел корпус парохода. Разломившись надвое, он погружался в воду. В море барахтались женщины, дети, старики. Слышались крики: «Помогите! Спасите!..» Снова и снова взметались водяные смерчи.

Бухту рябило от обломков судов, плавающих людей. Вдоль берега бегали автоматчики в касках и со спортивным азартом охотились на людей, считая убитых:

— Зибен![1]

— Цен![2]

Глядя на все это, Костя от бессилия искусал в кровь губы. Мысли его смешались, глаза слепили слезы.

То справа, то слева от парохода, на котором он плыл, покидая родной город, рвались мины. Столбы воды обрушивались на палубу, сметая все, что попадалось. Босые, простоволосые женщины в трюмах молча прижимали к себе испуганных детей. Костя, ухватившись за поручни, с надеждой смотрел на мостик, где спокойно стоял скуластый, со слегка приподнятыми плечами, капитан. Взрывная волна сорвала с него фуражку. Придерживая рукой длинные льняные волосы, он отрывисто отдавал команды.

Судно послушно, как разумное существо, выполняло его волю: меняло курс, скорость, увертывалось от мин и снарядов. Наконец взрывы остались позади. На палубе облегченно вздохнули. Пароход рванулся вперед, взял курс в открытое море.

— Ушли-таки! — подойдя к Косте, сказал старик.

Нервно пощипывая жидкую бородку, он всматривался воспаленными глазами в дальний берег. По багровому лицу катились слезы. Константину хотелось утешить старика, но чем?

— Нет, я не могу так, — вдруг сказал Костя. — Я вернусь.

— К немцам? На верную погибель?

— На их погибель!.. До скорой встречи…

Костя плыл долго. Холод подкрадывался к сердцу, сжимал тисками. Над морем сгущались сумерки.

У южного моста Константин разглядел часового в куцей куртке, то и дело пускавшего в сторону моря длинные очереди из автомата.

«Ишь, собака, моря боится», — подумал Костя и бесшумно поплыл к Северному молу.

Цепляясь за камни, выкарабкался на сушу. Немного отдохнув, пробрался домой и, к неописуемой радости, встретил Семена Метелина…

Утром, оставшись вдвоем в столовой, Костя спросил:

— Ну, что будем делать, старшой?

Метелин невольно улыбнулся. Костя спрашивал его так, будто речь шла о привычной, повседневной работе.