Сближение Захарченко и Опперпута не осталось, конечно, в тайне от КРО ОГПУ. Решили, по-видимому, так: Стауниц будет получать важные и ценные сведения от Захарченко. Однако, судя по тому, что произошло позднее, когда Стауниц и Красноштановы бежали из Москвы в Финляндию, можно предположить, что Стауниц, каким-то образом узнав о предполагаемом конце «Треста», решился на новый поворот. Сообщив любовнице и Радкевичу все, что знал о «Тресте», это он и уговорил их немедленно уходить, чтобы не оказаться в руках ОГПУ.
* * *
Пожалуй, как раз к 1925 году «Трест» достиг пика своей деятельности. В «евразийское движение» удалось внедрить «трестовца» А. Лангового. Он даже выступил на евразийском съезде в Берлине, доказывая, что идеи евразийства быстро укрепляются в России. «Успехи трестовской легенды» достигли такой степени, что Якушев и др. повели политическую интригу с целью усугубления разногласий между Врангелем и Великим князем Николаем Николаевичем. В письме к Врангелю Якушев критиковал Великого князя за некоторые неверные высказывания и выражал желание установить более близкие связи с Врангелем.
Историки до сих пор спорят о причинах ликвидации легенды «Треста» весной 1927 года. Выдвигается много различных версий. Некоторые считают, что примерно к концу 20-х гг. «Трест» выполнил свою задачу, поскольку российская Белая эмиграция за десятилетие во многом израсходовала боевой запал, почерпнутый в борьбе с революцией. Если, как писал один эмигрант, в компартии становилось меньше «помазанных» и больше «примазавшихся», то и в эмиграции идейная сторона со временем отходила на второй план. Отодвигали ее тяготы эмигрантской жизни прежде всего. Не приходилось эмиграции слишком рассчитывать и на иностранную поддержку: к этому времени «полоса признания» СССР уже завершилась. Другие полагают, что «Трест» не мог больше существовать из-за раскола, который стал выявляться в вопросе тактики борьбы с большевиками. Внедрение в «Трест» Красноштановых (особенно Марии Захарченко-Шульц), выступавших за немедленный террор, могло все больше привлекать к «Тресту» людей, связанных с Кутеповым. В этом случае ОГПУ рисковало утратить контроль над «Трестом».
По мнению третьих, сильный удар по «Тресту» нанесла «эпопея» Шульгина. Даже гибель Рейли не могла настолько подорвать веру в «Трест». Она, в конце концов, воспринималась как нечто неизбежное в тех жестоких обстоятельствах, которые окружали «Трест». И нетрудно было понять, что как бы ни был силен «Трест», срывы и провалы могли быть и у него. Но как было понять историю с Шульгиным? Если «Трест» свободно пропустил его через свое «окно», столь же свободно «возил» затем по России и, наконец, через то же «окно» благополучно выпустил за границу, то не означало ли это, что «Трест» обладал возможностями самого ОГПУ? Ведь трудно было представить, что ОГПУ мог оставить «без присмотра» столь крупную политическую фигуру, какой был Шульгин. Значит, «Трест» почти наверняка действовал по указаниям ОГПУ. Конечно, «Трест» выиграл, получив от Шульгина книгу, в известном смысле даже рекламирующую послереволюционную Россию, но он и проиграл, усилив против себя подозрения у эмиграции. Что касается самого Шульгина, то он после выяснения, что его «возило» по России ГПУ, оказался, по его же словам, «в смешном и глупом положении». Как литератор он надолго замолчал, а позднее и совсем отошел от политической деятельности. Однако, несмотря на, казалось бы, целый ряд соображений в пользу «отработанности» «Треста», руководство ОГПУ не спешило его ликвидировать. На одном из совещаний В. Менжинский говорил, что можно было бы разыграть сценарий провала «Треста» в результате «обнаружения» его ОГПУ, но это способно привести к усилению кутеповского террора. Надо поэтому подождать и посмотреть, как будут развиваться события.
Но Стауниц-Опперпут уже понимал или ощущал надвигающуюся грозу. Он мог скрыться один, но поступил по-другому. О том, что надо «уходить» сообщил своим «кутеповским товарищам». Гога Радкевич пошел через «окно» в польской границе вместе с двумя новыми агентами Кутепова – Каринским и Шориным. А в ночь на 13 апреля 1927 г. в «окно» на финской границе прошли Опперпут (он приехал из Москвы) и Захарченко-Шульц (она была в Ленинграде). Опперпут, уходя, оставил у себя на квартире записку для жены, что скоро она услышит о нем как о международном авантюристе и, скорее всего, из Америки. А в Ленинграде на конспиративной квартире оказалась другая опперпутовская записка. В ней было сказано, что он, Опперпут, покидает СССР, но за сохранение тайн ОГПУ требует 125 тыс. рубл. Когда Артузову показали эту записку, он в сердцах произнес: «Конец ‘Тресту’!»
О бегстве Опперпута было доложено Сталину (если вспомнить сожаления Якушева о невозможности познакомить Шульгина с Троцким, можно сделать вывод о том, что «Трест» курировался высшим советским руководством). Однако, исходя из установки Менжинского сохранять «Трест» по мере возможностей, Н. Потапову, вероятно, было дано указание написать Кутепову «объяснительное письмо» с тем, чтобы попытаться убедить того, что, несмотря на провокаторство «азефа» Опперпута, главные позиции «Треста» целы. «Хладнокровию и распорядительности Рабиновича (А. А. Якушева – Г. И.), – писал Потапов, – мы обязаны тем, что кое-как овладели положением… В настоящий момент Рабинович находится, по-видимому, в относительной безопасности – связь с ним имеем… К счастью, кажется, никаких архивов Правления никогда у Касаткина не было». Письмо Потапова свидетельствует о том, что, несмотря на наличие ряда «объективных причин», основной удар по «Тресту» нанес Опперпут, его бегство в Финляндию.
Конечно, Опперпутом, скорее всего, двигал страх ликвидации «Треста» сверху. Но нужен был толчок, который заставил бы его решиться на побег. Среди ряда факторов наиболее вероятным представляется «фактор Марии Владиславовны». Мария Владиславовна не только не уступала Опперпуту в смелости, решительности и воле, она, пожалуй, даже превосходила его в этом. Ее ненависть к большевизму доходила до фанатизма, а фанатики чаще всего способны оказывать мощное влияние. Вместе Опперпут и Захарченко бежали из «Треста», вместе через некоторое время вернулись в Москву.
Смертельный финал
«Трест» кончился. Он нанес тяжелейшие удары по монархическим эмигрантским организациям 20-х гг. Однако деятельность «Треста» не могла остаться без последствий и для его создателей и участников. В «трестовскую легенду» втянулось большое число людей; это, видимо, породило естественное подозрение, что не все они абсолютно подконтрольны ОГПУ. С другой стороны, пока существовал «Трест», он удерживал сторонников белоэмигрантского террора от активных действий. Но когда «Треста» не стало, препятствий не стало. В июне 1927 г. Кутеповым был создан «Союз национальных террористов». По его заданию Опперпут, Захарченко-Шульц и Ю. Петерс выехали в Россию через финскую границу. Они планировали организацию взрывов зданий в Москве. Другая группа (В. Ларионов, А. Сольский и др.) должна была совершить диверсионные акты в Ленинграде. Удалось произвести взрывы в здании ОГПУ на Малой Лубянке (без жертв) и здания Партактива в Ленинграде (тут было немало пострадавших). После этого Опперпут, Захарченко и другие бежали в Смоленскую губернию, где, по официальным сообщениям, они были выслежены и убиты. Мария Владиславовна Захарченко-Шульц покончила с собой. В эмиграции, впрочем, ходили слухи, что и эти теракты организовал, якобы по заданию ГПУ, провокатор Опперпут и что он убит не был, а скрылся…
Что же стало с главными героями «Треста»? Зайончковский умер в 1926 г. Многие советские участники (А. Артузов, С. Пузицкий, В. Стырне, А. Пиляр и др.) погибли в сталинско-ежовских чистках. А их противники? Врангель скончался в 1928 г. Некоторые из его родственников утверждают, что и тут не обошлось без ГПУ. В следующем году скончался Великий князь Николай Николаевич. В январе 1930 г. при таинственных обстоятельствах из Парижа исчез генерал Кутепов. Его похитили чекисты и на советском пароходе, шедшем из Гавра в Новороссийск, он умер. В. Шульгин был арестован в январе 1945 г. офицерами СМЕРШа, когда в Югославию пришли советские войска. Решением Особого совещания при МГБ он был приговорен к 25 годам тюремного заключения, сидел во Владимирской тюрьме и был освобожден в 1956 г. Через 20 лет глубоким стариком он скончался во Владимире.