Что-то повеяло холодом от руководства Госкомиздата на меня и моего коллегу из разведки. Мы почувствовали, что под нас начали «копать». Вряд ли в этих подкопах инициатором был Ненашев, но окружение его старалось вовсю. «Подсидки» были достаточно серьезные, мы докладывали своему руководству: то наши фамилии «случайно» не попали в список служебных телефонов Госкомиздата, то нам не выплатили зарплату… Крыша «потекла». Наконец мы пришли к одному из замов Ненашева и спокойно разъяснили свой статус — если не было личных или служебных претензий, то сократить наши должности мог только Совмин… Наш статус определялся одним из его постановлений.
— Что-то я не слышал об этом постановлении, — сказал наш собеседник, неплохой человек, явно тяготившийся разговором.
— Значит, не положено вам о нем слышать, — сухо ответил разведчик.
И вдруг — назначение Ненашева руководителем Гостелерадио. К восторгу многих в Госкомиздате и горю сотрудников Гостелерадио, Михаил Федорович перетащил за собой всю свою «команду». Они с удовольствием побежали вслед за «хозяином», так как успели набедокурить в Госкомиздате порядочно…
Несколько лет спустя я спросил одного из ненашевских помощников, почему он так стремился отделаться от нас, от КГБ.
— Эх, старик… Ничего вы не поняли… Михаил Федорович тогда решал важные личные дела, и ваши бельма ему совсем были не нужны.
— Да мы никогда не интересовались его личными делами. Более того, если бы даже захотели, начальство руки укоротило бы моментально — номенклатура…
— Ну, это ваши тонкости, и он в них разбираться не стал. Убрали вас — и все.
Да, так оно и случилось, в конце концов, но было до этого еще два года.
Коллеги «под крышей» Гостелерадио принялись названивать нам — как новое начальство, как ненашевская команда? Мы поделились тем, что знали об этой компании.
— Судя по тому, что вы рассказываете, вашему Ненашеву здесь долго не продержаться. Здесь коллектив творческий, не то что сомы в Госкомиздате…
— Да и мы так думаем. Только бы не вернулся.
Мы, конечно, судили о нем с наших позиций.
А назначен на место председателя Госкомиздата был Николай Иванович Ефимов — старый «известинец», работалось с ним легко и интересно.
Опять беседую в «Доме» с одним из руководителей аналитического отдела «пятерки», моим приятелем.
— Как вы вообще анализируете обстановку, как докладываете «наверх»?
— Да очень просто, методика давно отработана, сбоев не дает. Регулярно, перед каждым серьезным праздником или мероприятием правительства рассылаем по всем «пятым» подразделениям страны (их 58) циркуляр с указаниями повысить бдительность, усилить работу с агентурой, сам знаешь эти тексты. Каждый раз получаем от них точную, толковую информацию — в последнее время, правда, из некоторых мест ее поступает все меньше… Потом обобщаем, что получили, не меняя ничего, готовим записку в ЦК или руководству Комитета — и на стол «Палкину». От него она возвращается причесанной, выхолощенной, розово-голубой…
Предполагать, что «Палкин» вводил в заблуждение высокое начальство с какими-то загадочными целями, не стоит. Скорее всего, просто боялся доложить правду и услышать неприятный вопрос: «А вы-то где были? Вы-то чем занимаетесь?»
Еще одно событие 1989 года — из провинциальных партийно-номенклатурных дебрей выкинулся аж в министры внутренних дел СССР г-н, а тогда еще товарищ, Бакатин. Красивый, подтянутый, внешне он не походил на привычный эталон партработника. Но назначение дилетанта в стране с чудовищной криминогенной обстановкой настораживало. «Они» по-прежнему были уверены, что могут руководить чем и кем угодно…
Обстановка в МВД потрясала своим драматизмом:
— зарплата милиционера в среднем составляла 200 рублей;
— 3500 офицеров МВД ушли работать в кооперативы;
— 1000 сотрудников МВД наказаны за противоправные действия;
— 1475 — привлечены к уголовной ответственности;
— 160 — покончили жизнь самоубийством.
Один из моих знакомых несколько месяцев проработал помощником у Бакатина в МВД и отзывался о нем с восторгом. Рассказывал о строгости и даже грубости министра, об умении заставить работать аппарат, о новых веяниях и тенденциях в МВД, словом, заливался соловьем.
Бакатин стал появляться на экране телевизора, выступать на заседаниях Верховного Совета, чувствовалось, что ему это безумно нравится, но звучал он слабовато…
Его удивительно быстро убрали из МВД — говорили, что за самовольное решение о предоставлении слишком большой независимости МВД Эстонии, сейчас только специально заинтересованные любители или профессионалы стали бы докапываться до причин. Он попал в какой-то привилегированный отстойник, где принялся терпеливо дожидаться очередного назначения, твердо зная, что обратно на стройку не пошлют — ну, на худой конец, секретарем обкома, крайкома, послом в Уагадугу… Им все равно — куда. Лишь бы «потеплее».
Московская книжная ярмарка 1989 года сильно поколебала мою уверенность в собственных литературных вкусах, знании книжного рынка СССР, способностях наших издателей и разгоне, набранном «перестройкой». За несколько месяцев до нее я получил по почте новый роман Ле Карре «Русский дом»: его литературные агенты знали, что я страстный поклонник бывшего спецслужбиста, и прислали книгу, чтобы узнать мое мнение о перспективах ее издания в СССР.
Я проглотил роман залпом, и он не понравился… Сложилось впечатление, что книга написана «вдогонку» перестройке. Кроме того, ведь речь там идет о предательстве: герои книги предают свои государства из побуждений, которые кажутся им достаточно убедительными. Через некоторое время раздалось несколько телефонных звонков — из Швейцарии, из Америки, откуда-то еще. Я ответил всем, что едва ли роман будет издан здесь в ближайшем будущем — предательство все еще считается в нашей стране тяжелейшим преступлением и навряд ли найдется достаточно смелый издатель…
Через несколько месяцев директор издательства «Международные отношения» Борис Лихачев подписал контракт на издание книги на русском языке. Это был, несомненно, Контракт Выставки — им она мне и запомнилась.
КГБ на выставке уже почти не было видно, цензура исчезла.
Недавно нашел старый номер «Московских новостей» за тот, 1989-й, год, и «приятно поразился», прочитав высказывания известного шокового терапевта, внука любимого писателя:
«…Идея, что сегодня можно выбросить из памяти семьдесят лет истории, попробовать переиграть сыгранную партию, обеспечить общественное согласие, передав средства производства в руки нуворишей теневой экономики, наиболее разворотливых начальников и международных корпораций, лишь демонстрирует силу утопических традиций в нашей стране…»
Выдергивать цитаты из текста — занятие малоприглядное. Просто интересно, как за пару лет свершилось почти все то, что даже авторам наших благословенных «реформ» казалось утопией.
К концу 1989 года тихо двинулся восточноевропейский оползень. «Пражская весна», не раздавленная, слава Богу, танками на этот раз, референдум в Венгрии, обновление в Болгарии, нарастание кампании за воссоединение Германии, гордость Румынии, с колоссальным трудом расплатившейся, наконец, со своими зарубежными кредиторами, — радовало все, что писалось тогда в нашей прессе об этих процессах. Уж там-то, думал я, намотали на ус и 1968-й, и 1956-й, и многое другое, теперь глупостей не наделают…
В тот год, опять осенью, мы вновь отправлялись в Америку, на этот раз с выставкой детской книги. Такую же выставку везли в СССР и американцы. Опять я засел за проверку — ведь, хотя книги выставлялись детские, работали на выставке вполне взрослые люди. Серьезных опасений не было: в США проходил год юного читателя, шефствовала над ним первая леди, госпожа Буш, навряд ли наши или американские спецслужбисты могли «омрачить светлый праздник трудящихся» — особенно двух из них, Горбачева и Буша, которые недавно встречались на Мальте и о чем-то пару дней там толковали.