Но именно 23 февраля 1917 г. стало толчком к массовым беспорядкам. На работу не вышли 78 443 человека. 24 февраля эта цифра увеличилась в полтора раза (107 585 чел.), а 25 февраля она составляла 201 248, хотя в ведомостях о происшествиях по Петрограду указывалось 240 тыс. человек.
Городской голова Петрограда А. П. Бал к, которого Протопопов назначил в ноябре 1916 г., последствии заявлял, что Глобачев был не в состоянии объяснить ему причины народного волнения 23 февраля. В своем Дневнике он отмечал: «ни Департамент полиции, ни охранное отделение на мои запросы не могли указать мотивы выступления. При вечернем докладе начал[ьник] охранного] отд[еления] генерал-майор Глобачев не имел сведений, объясняющих случившееся»93. И хотя последний изо дня в день освещал настроение в Петрограде своими докладами, месяцами бил тревогу по поводу предстоящих беспорядков, события 23 февраля оказались неожиданными.
Спиридович в своей книге пишет, что Глобачев, постоянно говоривший о неминуемости революции, все же проглядел ее начало. Несмотря на то что Спиридович уважал начальника Петроградской охранки, он считал, что тот не мог предпринять надлежащие меры: «Он был реалист, хорошо понимал происходящие события, но не умел с ними справляться».
В ранее упоминавшемся докладе Глобачев предупреждал А. П. Балка, С. С. Хабалова, петроградское военное командование и Протопопова, что революционные активисты подстрекают демонстрантов на следующий день провести более решительные антиправительственные протесты, добавив при этом, что войска в городе ненадежны. Хабалов отдал распоряжение арестовать революционных лидеров. Позднее Глобачев утверждал, что беспорядки возможно было бы прекратить, используя только регулярную полицию и жандармский дивизион. Однако контроль над ситуацией ускользал из рук правительства.
В связи с сообщениями о том, что социал-демократы планируют подорвать электроснабжение, другие важные для жизни города службы и предпринять меры, направленные на организацию вооруженных выступлений, и что анархисты намерены взорвать охранку и ГЖУ, Глобачев 25 февраля предложил немедленно арестовать около 200 активистов-революционеров и восстановленную рабочую группу Военно-промышленного комитета99. Той же ночью полиция задержала сто членов революционных организаций, включая пятерых членов Петроградского комитета социал-демократов
Хотя петроградская охранка продолжала активно работать, она получала все меньше поддержки от городской полиции: 26 февраля, в воскресенье, поступило только шесть телефонных сообщений от всех полицейских участков города. По контрасту с этой картиной - Глобачев получил сообщения от пяти секретных агентов. Так как сведения агентуры приходили в среднем раз в месяц, это было довольно большое количество информации для одного дня. Один из агентов, В. Е. Шурканов, высказался пророчески: если войска останутся верными правительству, революционное движение будет разрешено, если же нет, ничто не спасет страну от революционного переворота
В это время войска оставались почти полностью верными правительству и даже в нескольких случаях стреляли в толпу. Только одна рота Павловского полка взбунтовалась в середине дня.
Вспоминая о Февральских днях, Спиридович отмечал, что Глобачев уже осознавал, что «на них надвигается революция». И все же несмотря на то что был отличным офицером, «он не мог повлиять на министра и заставить его действовать»102. Впоследствии Глобачев заявлял, что он предупреждал Хабалова около шести часов того вечера, что толпы отказались разойтись, даже когда в них стреляли, и что он не может поручиться за надежность солдат, размещенных в Петрограде. Хабалов якобы отказался поверить этому. Бал к, однако, свидетельствует о том, что Глобачев будто бы его заверил, что войска держались твердо и беспорядки успокоятся.
Утром в понедельник 27 февраля толпы народа вышли на улицы. В городе царила суматоха, люди занимались мародерством, взламывали правительственные учреждения и т. д. В этот день Глобачевым было послано последнее донесение в Департамент полиции с сообщением о событиях в городе. Оно было доставлено в связи со спешностью на квартиру заведующего особым отделом полковника Васильева. Это был последний день службы Глобачева. Началась Февральская революция.
Через несколько дней В. М. Родзянко опубликовал сообщение с предложением офицерам явиться в Таврический дворец, что Глобачев и выполнил. Так он более чем на семь месяцев оказался заключенным первоначально в министерском павильоне Таврического дворца, затем в тюрьме «Кресты» и на гауптвахте штаба Корпуса жандармов. Он находился в распоряжении Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Сохранилось четыре протокола его допроса в материалах ЧСК. Три из них были проведены следователем ЧСК А. А. Спичаковым-Заболотным и касались вопросов организации службы секретной агентуры, министров внутренних дел, событий в Петрограде и т. д. Четвертый протокол вел судебный следователь Петрограда, и касался он руководителей большевиков и меньшевиков, германских денег, Ленина. В этом плане интересен его ответ: «Я категорически удостоверяю, что за мое время Ленин ни в какой связи с охранным отделением не состоял, а равно мне неизвестно, чтобы такая связь существовала ранее и чтобы он оказал какое-либо влияние на забастовку, имевшую место на петроградских фабриках и заводах непосредственно перед войной. Такими сведениями, чтобы Ленин работал в России во вред ей на германские деньги охранное отделение, по крайней мере, во время моего служения не располагало». Освобожден он был 14 октября 1917 г. уже советской властью по ходатайству жены перед Урицким.
Оказавшись на свободе, Глобачев бежал на Юг, был чиновником полиции в Киеве, Одессе. Дважды выезжал из России и вновь возвращался. С 1920 г. служил в российском посольстве в Константинополе. В июле 1923 г. он с семьей перебрался в США, где ему пришлось зарабатывать средства к существованию то в качестве слуги, то вольным художником в Нью-Йорке. Получив с 1929 г. американское гражданство, Глобачев отправился в Париж по приглашению Русского общевоинского союза в качестве заместителя директора секретно-политического отдела этой организации. Когда в 1934 г. отдел был упразднен, Глобачев вернулся в США. Однако находясь на чужбине, он все же не оставлял надежды вернуться на родину. Умер он 1 декабря 1941 г. в Нью-Йорке.
Об этом читатель прочтет в воспоминаниях самого Константина Ивановича, его жены и внука.
Как было сказано выше, книга включает воспоминания и очерки трех авторов. Центральное место в ней занимают мемуары самого К. И. Глобачева, состоящие из двух частей: они охватывают период с момента назначения его начальником Петроградского охранного отделения в феврале 1915 г., включают годы Гражданской войны и заканчиваются первыми годами эмиграции (декабрем 1922 г.). Воспоминания сохранились в виде машинописной рукописи. Подлинник находится в Бахметевском архиве Колумбийского университета в Нью-Йорке. Одна из копий в Государственном архиве Российской Федерации. Глобачев писал свои воспоминания по памяти, не имея никаких документов под рукой. В фонде Департамента полиции сохранились его донесения о настроении в столице в 1916 г. и предфевральских днях 1917 г., о которых говорится в предисловии. Эти документы известны историкам Февральской революции только по тем небольшим отрывкам, которые приводит А. Блок в своей работе «Последние дни императорской власти». Часть из них составлена в Охранном отделении и подписана Глобачевым. Часть донесений, которые также считаем донесениями Охранного отделения идет без подписи. (Подписано только сопроводительное письмо). Эти документы составлены достаточно компетентными лицами, вращавшимися в думских, журналистских, партийных кругах, информаторами Глобачева. Составители посчитали необходимым дать эти документы в приложении. В семитомнике «Падение царского режима» неоднократно упоминается имя Глобачева в связи с допросами представителей политического сыска. Допросы самого Глобачева в издании отсутствуют. Поэтому в качестве приложения даются три протокола его допросов в ЧСК (6 апреля, 26 июня, 14 октября) и протокол допроса судебным следователем Петрограда 3 августа 1917 г.; четыре письма к жене в период Гражданской войны; приказ посольства в Константинополе об увольнении Глобачева (1923 г.); письмо Глобачева редактору газеты «Ивнинг Пост» в Нью-Йорке с критикой и разоблачением некоторых положений статей генерала Комиссарова, опубликованных в этой газете; письмо А. Драгомирова с приглашением принять участие в работе Российского общевоинского союза (18 августа 1930 г.); бывших коллег письма К. Лепешникова (1934 г.), П. А. Кусонского (1937 г.) к К. И. Глобачеву и его ответ последнему. Эти документы не только дополняют биографические сведения о Глобачеве, но и рассказывают о жизни в эмиграции, его работе в Российском общевоинском союзе.