— Что мне делать дальше?

— Пока ничего, ведите себя так, словно ничего не произошло. Посылку пока спрячьте дома. Как если бы прятали ее на самом деле.

— Понял, — упавшим голосом произнес Корицкий. Слова «на самом деле» напомнили ему, что такое с ним и впрямь могло случиться.

Кочергин на другом конце провода словно угадал его мысли.

— Вы действительно были сегодня молодцом! — сказал он дружелюбно. — А теперь спокойной ночи!

— Спокойной ночи!

Корицкий медленно положил трубку на рычаг.

Глава 20

Еще полгода, то есть шесть месяцев, или двадцать шесть недель, шла напряженная, весьма трудоемкая и кропотливая работа большой группы чекистов. Кроме тех сотрудников, чьи имена уже известны читателю, в ней принимало участие много других, чьи имена называть ни к чему, поскольку встретиться с ними читателю не придется. Не увидит читатель и двух гостей «с той стороны» — связников Лоренца, приезжавших за это время под благовидными предлогами в Советский Союз. За несколько дней до каждого такого визита Михаил Семенович Корицкий получал открытку со словами привета, опущенную, разумеется, уже в Москве. Этих нескольким банальных слов было достаточно, чтобы привести в движение четко отлаженный чекистский механизм.

«Посылки» готовились тщательно. Материалы составлялись по заранее составленному плану, но с учетом и конкретных запросов Лоренца. Что запросит Лоренц, было известно заранее благодаря регулярным и точным сообщениям Доброжелателя.

Чекисты учитывали тысячи мелочей. Так, документам придавался вид, свойственный бумагам именно данного института или другого учреждения. Выдерживался даже стиль изложения, присущий тому или иному научному работнику, не говоря уже о самом Корицком, если на документе должна была присутствовать его подпись, проставлялись нужные печати, штемпеля, входящие и исходящие отметки. Если требовалось, бумага очень естественно «старилась». Фотосъемки новенькой «минольтой» всегда совершались именно в тех условиях, при которых их только и мог сделать Михаил Семенович. Эта крохотная, свободно умещающаяся в ладони японская камера обеспечивала достаточно высокое качество изображения.

Переснятые предельно достоверные документы отправлялись, естественно, в «дело» за соответствующим номером, а пленки упаковывались в специальный миниатюрный контейнер.

Затем, в полном соответствии с полученными инструкциями, Корицкий ехал в условленное место. Один раз — под Ленинград, другой — на подмосковную станцию Перово, давно, впрочем, уже включенную в территорию разросшейся столицы. Соблюдая все меры предосторожности, Михаил Семенович оставлял контейнер в тайнике, потом ставил в другом обусловленном месте сигнал, означающий, что тайник заложен, и возвращался домой. Корицкий понимал, что эти поездки он совершал не один, но ни разу не заметил никого, в ком мог бы угадать коллегу Анатолия Дмитриевича. Никогда не примечал он и уже знакомых ему по первым двум встречам людей «оттуда».

Странное чувство испытывал Корицкий в этих поездках. Иногда ему казалось, что он как бы шагнул из зрительного зала кинотеатра прямо в экран, на котором развертывалось действие приключенческого фильма, иногда — что он, словно перенесенный машиной времени в прошлое, участвует в какой-то ребячьей игре. Но это не было ни сопереживанием кинофильма, ни тем более детской игрой.

Шла контрразведывательная операция государственного значения, в которой ему, Корицкому, была отведена немаловажная и небезопасная роль. Он понимал, что «та сторона» в какой-то момент может счесть целесообразным избавиться от него, как избавилась в свое время от Инны. Однако собственная физическая смерть его уже не страшила. Более того, про себя Корицкий решил, что если с ним что и случится, то это будет только справедливо.

Ничего, однако, не случилось.

Истинных масштабов чекистской операции Михаил Семенович, разумеется, не знал и знать не мог. Он находился на вершине айсберга, большая часть которого, как известно из физической географии, скрыта глубоко в воде. Однако, как умный человек, Корицкий превосходно понимал, что дело обстоит именно так или примерно так. О своей личной судьбе Михаил Семенович почти не заботился. В данной ситуации он работал объективно и субъективно абсолютно добросовестно, а строить далеко идущие планы полагал пока просто неуместным.

Куда больше его самого о судьбе ученого беспокоился генерал Ермолин. Причем будущность Михаила Семеновича тревожила его во всех аспектах, шла ли речь о дальнейшей трудовой и научной деятельности Корицкого или устройстве личной жизни. К сожалению, для четких ответов на все вопросы, в этой связи возникающие, у Владимира Николаевича не хватало... опыта, поскольку история с Корицким была в известном смысле уникальной. Вопросами же этими ему предстояло заняться глубоко и обстоятельно уже не в столь отдаленном будущем.

Дело в том, что операция близилась к концу. Более того, точное определение этого самого конца в значительной мере обусловливало ее общий успех. И поспешность, и промедление неизбежно должны были вызвать «на той стороне» недоверие и подозрительность. «Это слишком хорошо, чтобы быть правдой» — гласит английская пословица, которую знают разведчики во всем мире. Поскольку ценность первичной информации сомнения не вызывала, да и вызвать не могла в силу ее подлинности, Лоренцу оставалось бы сделать единственный вывод, что его переиграли. О шести месяцах, как об оптимальном сроке не случайно же говорил и доктор Визен. Сведения, поступавшие из некоторых других источников. Прямо или косвенно подтверждали то, что Ермолину уже было в принципе ясно и так: операция созрела для завершения.

Оставался, в сущности, единственный путь естественного по форме и удобного по срокам прекращения игры с Лоренцем: ликвидация связующего звена.

Связь для любой разведки была и остается наиболее уязвимым местом. Даже самый удачливый и осторожный связник при любой системе передачи информации не может быть гарантирован от провала. Связника может выследить контрразведка противника, его может подвести вроде бы самая надежная техника или документы, может оказаться взятым под наблюдение источник информации, к которому он послан, наконец, всегда остается место для Ее Величества Случайности. Нелепой, фантастической, глупой, трагичной (для одной стороны) и счастливой (для другой).

Л. Р. Шейнин в своих «Записках следователя» описал историю, как еще до войны у опытного иностранного шпиона бумажник с секретными материалами... украл обыкновенный карманник! После чего, напуганный нежеланной добычей, сдал ее в милицию.

Сам по себе факт задержания связника вовсе не означал бы для Лоренца провала всей операции в целом. В конце концов, он удовлетворился бы сознанием того, что через Баронессу и Корицкого получил достаточно много, чтобы счесть себя победителем. Что и требовалось генералу Ермолину. Именно так: чтобы Ричардсон остался в твердом убеждении, что, хотя и жертвой связника, он все же владеет полновесным «орехом», заказ на промышленное производство которого получит та фирма военно-промышленного комплекса, которая, естественно, проявит к нему, Ричардсону, максимальное внимание.

Еще одно обстоятельство ускорило принятие решения: в СССР неожиданно приехала в качестве переводчика при группе туристов, совершающих плавание вокруг Европы на теплоходе «Лебедь Атлантики», Дарья Нурдгрен. Группа находилась в Ленинграде всего одни сутки, ночевала на судне. Прибытие Нурдгрен не предварялось появлением в почтовом ящике Корицкого, условного сигнала — открытки с изображением очередного гладиолуса или гвоздики. Поэтому оно могло означать, скорее всего, только одно — попытку усыпить бдительность чекистов с целью использования Нурдгрен в дальнейшем дли какого-то настоящего дела.

В свою очередь это будущее дело могло быть связанным со сплавом, а могло и не быть.

Взвесив все обстоятельства, проанализировав тысячи «за» и столько же «против», руководство согласилось с предложением генерала Ермолина: следующий связник Лоренца — Ричардсона будет и последним.