Дача санкций на арест секретных сотрудников и прокурорский надзор за следствием по этим делам могли осуществляться только Военной прокуратурой пограничных и внутренних войск НКВД.
Законченные следствием дела о секретных сотрудниках рассматривались, как правило, Особым совещанием при НКВД СССР, а при особо отягчающих обстоятельствах — военными трибуналами пограничных и внутренних войск НКВД в закрытых заседаниях в составе заседателей из числа оперативных сотрудников органов НКВД.
Приказ НКВД СССР № 001472 от 14 декабря 1939 г. в целях ускорения подготовки и рассмотрения дел на Особом совещании НКВД СССР и рассмотрения жалоб и заявлений о пересмотре решений Особого совещания предписал проводить заседания Особого совещания два раза в шестидневку.
Секретариату Особого совещания дополнительно, сроком на три месяца, прикомандировывались 37 оперативных работников.
При проверке дел по жалобам осужденных бывшими «тройками» НКВД—УНКВД и Особым совещанием при НКВД СССР органы прокуратуры и НКВД при передопросах свидетелей стали сталкиваться с такими фактами, когда один'И тот же свидетель мог дать разноречивые показания. По-видимому, на допросах в органах НКВД у арестованных возникали опасенияо возможности применения к ним мер физического воздействия.
Для устранения подобных фактов разноречивости в показаниях приказывалось повторные допросы свидетелей производить НКВД и прокуратуре совместно.
При рассмотрении жалоб и заявлений осужденных бывшими «тройками» НКВД-УНКВД и УРКМ, а также по протестам прокуроров на решения этих «троек» предлагалось в дальнейшем руководствоваться следующим: изменение постановлений бывших «троек» НКВД— УНКВД и УРКМ могло производиться только по решению Особого совещания при НКВД СССР.
По жалобам и заявлениям осужденного или его родственников требовалось составление мотивированного постановления, которое после его утверждения начальником Секретариата Особого совещания или его заместителем сдавался в 1-й спецотдел для объявления заявителю и приобщению к архивному делу. Заявления и жалобы, поступившие после рассмотрения дела по ранее рассмотренным заявлениям, в случае отсутствия в них новых данных, дающих основание к пересмотру решения, приобщались к архивноследственному делу без вынесения постановления. В этом случае заявителю через 1-й спецотдел сообщалось об оставлении его заявления без удовлетворения.
Именно из-за этого приказа в архивных следственных делах образовалось значительное количество нерассмотренных жалоб и заявлений осужденных и их родственников.
Ходатайства же о помиловании осужденных «тройками» НКВД по делам, представленным на рассмотрение «троек» органами милиции, начальникам управлений лагерей и УНКВД предлагалось направлять непосредственно на рассмотрение в президиумы верховных советов соответствующих союзных республик. Решения о помиловании возвращались на исполнение в ИТЛ и другие места заключения — по месту нахождения осужденного[266].
Во исполнение Постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 7 декабря 1940 г. «О привлечении к ответственности изменников родины и членов их семей» было приказано всех совершеннолетних членов семей изменников родины, совершивших побег за границу, которые к моменту совершения преступления проживали вместе с ним или находились на его иждивении, привлекать к ответственности, брать на учет, обеспечивая их активную оперативную разработку.
Все поступавшие от НКВД—УНКВД дела на членов семей изменников родины предлагалось незамедлительно выносить на рассмотрение ближайшего заседания Особого совещания.
20 декабря 1940 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило представленный НКВД проект Указа ПВС СССР о предоставлении Особому совещанию при НКВД СССР права применять конфискацию имущества по делам о спекуляции и контрабанде; по делам о контрреволюции и других преступлениях, когда следствием установлено, что имущество приобретено незаконным путем или было использовано в преступных целях[267]. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 23 декабря 1940 г. узаконил это постановление. Проводимая практика массовых необоснованных арестов повлекла за собой грубейшие нарушения советской законности в органах следствия, прокуратуры и суда.
Так, осужденный А. Ревис 27 июля 1934 г. написал из соловецких лагерей И. В. Сталину о преступном ведении следствия и несправедливом осуждении, на что И. В. Сталин 11 сентября 1934 г. писал В. В. Куйбышеву и А. А. Жданову: «Обращаю Ваше внимание на приложенные документы, особенно на записку Ревиса. Возможно, что содержание обоих документов соответствует действительности. Советую:
а)поручить комиссии в составе Кагановича, Куйбышева и Акулова проверить сообщение в документах;
б)вскрыть до корней недостатки «следственных приемов» работников бывшего О ГПУ;
в)освободить невинных пострадавших, если таковые окажутся;
г)очистить ОГПУ от носителей специфических «следственных приемов» и наказать последних «не взирая на лица».
Дело, по-моему, серьезное и нужно довести его до конца»[268].
Особоуполномоченный Коллегии ОГПУ Фельдман в докладной записке на имя руководства писал, что арест в следственном порядке сотрудников ОГПУ за проступки и преступления встречал противодействие со стороны прокурорского надзора. Прокуроры ссылались на Инструкцию ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 8 мая 1933 г., которая ограничивала арест граждан в случаях «контрреволюции, терактов, вредительства, бандитизма и грабежа, шпионажа, перехода границ и контрабанды, убийства и тяжелых ранений, крупных хищений и растрат, профессиональной спекуляции, валютчиков, фальшивомонетчиков, злостного хулиганства и профессиональных рецидивистов...».
Действительно, в Циркуляре прокуратуры от 22 ноября 1933 г. № H-26 говорилось: «... По делам о должностных преступлениях сотрудников ОГПУ аресты допустимы лишь при совершении сотрудниками преступлений, по которым Инструкция допускает заключения под стражей в качестве меры пресечения...» Данная норма вступала в противоречие с предыдущей практикой борьбы ОГПУ с должностными преступлениями своих сотрудников, которая не оставляла без ареста даже нарушивших дисциплину, не говоря уже о совершенных ими преступлениях. Это обстоятельство нашло свое отражение в приказе ОГПУ «О дисциплине в органах и войсках ОГПУ» № 325 от 23 ноября 1933 г. и «О нарушителях чекистской дисциплины» (Приказ № 502 от 5 января 1934 г.).
ОГПУ информировали Катаняна о неправильном ограничительном толковании арестов сотрудников ОГПУ.
Он с этим согласился и ускорил издание обещанной им поправки к указанному выше циркуляру прокуратуры. Подготовленный Циркуляр за № 13/М-42 от 20 июня 1934 г. не удовлетворил ОГПУ, так как в нем была ссылка на якобы увеличивающиеся в последнее время случаи должностных преступлений сотрудников, связанных с превышением власти и издевательствами над арестованными, которые сопровождались избиениями, убийствами и прочими видами незаконных действий. Это не нашло своего подтверждения в действительном положении дел.
Циркуляр ограничил применение арестов в следствии только по тяжким преступлениям, прямо подпадающим под действие упомянутой статьи Инструкции ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 8 мая 1933 г. Он не представил возможности местной прокуратуре давать согласие на арест при следствии по проступкам и преступлениям сотрудников, по которым приказами ОГПУ предусматривалось применение ареста.
В связи с вышеизложенным ОГПУ полагало необходимым в целях устранения противоречий между существующей практикой борьбы с нарушениями дисциплины и должностными преступлениями сотрудников, а также в целях устранения противоречий с ведомственными приказами в этой части просить Прокурора Союза ССР отменить циркуляр от 20 июня 1934 г.
Прокурорскому надзору на местах разъяснялись предусмотренные Инструкцией ЦК ВКП(б) и СНК СССР ограничения в отношении арестов всех граждан, включая сотрудников ОГПУ и милиции. Подчеркивалась необходимость ареста в качестве основной меры пресечения при следствии по должностным преступлениям[269].