Бабушки — наши ангелы-хранители. Они, когда следует, пожурят нас, когда нужно — защитят.

Бабушкин двор — особый удивительный мир. В нём заключена вся вселенная.

Андрей часто и надолго уходил со своего двора к бабушке. Бывало, мать едва только успеет спросить: — Ты куда? — как его уж и след простыл.

Идти к бабушке и не далеко, и не близко. Не то, чтобы совсем рядом. Надо сбежать вниз по своей улице на другую, на которой с раннего утра и до полуночи звенят трамваи, пройти три-четыре остановки и подняться вверх — там живёт бабушка.

Этот путь Андрей всегда проделывает пешком. Конечно, очень хочется хотя бы разок-другой проехать трамваем, но что поделаешь: карманы его штанов всегда пусты. Андрей не отчаивался. Ноги молодые, крепкие — выдержат! А что солнце немилосердно печёт, так надо держаться другой стороны улицы и всё!

Как-то раз Андрей так заигрался в бабушкином дворе, что не заметил, как солнце переместилось с южной стороны на западную. Надо быстренько возвращаться домой, там, небось, уже беспокоятся.

Как ни спешил Андрей по булыжной мостовой, время шло ещё быстрее. Дразня и весело позванивая, его обгоняли трамваи, поднимая и увлекая за собой клубы пыли. С мальчишеской грустью глядел Андрей вслед шустрым вагонам.

Солнце остановилось над горизонтом и приготовилось медленно уйти на покой. Его косые лучи удлинили тени деревьев и домов. Длинная тень увязалась за тощей фигурой Андрея.

Вдруг Андрей заметил, что прямо перед ним что-то блеснуло. Он наклонился, чтобы рассмотреть, что это? Двадцать копеек «орлом» вверх — на счастье! Совершенно новенькие двадцать копеек!

Это на царских монетах был двуглавый орёл — герб Российской империи, теперь его заменил герб Советского Союза, но всё равно эту, оборотную, сторону монеты по старинке называют «орлом».

— Я за пятнадцать копеек проеду трамваем, да ещё пять копеек сдачи будет! — ликовал Андрей.

Вот как раз остановка, а вот, кстати, и трамвай!

Степенно, с чувством собственного достоинства, вошёл Андрей в вагон, направился навстречу кондуктору и оплатил проезд. Ни один мускул на его лице не дрогнул, когда Андрей протянул зажатую в кулаке монету: «Пусть думают, что таких монет у меня целый карман!»

Андрей взял билет, взглянул на его порядковый номер — счастливый ли? — и сел на свободное место.

Но тут Андрей осознал, что ехать-то ему всего одну остановку! Надо выходить!

«Ещё чего! Отдать пятнадцать копеек и выходить! Не-е-ет! Дудки! Поеду до следующей».

Следующая остановка не заставила себя ждать. Выходить же из вагона Андрей раздумал окончательно.

«Всё ж таки пятнадцать копеек отдал! Поеду дальше»!

Так он доехал до конечной остановки и, выйдя из вагона, с огорчением отметил, что теперь он в три-четыре раза дальше от своего дома и что возвращаться ему не на чем, в кармане всего лишь потускневший пятак, и что этот длинный путь, хочешь не хочешь, а идти придётся пешком.

Солнце уже скрылось за горизонтом, и начало быстро темнеть. Делать нечего. Двадцать копеек на дороге валяются нечасто, идти надо всё равно, и Андрей не стал терять и без того потерянное время.

Он быстро шёл тротуаром широкой асфальтированной улицы, с любопытством посматривая по сторонам. Его взгляд всё чаще останавливался на окнах высоких домов, в которых зажигался электрический свет.

Когда Андрей вышел на свою улицу, было уже совсем темно.

Голодный, обессиленный, он едва держался на ногах.

Вот и родной, такой желанный двор!

Андрею, конечно, достанется, не столько от отца, сколько от матери.

А, завтра? Завтра Андрей снова пойдёт к бабушке.

Без трамвая. А пять копеек, полученные на сдачу, будут в кармане его штанов до тех пор, пока где-то случайно не выпадут.

Последняя надежда

От этого места за городом до нашей дачи, официально именуемой садово-огородным участком, рукой подать.

Воскресный осенний день был пасмурным, но тёплым. Шёл мелкий дождичек. Такой мелкий, что его можно было не замечать, однако, я, выйдя из автобуса, раскрыл зонт и пошёл на дачу.

Тропа пролегала мимо какого-то государственного предприятия, отделённого от внешнего мира надёжной оградой. Нижняя её часть наглухо зашита сплошным листовым железом, средняя закрыта металлической решёткой, и верхняя — пятью рядами колючей проволоки, напоминающей места не столь отдалённые.

На углу ограды, с внутренней её стороны, рос высокий многолетний тополь с шикарной кроной. Тополь всегда ещё издали привлекал моё внимание. На этот раз под тополем, с наружной стороны ограды, мокла под дождём собака, что для меня показалось весьма странным. Собака будто ждала кого-то и при моём приближении виновато-просительно смотрела на меня.

— В чем дело, собака? Что ты тут делаешь? — спросил я, поравнявшись с ней. — Зачем мокнешь? Иди в будку и спи. День видишь, какой?

Будка у неё, наверное, есть. Собаку эту иногда вижу выбегающей из дверей проходной предприятия. По-видимому, здесь её содержат и неплохо кормят. Во всяком случае, на бродячую собака не походит.

Горбясь от досаждавшего дождя, собака проводила меня долгим взглядом, особого значения которому, впрочем, я не придал. Но про себя отметил, что собака не сдвинулась с места, будто прикованная.

Я продолжил идти своим размеренным шагом, и вскоре на моём пути замаячили дачные участки.

На даче пробыл недолго. Положил в хозяйственную сумку свежие, с грядки, овощи (за ними и пришёл сюда), навёл на веранде, как посчитал, нужный порядок — переставил с места на место садовый инвентарь — и с хорошим настроением отправился назад.

Приближаясь к дереву, увидел собаку на том же месте.

— Как, — удивился я, — ты вот это целый час мокнешь под дождём? С тобой, собака, всё в порядке? — Глядя на неё, стал догадываться, что её умные глаза о чём-то говорят. О чём? — Собака, — подошёл я к ней вплотную, — тебе нужна помощь? — Собака не отступила ни на шаг. — Что случилось, собака?

И вдруг я услышал тонкое пронзительное кошачье мяуканье! Сразу даже не понял, откуда оно исходит. После временного замешательства, будто кто подтолкнул меня, взглянул вверх и обомлел! На длинной тонкой ветке тополя, судорожно всеми четырьмя лапами вцепившись в листья, висел ярко-рыжий котёнок! В груди моей похолодело! Сколько же это времени он висел? Неужели висел и тогда, когда я шёл на дачу? Но я ничего не слышал. Или такой невнимательный, или котёнок молчал?

— Ты что там делаешь? — крикнул я котёнку, будто он меня должен понять. — Как ты туда попал? Это ты его туда загнала? — спросил сурово собаку. — Что же теперь делать? Как быть? Ты хоть что-нибудь соображаешь, как его оттуда снять? — Собака переводила взгляд с меня на котёнка и с котёнка на меня.

Как долго висел здесь этот несчастный котёнок? И всё-таки висел он, когда я шёл на дачу? Неспроста ведь собака ещё тогда мокла под дождём. Но с той минуты прошло уже более часа! Мне стало не по себе. Уйти, оставить котёнка на произвол судьбы я уже не мог. Котёнка надо было спасать. Как? Не лезть же по ограде. Мой поступок при отсутствии свидетелей не что иное, как посягательство на государственную собственность. Доказывай потом, что мной руководили гуманные побуждения. А вокруг, как назло, ни одной живой души! Даже всегда переполненная автомобилями главная выездная из города дорога на этот раз отдыхала от них, что было крайне редко. На территории предприятия никого из охраны! Куда они все запропастились?

Котёнок отчаянно звал на помощь.

Что обо мне подумают сторонние наблюдатели, если они появятся, мне было уже всё равно. Я поставил в сторонке сумку с овощами, свернул и бросил на траву зонт и… полез! Полез по мокрой металлической стенке, по решётке с одним единственным желанием помочь котёнку.