На этот вопрос вряд ли могли тогда ответить не только жертвы, но и исполнители московских директив. Ведь совсем недавно местные партийные вожди обладали иммунитетом по отношению к подчиненным им территориальным органам НКВД. Партийные генералы вместе с командармами индустрии были окружены почетом, их выход на люди был торжественным актом, насыщенным обрядовыми церемониями.

В один из будничных дней 1936 г. по Перми проследовала празднично украшенная автоколонна. Звучали оркестры. Тридцать отмытых машин — по всей видимости, весь исправный автопарк города — двигались строго на восток от железнодорожной станции к городу Молотово. Уличные зеваки, сбежавшиеся поглазеть на необычное зрелище, ожидали увидеть героев-летчиков или челюскинцев. Не случилось. В автомобилях сидели совсем другие люди. Сопровождаемый почетным эскортом, возвращался из сочинского курорта на место службы директор завода им. Молотова П. К. Премудров[29].

Это событие, вскользь упомянутое в двух-трех документах, да и то составленных в следующем, тридцать седьмом году, тем не менее заслуживает, на наш взгляд, внимания историков, исследующих советскую эпоху. В нем обнаруживает себя одна из характерных черт социальной жизни в тридцатых годах: повсеместно организуемые номенклатурными работниками культовые практики. Под ними мы понимаем особые символические акты, выражающие отношения господства — подчинения. Особенность их заключается прежде всего в том, что они совершаются в соответствии с установившимся каноном, в котором в современных формах проявляются древнейшие социокультурные архетипы[30]. Более того, воспроизводятся с учетом новых технических возможностей античные церемонии. Автоколонна, прогрохотавшая по тихому городу, вызывает в памяти не только чествование покорителей Севера в столичной Москве, но и триумфальное шествие по Риму победоносных полководцев.

Объектом культовых практик в тридцатые годы — и в этом их следующая особенность — является не только верховный вождь, но и другие лица, в том числе и директор крупного военного завода. Иначе говоря, мы наблюдаем дисперсию указанных практик по территориальному и ведомственному принципу. В исторических исследованиях, посвященных культовой тематике, в соответствии с партийной традицией преимущественное внимание уделяется культу вождя: его генезису, историческим корням и функциям[31]. В этом есть смысл: культ Сталина был и продолжительней по времени, и более тщательно разработанным, он подвергался модификациям, в конечном счете, был более внушительным. Сотни статуй, тысячи бюстов, миллионы портретов, таблички на главных улицах и площадях. В «Алфавитном указателе» крупных населенных пунктов СССР за 1951 год содержится 76 упоминаний Сталина. За ним следуют В. М. Молотов (36 раз), Каганович (30), Ворошилов (25)[32]. В литературе встречаются указания на то, что сталинский пантеон был представлен многофигурной композицией, выстраиваемой вокруг главного действующего партийного божества:

Кроме сталинских соратников культовые поклонения полагались и его наместникам вроде Ивана Кабакова, начальствовавшего на Урале[34]. В его честь называли колхозы и совхозы.

Местным культам до сих пор не придается должного значения в исторической литературе. Да и сами культовые практики или полностью игнорируются в исследованиях советского социализма, или рассматриваются как третьестепенное, надстроечное явление, порожденное сталинским произволом и усиленное дурным вкусом работников агитпропа.

На наш взгляд, такой подход является неверным. Он исключает из исторического анализа обрядовую сторону советской жизни, оказывавшую в некоторых случаях доминирующее влияние на публичное поведение людей. Мы согласны с мнением М. Чегодаевой, что в сталинскую эпоху

Кроме того, для понимания масштабных исторических процессов кажется необходимым представить их в человеческом измерении, то есть, говоря словами ранее цитированного автора,

«Варварами» М. Чегодаева называет партийных активистов первого послереволюционного призыва. Для того чтобы понять, как функционировала сталинская система, следует учитывать, изучать как субъективный мир ее агентов, так и ритуальные формы отправления власти. Такие возможности открывает историческая антропология, которая

С антропологической точки зрения, торжественный проезд по городу в сопровождении начальственной свиты («…целая серия работников поехала встречать его с цветами, в том числе и я, как кур во щи попал», — винился перед делегатами конференции в мае 1937 г. секретарь молотовского горкома)[39] теряет, конечно, обаяние исторического анекдота, но приобретает более глубокий смысл. Его можно рассматривать как символический акт, характеризующий представление местного номенклатурного сообщества о способах публичной презентации своего социального положения и властных полномочий.

Изучение культовых практик, реализуемых номенклатурой в середине 30-х годов, до начала большого террора, представляет особый интерес в связи с тем, что позволяет исследовать технологию сталинской власти в процессе ее формирования, распространения и отвердевания, иначе говоря, в ее экспериментальный период. Можно увидеть, как первоначально, в середине тридцатых ставился этот спектакль, какие формы предшествовали установившемуся впоследствии канону, как исполняли свои роли артисты второго плана, не догадывавшиеся о том, что они участвуют в репетициях, а вовсе не в премьерных представлениях.

В практиках такого рода всегда участвуют две стороны: объект культа, выстраивающий свое публичное поведение таким образом, чтобы оно внушало почтение и страх, а также строители и хранители культа из числа рядовых номенклатурщиков, создающих, а впоследствии оберегающих авторитет своего патрона.

Исторические источники, которыми мы пользовались, скудны и разрозненны. Мы не смогли обнаружить в архивах ни каких-либо циркуляров, утверждающих единоличную власть первых секретарей над партийными комитетами, ни регламентов, тщательно, по пунктам расписывающих принудительные этикетные формы: продолжительность оваций, величину портретов, частоту упоминаний в прессе[40]. Ничего подобного не предполагали ни устав ВКП(б), принятый совсем в иную эпоху, ни решения партийных съездов. Все они толковали о демократическом централизме, развитии внутрипартийной демократии, железной дисциплине, обязательной для всех членов партии, скромности и принципиальности. Разве что оброненное вскользь замечание Сталина: