— Понимаете ли, что произошло… Ну, страна красивая, солнечная, приятная… Да, да, но порядки в ней возмутительные!

В те годы пришедший к власти Муссолини создал многочисленные банды фашистов — чернорубашечников, которые наводняли улицы итальянских городов и творили суд и расправу над мирными жителями, особенно же над теми, кого они считали «подозрительными». Таких они избивали и издевались над ними всячески.

— Наш поезд шел из Милана в Рим, — рассказывал Андрей. — На одной из сравнительно небольших станций была остановка. Я с еще одним товарищем — курьером подошел к окну нашего вагона и стал смотреть. Вдруг, откуда ни возьмись, — банда фашистов… Они подбежали к группе итальянских рабочих, возводивших поблизости какое-то здание. Раздались крики. Я не понимал слов, но видно было, что фашисты чего-то требуют от рабочих. Рабочие бурно протестовали. Тогда вся банда чернорубашечников набросилась на рабочих и стала их жестоко избивать. Кровь полилась на мостовую. Люди кругом стали в страхе разбегаться… Было гнусно до последней степени. У меня чесались кулаки, но что я мог сделать? Мы везли почту, были иностранцами… Пришлось сжать крепко зубы и проклинать фашистов про себя. Ужасно!..

Да, было ужасно даже слышать о таком.

В 1928 году А. Г. Шефер вернулся домой. Он просил ЦК дать ему работу на родине, и его желание было удовлетворено. Он продолжал работать в качестве дипкурьера, но жил теперь в Москве и возил почту главным образом на Дальний Восток.

Обстановка в этой части света была куда сложнее, чем в Европе. Помимо того, что общий уровень международного права здесь был значительно ниже, чем в Англии и Франции, районы, прилегающие к Тихому океану, в 30-х годах кипели бурными политическими и военными событиями. В Китае генеральские клики вели бесконечные войны друг с другом и вместе с тем каждая из них прислуживала той или иной империалистической державе. Японские милитаристы со своей стороны не скупились на провокации в районе Китайско-Восточной железной дороги и Маньчжурии. В конце концов они захватили весь этот богатый край и создали здесь призрачное государство Маньчжоу-Го с эфемерным императором Пу И. Хозяйничали в нем, конечно, японцы.

В такой обстановке каждая дипкурьерская поездка на Дальний Восток (а они продолжались) напоминала опасную игру. Наших дипкурьеров то и дело подстерегали вражеские засады, выстрелы, провокации. Однако мужество Шефера и его товарищей, их ловкость и решительность преодолевали все препятствия: почта доставлялась адресатам.

В последний раз я видел Андрея Георгиевича в 1935 году. С тех пор как он вернулся из Берлина, мы виделись нечасто. Он все больше разъезжал по восточным странам, а я работал в Европе — в Финляндии и Англии. Во время редких наездов в Москву я видел его жену, его двух дочек, но сам он обычно отсутствовал, находясь где-либо в поездке. На этот раз, однако, повезло: мы оба одновременно оказались в Москве. Шеферу было уже почти 40 лет. Он еще более возмужал, окреп и стал еще красивее. Он много рассказывал об обстановке на Дальнем Востоке и предрекал крупные события здесь в недалеком будущем.

— Хотелось бы до них дожить, — задумчиво сказал Андрей.

— Ну, ты еще молод, у тебя много времени впереди.

— Это верно, — возразил Шефер, — но ведь каждая моя поездка на Восток — это, это…

Он не докончил, но надо было понять, что каждая такая поездка представляет большой риск…

Аркадий Семенович Семенов

Призванный революцией

Прежде чем начать рассказ об интересной и опасной дипкурьерской работе, хочется вспомнить ту революционную школу, которую прошел в начале века. Было все. Была первая империалистическая война, рядовая партийная работа, гражданская война. И самое радостное и незабываемое — встречи с Владимиром Ильичом Лениным.

Людям моего поколения жизнь досталась не только тяжелой — голодной, холодной, но для того, кто пошел по революционной дороге, дороге борьбы за счастье народа, исключительно наполненной и волнующей. Мне пришлось пережить тяжелое детство, одеть солдатскую шинель в первую мировую войну, быть участником Великой Октябрьской революции и провести всю, от начала до конца, войну гражданскую. Я встречал в своей жизни много интересных людей.

…Первые впечатления — город Житомир, 1905 год. По Вильской улице движется похоронная процессия. Громко звучит: «Вы жертвою пали в борьбе роковой…» Это похороны студента Блинова, убитого на Соборной площади полицейским. Вдруг залпы солдат 20-го Галицкого полка. Участники процессии бросились врассыпную. Я был в этой толпе. Отделался тогда всего лишь испугом.

Как-то в нашу школу нагрянули солдаты. Что-то искали, перерыли все классы. Перед тем были арестованы два ученика, распространявшие прокламации. Все чувствовали: надвигаются большие события, которые изменят жизнь.

…Шел 1912 год. Работал я тогда в типографии «Голоса Одессы», думая продолжить образование; подготовился, сдал экзамены в техническое училище, был зачислен, стал учиться, а по вечерам (точнее, по ночам) набирал газету. И вот — первая забастовка. Как-то вечером один из наборщиков, приехавший из Петербурга стал рассказывать нам о социализме, о рабочей солидарности, о Первом мая. И как бы между прочим сказал:

— Ребята, мы тут для вас дело придумали… Листовки… Только об этом никому ни слова.

Так состоялось наше приобщение к революции.

Грянула первая мировая война. Призвали и мой год. У одесского воинского начальника процедура была недолгой: «Годен!» Уже через день нас погрузили в товарный вагон с надписью: «40 человек или 8 лошадей» — и отправили в Херсон в тамошнюю крепость, где был расквартирован 44-й полк.

Муштра с утра до ночи. Фельдфебель нещадно матерился, пуская в ход кулаки.

В 1916 году отправили на фронт. За участие в знаменитом Брусиловском прорыве получил Георгиевский крест. За Тарнополем немцы впервые применили ядовитые газы; человек тридцать из батальона основательно пострадали, в том числе и я. Почти ослепшими привезли нас в госпиталь. Там и довелось встретить Февральскую революцию.

— Товарищи, свобода, царя больше нет!

У всех радостные лица, целуемся, поздравляем друг друга. И вот я снова в Одессе, где устроился в типографию железной дороги. Дни огромного революционного накала. Непрерывно — на собраниях, митингах. В мае 1917 года стал членом РСДРП (большевиков). А дальше напряженная борьба, борьба за революцию, борьба с румынскими боярами, русской белогвардейщиной, националистическими бандами, польскими интервентами.

Когда я стал членом ленинской партии, меня направили для партийной работы в Измаил. Дел там было много. В городе, науськиваемые монархически настроенными офицерами, различные подонки начали грабежи. Чтобы покончить с ними, создали дружину, которая вскоре выросла до 500 человек. Начальником дружины назначили меня. В октябрьские дни ее переименовали в красногвардейский отряд.

В начале января 1918 года войска королевской Румынии вторглись на нашу землю. Нас, красногвардейцев, направили на фронт. В отряде, которым я командовал, было около 300 человек и одно орудие. Врагов — в десятки раз больше, они лучше вооружены. Положение было отчаянное…

Решили немедленно связаться с ревкомом в Измаиле, договориться, как действовать дальше. Еду туда сам. Но там уже хозяйничали оккупанты. Настало тяжелое время нелегальной работы на оккупированной сначала боярской Румынией, а затем немецкими кайзеровскими войсками территории.

Работать приходилось в чрезвычайно сложной обстановке. На Украине бесчинствовали не только немецкие оккупанты, но и банды украинских националистов всех мастей и оттенков.

В феврале 1919 года фронт приблизился к Бердичеву. В марте в город вступают части Красной Армии. Мы, молодежь, влились в ее ряды. Меня назначили заместителем военкома 5-го кавалерийского полка 1-й Украинской советской (впоследствии 44-й стрелковой) дивизии, которой командовал двадцатичетырехлетний Николай Александрович Щорс. В один из мартовских дней Щорс приехал к нам в полк.