Как бы воскреснув из мертвых, Иван Дмитришин в ту пору стал осмысливать свои задачи шире, чем прежде, и взгляд на жизнь, на окружающую обстановку, на ход событий обрел особую ценность.

…Над скалистой грядой приморских гор, над Севастополем синеет пятнистое небо. Оно стало похоже на тельняшку, распоротую осколками зенитных снарядов. Фашистские бомбардировщики, вслед за которыми тянутся цепочками и вразброс белесые и черные разрывы зенитных снарядов, бомбят Севастополь вслепую.

Бомбардировщики уходят порой безнаказанно, а разрывы снарядов и черные столбы от бомбовых ударов, разрастаясь, делают небо мрачным, и оно кажется покрытым морщинами, какие появляются на лице матери от горя и беспомощности перед неотвратной бедой, нависшей над ее ребенком.

И море тоже, как небо, хмурится. Его волны бугрятся, собираются в крутые гребни и хлещут в берега севастопольских бухт, как бы предупреждая — опасность! И хотя с моря Севастополь недоступен, все же грустно смотреть на встревоженные волны.

Неужели Севастополю вновь уготована такая же участь, какая постигла его почти девяносто лет назад, в Крымскую кампанию? От таких дум в груди тесно: выдохнешь — и ребра не расправляются, словно судорога их схватила. Но Иван Дмитришин от природы дюжий. Выносливости в нем хватит на двоих. Спасибо отцу и матери, не обделили его здоровьем. Хоть камни на нем дроби — выдюжит. И винтовка в его руках держится ладно: глаз — от прорези прицела до самого горизонта не поверяет цель, лишь бы пуля достала. И никто и ничто не истощит в нем веру в правое дело. Так воспитали его школа, комсомол и вся жизнь, вся советская действительность. Родом он с Подолья, сын крестьянина, родился в 1922 году, комсомолец, образование — семь классов и школа судовых механиков. Пока связист, но теперь твердо решил: быть там, где можно принести больше пользы общему делу в непосредственной борьбе с фашистами.

30 октября в 4 часа утра телефонная связь с батальоном оборвалась… Наконец поступил боевой приказ: батальон выдвигается на передовой оборонительный рубеж — западная окраина села Дуванкой.

Рассвет застал морских пехотинцев на Симферопольском шоссе, на подъеме к Мекензиевым Горам. Небо на этот раз голубело. Голубизна всегда располагает к спокойствию. Кругом тихая благодать. И не хотелось думать Дмитришину о том, что идет война, что приближаются суровые испытания огнем, но он готов был ко всему.

Оглядываясь назад, на Севастополь, на дымящиеся после ночного налета вражеской авиации склады Северной бухты, Дмитришин понимал, что утренняя благодать и голубое небо — это всего лишь подарок крымской природы, кратковременное напоминание о той поре, которую война отобрала, как видно, надолго…

Севастополь, Севастополь… Глядя на тебя с высот Мекензиевых Гор, кажется, что когда-то давным-давно, еще в пору формирования Крымского полуострова, дотянулся здесь до моря рукой какой-то сказочный гигант. Дотянулся, погрузил пальцы в море и окаменел. Время — миллионы лет, — вода, ветер деформировали ладонь гигантской руки, скривили пальцы, но не смогли разрушить их. Они стали каменными грядами. Каждый палец — гряда. А между ними образовались бухты. Бухта между большим и указательным пальцами называется Северная, между указательным и средним — Корабельная, между средним и безымянным — Южная, между безымянным и мизинцем — Карантинная.

И кажется, не сегодня, так завтра оживут эти пальцы, сожмутся в мощный кулак — или уже сжались, — и фашистские орды наткнутся на него, как на грозную скалу, которая обрушится на них неотвратимой карой за все злодеяния…

Других дум в тот час у Ивана Дмитришина не было: он по зову сердца шел на передний край, чтобы быть в самой гуще борьбы с фашистами, оправдать надежды верных друзей Советской страны.

2. Назначение в разведку

После того как связист Дмитришин в трудных условиях сумел устранить обрыв линии и к тому же метким выстрелом покончил с гитлеровским лазутчиком, его пригласили в политотдел бригады.

Беседа закончилась тем, что в тот же день Иван Дмитришин перебрался в землянку разведчиков.

Командир взвода разведки старший лейтенант Федор Ермошин встретил его испытывающим взглядом. Ему лет сорок, на висках выступила седина. Не очень широк в плечах. Но когда Дмитришин доложил ему о своем прибытии, тот подал ему руку и сжал ладонь так, что хоть кричи. Не пальцы, а стальные клещи. Набравшись терпения, Дмитришин даже улыбнулся. После этого Ермошин отпустил ладонь и спросил:

— Раньше в разведке бывал?

— Не приходилось.

— Значит, от природы такой?

— Не знаю от чего, но хочу быть таким, какого вам надо в разведку.

На лице Ермошина мелькнула улыбка, и он тут же, очень коротко, но удивительно четко разъяснил, какие требования предъявляют к человеку, который решил быть разведчиком.

— Поневоле разведчиком стать нельзя. Надо почувствовать в себе готовность к самым трудным испытаниям. Притворился мертвым — лежи. Даже если тебя испытывают каленым железом — лежи камнем, не дергайся. Научись ходить тише кошки… Разведчик — ночной человек, но действует как днем — разумно и осмотрительно. Самоконтроль и строгость к себе нужны разведчику как дыхание, иначе погибнет раньше срока…

Пословица «первый блин комом» во фронтовой жизни не дает права на оправдание промахов и просчетов. Ведь в бою, особенно при вылазках разведчиков к переднему краю противника, малейший просчет оплачивается только кровью, потерей боевых друзей. Поэтому «первого блина» у разведчиков не должно быть. Иначе вступит в силу тот самый противник, который притаился в тебе, — робость. После первой неудачи она, эта робость, при выходе на второе задание будет мешать твоему разуму находить верный путь к решению задачи, затем станет повелителем твоей воли и превратит в труса.

Так или примерно в таком плане проводил свою линию Федор Павлович при подготовке взвода к выполнению первого боевого задания. И хоть обстановка на переднем крае изо дня в день усложнялась и взвод бросали с участка на участок как обычных стрелков, все же командир взвода ухитрялся проводить занятия, тренировки по всем статьям наставления войсковой разведки. Ночь была в его распоряжении, и выжимал он из своих разведчиков все, что можно, и даже сверх того, как говорится, до второго пота. Свалился раз от усталости — это чепуха, поднимайся за счет духа, за счет моральных сил, а если таковых не окажется — грош тебе цена.

Что он только не делал с новичками в разведке! Тьма — глаз выколи, а он стремительным броском гонит всех через колючую проволоку в четыре кола. Зацепился, распорол ногу — ни звука, и не отставай от идущих впереди. А потом, когда четыре кола останутся позади, он даст вводную:

— Под проволокой остался мой сапог: найти! Время две минуты!..

Сам стоит на одной ноге, другая согнута в коленке, босая. Земля темная, сапог такой же окраски, как его найдешь? Ощупывай каждый бугорок. Но вот кто-то докладывает:

— Нашел!..

— Как?

— По нюху…

— Молодец!

Или посадит заранее кого-нибудь из самых зрячих в траншею с пулеметной площадкой, остальных разведет в разные концы. Вводная:

— Взять «языка» в траншее. Только учтите, «язык» имеет право хлестать из ракетницы по обнаруженной опасности. И лопату настоящую может пустить в ход. Синяки и шишки — три наряда за каждую.

И возвращались, бывало, не раз с синяками и шишками.

Броски на выносливость, умение «превращаться» в незаметный предмет возле дороги, плавание в ледяной воде и саморазогрев, оказание первой помощи и знание первой сотни немецких слов, применение холодного оружия и выход из опасной зоны — все подчинялось одному: умей взять и привести «языка».

Захват «языка» — это самое трудное, сложное и опасное в разведке искусство. И это не просто слова. Именно искусство, потому что никаких определенных правил и научных трактатов по этому вопросу нет. Лишь личный опыт по захвату условного «языка» открыл перед Дмитришиным такие приемы и ходы, которые не перескажешь без показа. В каждом эпизоде разные условия, в каждый момент надо действовать с учетом поведения «языка». Убить его в тысячу раз легче, чем взять. Он не палка, не кукла, запрятанная в сундук. У него есть все, что нужно для обороны. Но он может применить против тебя имеющееся у него в руках оружие, а ты не можешь, тебе надо взять его живьем и без крика. Вот и действуй: отвлечение внимания, зрительный мираж, ложный шум, реакция с опережением осмысленного решения. Только разведчик знает, как все это сложно в конкретной боевой обстановке.