— Истина только одна, — заявляет судьям Владимир Заимов. — Я люблю свой народ, служил ему верно и преданно всю свою сознательную жизнь. Никогда не делал чего-либо во вред Болгарии. Если кто и повредил нашей стране, так это фашисты и их слуги, которым хочется, чтобы славянство стало навозом для гитлеровцев. Их опьяняет мысль, что Германия победит и завоюет Советский Союз. Они забывают, что каждая завоевательная война заранее обречена на неуспех, что никакими техническими средствами нельзя остановить естественные законы развития человеческого общества. Вы обвиняете меня в том, что я был якобы советским шпионом, продал свою страну. Я не шпион. Шпионы служат за деньги, а я никому ни за что не продавал себя… Как офицер и гражданин, я считал и считаю, что обязан исполнить свой долг. Не допустить, чтобы наша армия пошла против наших братьев и офицерство использовало ее как армию наемников. Почему я должен стать преступником в отношении самого себя? Я принимал участие в войнах, лживо названных освободительными и объединительными. Мы все еще страдаем от последствий этих прошедших войн, и наш народ, наверное, еще долго будет ощущать их. Однако наше участие в этой безумной войне на стороне фашистов будет гибельным…

Председатель суда картинно закрывает уши ладонями: это же пропаганда! Он напоминает Заимову, что тот уже второй раз предстает перед военным судом и обвиняется «в тягчайших преступлениях в отношении его величества царя и отечества».

«Господин председатель, мне кажется, вы ошибаетесь — в отношении царя, но не отечества», — возражает Заимов. Нет, для него не царь олицетворяет отечество, а те люди, с которыми он познакомился в застенках гестапо. Доведенные пытками, физическими мучениями, казалось, до отчаяния, эти люди, среди которых были и совсем еще молодые, почти дети, все же находили в себе силы выстоять во время самых жестоких истязаний. Это были непобедимые солдаты, каких он, много повидавший генерал, не встречал за всю свою предыдущую жизнь. Он, Владимир Заимов, сколько бы ни осталось ему жить, будет таким же солдатом…

— Вы говорите о коммунистах? — шипит во гневе председатель суда. — Это у них вы учитесь? Вы, который по благоволению его величества достиг высокого чина в болгарской армии? Какой позор! Только за одно это вы заслуживаете самого тяжкого наказания!

— Я принимаю на себя этот позор ради чести оккупированной, но не покоренной Болгарии.

— Изменник! Предатель! — вскакивает со своего кресла прокурор. — Он осмеливается говорить против великой Германии, которая своими победами делает великой и Болгарию!

— За эту ложь и я дорого заплатил, господин прокурор. Она стоила мне раздробленной ноги и простреленной головы, а Болгарии — двух национальных катастроф. Господа судьи, неужели это было так давно, что сейчас вы об этом уже успели забыть? Ведь не настолько далеки мы от событий тысяча девятьсот тринадцатого и восемнадцатого годов, когда Болгария стояла перед пропастью и ее фактически толкнули в пропасть? Разве трудно предвидеть конец и этой войны? В ней сгорит старый мир, который в век расцвета мысли и разума не смог найти мирного способа для разрешения своих противоречий. Неужели вы думаете, что миллионы людей оставят безнаказанным такое злодейство, как эта война? Простой народ видит то, чего не хотят понять наши правители: Германия, вступившая на путь порабощения и ограбления народов, будет разбита в этой войне. Опьяненная вчерашними легкими победами в Европе, Германия завтра будет горько сожалеть, что она оказалась игрушкой в руках темных сил, превративших немецкий народ в уничтожающую стихию. А ведь он мог бы заслужить любовь и уважение народов своей созидательной силой и творческой мыслью. Но пусть сами немцы раздумывают о тех несчастьях, какие они причиняют народам и которые завтра обрушатся на их головы. Я думаю о судьбе Болгарии. Болгарский народ не хочет быть сообщником темных сил в разрушении и истреблении людей. Болгарский народ не желает участвовать в преступной войне против русского народа — своего освободителя. Он не хочет быть жандармом немецких завоевателей на Балканах…

— Он сошел с ума! — кричат за судейским столом. — Нет! Он просто платный агент большевиков!

— Неудобно господам судьям впадать в такие противоречия, — иронично замечает генерал. — Сумасшедший не может быть платным агентом. Работа, за которую наказывают смертью, не оплачивается деньгами. Сейчас карманы набивают фабриканты оружия, военные поставщики, мародеры, а не те, кто борется за честь и свободу своей родины…

Многоопытный председатель суда вновь и вновь прерывает Заимова то окриком и угрозой лишить слова, то разглагольствованием о «возвышающем Болгарию» союзе с гитлеровской Германией, то неожиданным вопросом. Протокольная запись судебного процесса сохранила все эти уловки — жалкие попытки сбить Заимова с мысли, не дать высказаться до конца.

П р е д с е д а т е л ь. А вам не хотелось бы видеть Болгарию великой?

Г е н е р а л  З а и м о в. Ограбление чужих земель и порабощение других народов не сделают Болгарию великой. Возвеличить может только помощь порабощенным народам, борющимся за свою свободу и национальную независимость.

П р о к у р о р. За такие слова виселицы мало!

Г е н е р а л  З а и м о в. Турки тоже за подобные слова вздернули немало лучших сынов нашего народа.

П р о к у р о р. Замолчи, предатель!

Г е н е р а л  З а и м о в. Такое оскорбление меня не трогает, поскольку не может относиться ко мне. Предатель не болгарский народ, воздвигший памятники любви и признательности русскому народу. Не были предателями ни ополченцы Шипки, ни их сыны, которых вы судите и убиваете за то, что они идут по стопам своих отцов.

П р е д с е д а т е л ь. Я лишаю вас слова!

Г е н е р а л  З а и м о в. Судебное следствие еще не окончено, господа судьи. Иначе, на каком основании вы вынесете свой приговор? (Полицейские хотят силой увести генерала.) Здесь суд, а не арестантская камера, господа полицейские! (К суду): Сохраняйте по крайней мере видимость чести суда!

П р е д с е д а т е л ь. За оскорбление суда лишаю подсудимого слова, пока он не заявит, что впредь будет отвечать только на поставленные ему вопросы. Подсудимый, вы слышите?

Г е н е р а л  З а и м о в. Я до сих пор отвечал только на поставленные мне вопросы, господин председатель.

П р е д с е д а т е л ь. Отвечайте коротко и ясно: признаете ли вы себя виновным в том, что поддерживали преступные связи с людьми из советского посольства?

Г е н е р а л  З а и м о в. Я не признаю себя виновным в поддержании таких связей. Если бы освободить советское посольство от полицейской блокады, будьте уверены, что тысячи патриотов со всех концов страны придут туда, чтобы засвидетельствовать, что их возмущают намерения превратить Болгарию в базу для войны против Советского Союза…

Москва осталась единственной надеждой народов мира. Москва сегодня — оплот порабощенных, но непокоренных европейских народов. Москва — надежда каждого человека, который хочет иметь свою родину…

П р е д с е д а т е л ь. Довольно речей! Я уже тридцать лет военный судья. И мне опротивело выслушивать подобные слова подсудимых. Какая безумная амбиция заставила вас отречься от своей среды, от высокого звания уважаемого и всем обеспеченного высшего офицера?

Г е н е р а л  З а и м о в. Этот вопрос я считаю серьезным, господин председатель, и серьезно на него отвечу, хотя знаю, что не буду понят. Главным виновником моего отречения от привилегированной генеральской среды я считаю влияние солдат. Да, простых солдат в окопах. С ними я провел две войны, с их сыновьями любил разговаривать до последнего дня своей службы. Они, солдаты, нравились мне больше, чем представители высших сфер. Они, простые солдаты, как мы их называем, умели отличать справедливое от несправедливого, хорошее от плохого. Особенно верно солдаты разбираются в политике. Вы вот слушали речи подсудимых, а я слушал солдат. Речи подсудимых вам опротивели потому, что вы всегда находились с ними на совершенно противоположных позициях. Я же был в одинаковом положении с солдатами: вместе сидел в окопах, воевал, имел те же шансы погибнуть. Оттого и не могли мне надоесть солдатские разговоры. В окопе и в бою командир не судья, который обвиняет и выносит приговоры, а скорее подсудимый: приговор зависит от того, к чему он приведет солдат — к победе или к бесцельной смерти.