Пауль Чикушинский вспоминает совсем недавний случай. Там, где западный берег Эльбы стелется ровным полем, реваншисты вздумали провести показной митинг. Пусть, дескать, посмотрят и послушают живущие на восточном берегу.

Целый день зазывали на митинг жителей окрестных западногерманских сел. К вечеру набралось несколько сот человек. Организаторы митинга готовы были «приступить к делу», как совершенно неожиданно слово взял... Чикушинский. Он решил выразить свое отношение к фашистскому сборищу. Один из катеров на полном газу промчался по реке. Двенадцатицилиндровый двигатель заполнил все вокруг мощным рокотом. Как только на развороте гул его немного утих, над берегом послышался голос оратора, усиленный десятком громкоговорителей. Чикушинский понял — нужен еще катер.

— Я выслал тогда четыре катера, — улыбаясь, говорит он. — Представляете, что творилось на Эльбе: от грохота — а все моторы буквально надрывались — еле выдерживали барабанные перепонки. Митинг, конечно, не состоялся...

Офицер прикоснулся к плечу механика, подмигнул ему и тот прибавил обороты. Первое впечатление было такое, что катер чем-то сильно вдавили в воду. Он весь глубоко осел, с правого и левого борта над палубой поднялись зеленоватые гребни волн, за кормой потянулась широкая, долго не смыкавшаяся борозда. Все умолкли. Напрасны были сейчас любые слова. Можно было только восхищенно переглядываться, радуясь мощи этой маленькой машины, которая здесь, на Эльбе, так замечательно служит людям. А они, люди, умеют владеть ею, и, видимо, восхищаться-то надо прежде всего ими — солдатами демократической Германии.

3

Если подниматься вниз по Эльбе, граница уходит вправо, все дальше и дальше, пересекая поля и углубляясь в густые, уютно разросшиеся на горных склонах леса. А там незаметно проникнет она и в «зеленое сердце» Германии, как поэтически называют немцы обширные лесные массивы на юге страны.

Но прежде чем перед вами откроется горизонт в зубчатых изломах горных вершин, придется долго плутать в тумане, разлившемся по обе стороны Эльбы. Он одинаково плотный и днем и ночью, и все машины ползут на ощупь, подслеповато разглядывая дорогу тусклыми, словно слезящимися от напряжения фарами.

Туманы, особенно частые и продолжительные здесь весной и осенью, возбуждают к себе почти враждебное отношение не только водителей, но и пограничников. За дорогой еще уследишь, тем более, если она знакома с детства, а вот как уследить за нарушителем? Ведь у него неограниченный выбор троп, дорог, направлений. Каким из наиболее вероятных путей пойдет он в эту ночь, прикрываясь теменью и туманом, где именно попытается пересечь границу?

— Эх, научиться бы разгонять на Эльбе туманы, — сказал, глубоко вздохнув, встретивший нас пограничник. — И до чего же они у нас тут вязкие, ну прямо непробиваемые...

Солдат только что вернулся с границы. Он не спеша снял боевой костюм, сплошь покрытый для маскировки темными пятнами, сдал гранаты, ракетницу, патроны. Автомат он чистил быстро — дело, видать, привычное. К тому же после долгих часов полной тишины и одиночества его тянуло сейчас к товарищам. Они могут иногда и надоесть, но едва окажешься в разлуке, по ним сразу же начинаешь скучать.

Самое подходящее место для дружеской беседы — ротный клуб. Комната просторная, светлая, лучшая во всем здании, кресла мягкие, удобные, столы круглые — словом, все здесь располагает к отдыху и задушевной беседе. Есть и телевизор, и настольные игры, и библиотека. За стеклянными дверцами книжного шкафа — разноцветные корешки любовно изданных книг: политических, литературно-художественных, специальных.

— Узнаете? — спрашивает секретарь партийной организации Готфрид Рехенбергер, снимая с полки толстый томик в ледериновом переплете. — «Битва в пути» Галины Николаевой. А это — «Следопыт» Евгения Рябчикова. Про знаменитого Карацупу. Все прочитали. Залпом. Скажите, где он сейчас? Служит ли?

— Большой это пограничник, — присоединяется к нашей беседе ефрейтор Манфред, — у нас его каждый знает. И каждому хочется походить на него. Вот и я, когда столкнулся с тремя нарушителями, вспомнил о товарище Карацупе: а как бы он действовал на моем месте? Наверное, тоже хитрость бы применил. Схватить сразу троих не просто. Без хитрости не возьмешь. А я в тот вечер был старшим наряда...

И увлекшись, ефрейтор стал вспоминать, как его наряд встретился с тремя не совсем обычными нарушителями. Это были тоже провокаторы. Увидеть их не составляло особого труда, так как они подошли к границе открыто. Они и не думали маскироваться. Наоборот, очень шумели.

Зачем, спросите, с какой целью? А чтобы вызвать пограничников. Уговорить их, соблазнить Западом. Толкнуть на измену. Невероятно? Да, и однако таких попыток здесь было сколько угодно. Правда, глотку дерут они напрасно, обычно солдаты им и на глаза не показываются.

В тот раз один из провокаторов — женщина — вышел прямо на контрольную полосу. И опять никого нет, никто не бежит. Пошла дальше, в глубь участка, а за ней — остальные двое. Так и идут друг за дружкой, гуськом. Углубились уже порядочно, и тогда ефрейтор Манфред шепотом приказал своему напарнику скрытно обойти нарушителей слева, а сам быстро обошел их справа. «Клещи» получились надежные, прочные, вся эта троица назад не вернулась. Словом, пошли по шерсть, а оказались стрижеными.

Манфред гордится тем, что ему удалось взять врагов хитростью. Так же в свое время действовал и знаменитый советский пограничник.

Клуб наполняется свободными от занятий солдатами. Они бесшумно переступают порог, рассаживаются за столиками, прислушиваясь к разговору, который постепенно становится общим.

— В прошлом году, — говорит товарищ Рехенбергер, — к нам приезжали московские комсомольцы. Видели, у самого входа скульптуру Ленина? Это они подарили. Молодежная организация нашей роты лучшая в войсках. Вот они и преподнесли нам тогда этот бесценный подарок. Сказали: так держите!

— Держите?

— Пока позиций не сдаем. И не сдадим. Мы тогда клятву дали: опираться на долголетний опыт советских пограничников, охранять границу в духе великих заветов Ленина. Это такая клятва, отступать от которой нельзя. И когда, возвращаясь со службы, мы у входа в казарму встречаемся с Лениным, каждый из нас словно отчитывается перед ним, рапортует ему...

Подразделению есть о чем рапортовать: социалистические обязательства выполнены, весь личный состав подготовлен отлично, граница закрыта прочно. Только за последние месяцы на участке подразделения захвачены десятки нарушителей. Это не смирные овечки: они и свои клыки показали, на хитрость отвечали хитростью, на выстрел — выстрелом.

Солдаты в роте по-военному расторопные, здоровьем и силой не обижены. Самый богатырский вид у фельдфебеля: он и выше всех, и в плечах шире, и рука у него тяжеловатая. Был бы старшиной, наверное, слишком грозным, если бы не удивительная и совсем не подходящая к его внешнему виду мягкость характера. «Наша мать» — говорят о нем в роте.

— А командир? — спросил я у Рехенбергера. — Как о нем у вас говорят?

— Если старшина — мать, то командир — отец, — быстро ответил секретарь. — Мы знаем, что и у вас так же, — он вдруг улыбнулся и обвел собравшихся взглядом, поощряющим к откровенности. — А теперь прошу вопросы.

С этого началось наше мысленное путешествие по сухопутным и морским границам Страны Советов. Вопросам о советских пограничниках, об их жизни и быте, их службе не было конца. Побывали на Памире и Камчатке, в Заполярье и Туркмении, у Курильской гряды и на черноморских берегах. Прошлись по дозорным тропам, посетили заставы... Как дела у вас, товарищи по оружию? Часты ли схватки с вражескими лазутчиками? Крепка ли дружба с местным населением (многие немецкие пограничники смотрели фильм «Над Тиссой», так что кое-какое представление об этом уже имеют). Можно ли переписываться с отличной заставой, охраняющей границу в песках Туркмении?.. Через все расстояния потянулись к далеким советским заставам незримые нити. И это было не простое любопытство, удовлетворить которое не так уж трудно: в каждом вопросе, в том, как он был задан, в тишине, которая потом мгновенно воцарялась, чувствовалась искренность, идущая из глубины души, восхищение мужеством часовых первого в мире социалистического государства.