Я слушаю вполуха, вцепившись руками в сиденье и не отрывая глаз от спидометра. Конечно, все, что рассказывает Гонза, чрезвычайно любопытно. Но не мог ли бы он говорить, не оборачиваясь ко мне и держа руль как положено? Стрелка спидометра дрожит уже у цифры «140», «шестотройка», как здесь ласкательно именуют машину «Татра-603», мчится по великолепной, но неширокой дороге. А навстречу летят грузовики и легковушки. Того и гляди...

Однако сидящий рядом со мной капитан Ярослав Ярош невозмутимо спокоен. Видимо, уверен в водительском мастерстве Гонзы, а потому и не проявляет никакой нервозности. Дав шоферу выговориться, он просит его ехать немножко быстрее. Куда уж там быстрее! Но Гонза согласно кивает, и стрелка спидометра сразу подскакивает к цифре «160». Кажется, машина вот-вот оторвется от асфальта и взмоет в воздух.

Словно обретя необходимую обстановку, начинает рассказывать Ярош. Он сотрудник пограничной газеты, в войсках уже двенадцать лет, начинал с рядового. Человек начитанный, много знающий, Ярослав может поведать уйму интереснейших вещей. Я уже в этом убедился. На этот раз он начинает довольно неожиданно. Постукивая указательным пальцем по голове собаки в петлице своего кителя, спрашивает, знаю ли я, почему чехословацкие пограничники носят такую эмблему. Пожимаю плечами: откуда мне знать.

— Это любопытная история, — Ярослав устраивается поудобнее на сиденье. — Понимаешь, на Шумаве — это на баварской границе — с незапамятных времен жили ходы. Свободные люди, которые не зависели от феодалов, не знали крепостного права. Только несли королевскую пограничную службу. Ну, вроде ваших казаков — донских или кубанских. Одевались они интересно: белые халаты до пят, высокие сапоги, широкополые черные шляпы. В руках — секира, на поводке — собака. Знамя у них было белое, в центре — голова черного пса. В семнадцатом веке, после сражения у Белой горы, самостоятельное чешское королевство перестало существовать. Захватили нашу страну иноземные феодалы, которым австрийский император дал земельные наделы в Чехии. Ну, в других районах народ противился не очень долго: не все ли равно, какой национальности пан — немец, чех или австриец. Спину гнуть на каждого надо. А ходы, искони вольные, не пожелали стать рабами, отдать свою землю захватчикам. Восстали. Долго сражались, но в конце концов потерпели поражение. Вождя восставших Яна Козина вместе с ближайшими сподвижниками казнили, остальных заставили тянуть лямку на панов. А символ ходов — голова пса — почти триста лет был под запретом, потому что знаменовал собой верность свободе и гражданскому долгу. Когда же мы создавали свои пограничные войска, то восстановили этот древний символ. Правда, содержание его сейчас намного шире, чем у ходов было, но основной смысл тот же: бессонно хранить родную землю...

С шоссе сворачиваем на проселочную дорогу. Гонза, недовольно ворча, сбрасывает скорость до пятидесяти. Что ж, теперь можно и в окно посмотреть. Прежде, на той сумасшедшей скорости это было бессмысленно: ничего не разглядишь. Мимо проплывают деревни. То там, то тут видишь добротные каменные дома с пустыми, незастекленными глазницами окон. Ярош, перехватив мой недоуменный взгляд, поясняет:

— Людей не хватает. Раньше-то здесь жили в основном судетские немцы. После войны они в большинстве своем перебрались в Западную Германию. Те, у кого рыльце было в пуху, конечно, не захотели жить в народной Чехословакии. Мы вынуждены были заселять эти места добровольцами. Однако полностью заселить пока не можем. Почему? Людей мало. И еще одна причина есть: боятся, не решаются. Что ни говори, а район этот опасный: реваншисты под боком, в нескольких километрах, то и дело всякие провокации устраивают...

2

На заставе, по-здешнему — в роте, нас встречает надпоручик Карел Мича. Самого начальника заставы нет, он в служебной командировке.

В канцелярии завязывается оживленный разговор. Мича, как и большинство мужественных людей, с которыми мне доводилось встречаться на наших заставах, о себе рассказывает неумело и неохотно. В самом деле, говорит выражение его лица, разве это тема для разговора?! Зато о своих товарищах может говорить долго, с увлечением.

Представляет нам младших командиров. Ротмистр Франтишек Сохор, сверхсрочник, старшина роты. На счету у этого парня десятки задержанных нарушителей, не раз бывал в серьезных схватках и переделках. Ротный Ярослав Бацо, командир отделения служебных собак. Его питомцы разве что говорить не умеют, а в остальном работают с точностью электронных машин. Между прочим, учился у нашего известного собаковода из Закарпатья старшины Акима Сызранова. До сих пор с восхищением вспоминает своего учителя и его друга Дона: «Вот это пес!»

Вообще о советских пограничниках здесь говорят с подкупающей дружеской теплотой. Не потому, чтобы угодить мне, советскому гостю, сделать приятное. Просто на самом деле наши пограничники очень во многом помогали и помогают чехословацким, щедро делятся своим богатым опытом. Тесные связи поддерживают с заставами Закарпатья: условия-то сходные, такая же гористая местность. И климат похожий: частые туманы, дожди.

Служба тут тяжелая. Тревожная и бессонная, как на любой другой границе. Но есть и своя специфика. Самое трудное — быть твердым, выдержанным, когда тебя постоянно провоцируют. А провокации — на каждом шагу, ежедневно. Идет наряд, а западногерманские пограничники и американцы пулеметы на него наводят, автоматами грозят, постреливают в воздух, всякие оскорбительные словечки выкрикивают, камнями бросают. А то примутся швырять в солдат плитками шоколада и пачками сигарет: «Эй вы, нищие голодранцы, возьмите на пропитание!»

— Тут уже сцепишь зубы намертво, кулаки сожмешь, всю волю в узел завяжешь и идешь, точно ты глухой или никого на той стороне не существует, — надротмистр Франтишек Недведь показывает, как это делается.

Лицо его каменеет, на скулах вздуваются твердые желваки, на губах появляется легкая презрительная усмешка. И я вдруг отчетливо понимаю, каких внутренних сил требует эта железная выдержка.

— К этому мы уже привыкли, — добавляет Ярослав Бацо. — Хуже, когда судетские немцы, бывшие жители этих краев, собираются на свои реваншистские шабаши. Понимаете, сгрудятся толпами человек по двести, по триста, толкутся у самой границы, размахивают лозунгами, знаменами со свастикой; некоторые группки заходят на нашу территорию метров на сто. Все пьяные, крикливые, хвастливые, вооруженные. Иногда начинают обстреливать наряды, набрасываются на пограничников...

Да, здесь служба — на сплошных нервах. Сорваться, поддаться на провокацию нельзя: этого реваншисты только и ждут. И все же в истории роты нет ни одного случая безнаказанного перехода границы. Никому из нарушителей не удалось еще пройти в тыл. А идут многие. Нарушители тоже разные. Есть шпионы, диверсанты, контрабандисты. Есть и такие, кого нужда гонит из ФРГ, кто не может там найти работу или не желает служить в бундесвере. Через границу с ГДР им пройти трудно: полно войск, особенно американских. Поэтому и идут через Чехословакию в ГДР. Этот путь им кажется более безопасным. Верят, что чехословацкие пограничники обратно их в боннский «рай» не отправят...

Надпоручик Мича вызывает в канцелярию четверых молодых солдат. Юные лица, обветренные морозами и обожженные солнцем, четкая выправка, особенная, свойственная пограничникам и у нас, некоторая щеголеватость в одежде, сдержанность и немногословность. На кителе у каждого знак с надписью «Не пройдет!» Этот нагрудный знак вручается тем, кто заслужил право быть старшим наряда, это боевой клич бойцов-антифашистов республиканской Испании: «Но пассаран!»

Знакомимся.

— Воин Франтишек Бенедикт. Второй год службы. Был кочегаром на паровозе.

И — не предусмотренная уставом — смущенная улыбка: на первый-то взгляд, здесь легче, чем на паровозе. Но ведь все время живешь, как боек на боевом взводе. Это, конечно, трудно. Но — надо: республика положилась на него, Бенедикта.