В словах майора чувствовалась уверенность. Мы знаем, что в этом доме спрятаны целые клады золота. Картошка в мундире, дешевая хамса в праздничный день — показное. Нищий, жалкий миллионер! Но где золото? Как найти его? Усталые возвращались с окраины города, напряженно думали об этом.

На следующий день опять работали долго и упорно. Приборы показывают, что где-то глубоко в земле лежит золото. Земля промерзла, стала что железо — бьем изо всех сил. Отскакивают не куски, а крошки. Нижние слои стали помягче. Работа пошла быстрее. На дне глубокой ямы показалась железная труба. Вынули. Снизу заострена наподобие кола, сверху закупорена деревянной пробкой. Валютчик выбрал в сарае шурф глубиной более двух метров. На дно шурфа опустил кусок железной трубы, вбил его еще в землю сколько мог и засыпал шурф землей. Потом наверху его замаскировал: в сарае была солома, дрова, песок, щепки. Надеялся, что ничего подозрительного обнаружить здесь нельзя будет.

Раскупорили трубу — посыпались золотые монеты. Сосчитали — триста рублей царской чеканки.

Когда копали в сарае, хозяин говорил: «Зря ищете. Ничего нет». По выражению его лица видим — работаем там, где надо, и упорно продолжали копать. Он уже больше не издевался, в голосе проскальзывала просьба. Это, конечно, от трусости. В то же время мы примечаем, что происходит вокруг. У хозяина два сына. Один учится в школе, второй работает. Так вот, первый, младший, подойдет, посмотрит, как мы копаем в сарае, и после этого обязательно отправится в уборную. Я говорю майору, что надо и уборную осмотреть.

Майор Дудко кивает головой — вполне согласен, только не надо преждевременно волноваться. Он в любой обстановке умеет себя сдерживать.

Вызвали ассенизаторов, очистили яму. И там, на дне этой ямы, на глубине трех метров, увидели сверток. Он был сделан с особой заботливостью: сверху толь, потом клеенка, под ней — промасленное полотно. Этот трехслойный пакет крепко перекручен бечевкой. В пакете — семьсот золотых монет. Царские рубли.

В это же время пожарники выкачивали воду из колодца. Мы уже действовали с полной уверенностью, знали, что такое надежное место, как колодец, валютчик тоже использовал. Спустился я в колодец — холодно, мрачно. Со стенок вода и грязная жижа на голову льются. Глубина больше десяти метров. Вода быстро прибывает — родник сильный. Сверху воду насосом тянут, а я дно осматриваю с фонариком. Промок до нитки, два раза поднимался наверх обогреться. Продрог до костей, но не отступился. Насос дочиста не откачивал. Я наберу ведро воды, и пока его кверху тянут, осматриваю дно сантиметр за сантиметром...

И вот рука нащупала что-то скользкое, раскисшее. Кусок велосипедной камеры. Концы проволокой закручены. Поднял — тяжелая штука.

— Нашел! — обрадованно крикнул наверх. — Тащите!

Раскрутили проволоку — в камере пергамент и тонкая резина. Развернули — опять золотые рубли. Сто сорок пять штук!

Потом нашли пять золотых часов. Они были замурованы в фундаменте дома с обратной стороны вентиляционной отдушины...

Дом на окраине города, его хозяин на всю жизнь останется в моей памяти. Он не только стяжатель, он — лютый враг советского народа. Младшему сыну, своему любимчику, внушал: «Скоро придут американцы. Крупное предприятие откроем, вот заживем!» Старшему сыну Сергею не доверял. Однажды Сергей что-то купил себе. Валютчик так избил его, что он не мог трое суток подняться.

Жалкий трусливый тип. Он часто менял работу, был весовщиком, истопником, сторожем. Малограмотный и тупой. Мы не узнали, откуда сыпался на него золотой дождь, но было ясно, что его подобрала какая-то крупная капиталистическая фирма.

Немного о психологии

Может, разговор о психологии будет несколько назидательным, но что поделаешь, тут фактов привести нельзя, только выводы, советы. Поэтому я буду предельно краток.

Борьба с контрабандистами убедила меня, что можно многое узнать по выражению их лиц, движению рук, головы, походке. Если ты рядом с тайником, на лице контрабандиста появляется испуг, жесты становятся резкими, нервными. Отойдешь подальше — лицо сразу светлеет, жесты спокойнее, увереннее. Тут уж все ясно — возвращайся на прежнее место, действуй наверняка.

Второй мой вывод: контрабандист торопится, нервничает, когда заделывает тайник. Ему, жадному и хищному, всегда кажется, что он потеряет свое добро. Мне почему-то мысленно так представляется контрабандист, когда он заделывает свой тайник — руки у него дрожат, голова трясется. И поэтому, как бы он ни старался, никогда не сможет сделать так, как было сделано на заводе. Обязательно оставит царапины, вмятины, пятна. Да и краску никогда не подберет в тон прежней. Конечно, это детали, но мы должны их видеть. Именно такие, чуть приметные детали, всегда являются ключом для раскрытия ловких, далеко идущих махинаций.

И еще одно. Когда находишь тайник, то контрабандист-иностранец чаще всего не признается, что это его добро. Кошки на сердце скребут, а он все равно отказывается. Пограничнику надо запомнить этого человека, крепко запомнить. С ним встретиться еще придется. Стяжатель и спекулянт внакладе оставаться не будет. Через месяц, полгода, через год он обязательно появится и притащит контрабанды в несколько раз больше того, что потерял...

На этом старшина Кублашвили закончил свои рассказы.

Добрые слова

В кабинете командира части собрались офицеры. Разговор пошел о разоблаченном валютчике, о контрабандистах разных калибров.

— Контрабандисты говорят, — сказал майор Маглицкий, — хорош здесь город, но был бы он в сто раз лучше, если бы в нем не жил Миша. Так насолил им старшина Кублашвили. Они подбрасывали ему письма с мольбой и угрозами, обещали построить богатую виллу на берегу Черного моря или в Кавказских горах, если Миша согласится отсюда уехать. Кублашвили читает такие письма и смеется: «Эх, чудаки! Не знают, видно, что на Кавказе у меня давно есть самая богатая и дорогая вилла — родительский дом, а черноморского берега я полноправный хозяин — это берег моей Грузии». Неподкупен наш старшина. Заискивания, угрозы контрабандистов вызывают у него неукротимую энергию бороться с ними беспощадно и упорно...

Майор Дудко, который является командиром старшины, говорит:

— Почти каждый день приходится насильно отправлять его домой. Скажешь — Миша, иди обедать. Ответит — надо еще малость задержаться. Есть дело. Вернешься с обеда, а он уже на месте, работает. Спросишь — опять без обеда остался? Смутится, опустит глаза. У Кублашвили много друзей среди рабочих. Он всегда знает, что делается на станции, где ему надо сосредоточить внимание. Дружба с рабочими помогает ему успешно бороться с самыми опытными контрабандистами.

Командир части взял папку, стал читать:

— За бдительную службу Кублашвили получил более пятидесяти поощрений. Не имел ни одного замечания. Награжден медалью «За отвагу» и орденом Красной Звезды...

Нет для человека ничего более почетного, чем добрые отзывы товарищей. Старшину Кублашвили офицеры и сержанты называют героем пограничной службы, человеком с чистым и неподкупным сердцем, грозой контрабандистов.

Разговор под старым вязом

Перед отъездом из части я решил побывать у Кублашвили дома, в семье. Был воскресный день. Тихие окраинные улицы привели меня в большой двор, где очень старые, толстоствольные вязы росли вокруг пруда с извилистыми берегами. Приближалась весна. В пруд бежали первые ручейки, крошился под ногами снег. В лужах купались воробьи и голуби, на верхушках деревьев кричали, возились грачи.

Здесь же, на дворе, я увидел Кублашвили. Он стоял у пруда вместе с дочкой Томой.

Мы уселись на скамейку под старым суковатым вязом. Над нами ползли низкие облака с рваными краями, от них шел на землю знобящий холод.

— В Грузии теперь небо, наверное, высокое-высокое и голубое, — задумчиво проговорил Кублашвили и взглянул на Тому. — В детстве я выбирал укромное местечко в горах, усаживался там, смотрел на небо. Оно так и запомнилось — голубое, высокое, чистое.