— И что, получилось? — удивился Всеволод.

— А то! Американцы уже потом, спустя время, сами наладили производство таких, с позволения сказать, александритов, даже запатентовали придумку нашего Ванадия, как собственное изобретение! Хе-хе.

Сева был немного разочарован: думал, расскажут о колдовстве каком-нибудь, о магии, а тут… технический трюк просто.

— Далась вам эта магия, — сказал, посмеиваясь, Доктор (так называли сверстники второго участника «застолья»). — Думаю, что всякий истинный ученый немного волшебник… или, по крайней мере, иллюзионист. Литераторы привыкли изображать нас рассеянными чудаками, беспомощными в повседневной жизни, такими, знаете, «не от мира сего». Заблуждаются! Вот, в качестве примера, малоизвестный факт из биографии известного итальянского ученого, жившего в Пизе. Он подрабатывал на жизнь тем, что спорил с заезжими туристами на деньги: что быстрее упадет с башни, ядро железное или бумажное ядро в деревянном ящике, трехфунтовое или двенадцатифунтовое? И достижения фундаментальной науки приносили ему немалый доход!

Посмеялись. Сева, напустив на себя умный вид, добавил:

— Наверное, ядро в ящике будет дольше падать: сопротивление воздуха больше. Только разница во времени ничтожная, и ею можно пренебречь.

Молчавший до сих пор Савич, долговязый мужик в очках с толстенными стеклами, усмехнулся:

— Пренебречь, говорите… Как сказать. Помню случай: человек за воздух, как за соломинку ухватился… Я тогда у «естественников» работал, и ездил в командировки с геологическими партиями. На приполярном Урале было. Вертолет вез домой с вахты бригаду проходчиков. Мужики, как обычно, выпивали. Одному закурить захотелось, что в вертолете запрещено категорически — в салоне емкости с горючим находятся. А тому — море по колено. Сидит, дымит. Заглядывает к ним ботмеханник, и на мужика: «Ты чего делаешь! А ну, бросай курить здесь!». Проходчик, спьяну, понял приказ в буквальном смысле. Прежде чем бортмех успел ему помешать, открыл входной люк, окурок выбросить. Ну и, вслед за охнарем, сам вывалился. С высоты нескольких сотен метров падал. Комментарии, как говориться, излишни. Но! Мужик в свое время в ВДВ служил. И, постарался, как его учили, погасить, на сколько возможно, скорость. Раскрылился в тулупе своем. Перед ударом сгруппировался. Спасло его, в первую очередь, конечно, то, что упал на заснеженный склон. Но и грамотное поведение не последнюю роль сыграло. Отделался переломом конечности. Только ведь удача, она дама капризная: сегодня так повернется, а завтра — другим местом. Вот и проходчик не избежал-таки печального итога. Он так усердно обмывал свое чудесное спасение, что однажды уснул, пьяный, на улице, и замерз насмерть. В этот раз не помог и тулуп.

Помолчали. Разлили по второй. Выпили.

— Савич, — обратился к долговязому Арнольд Адольфович, хрумкая огурчиком, — расскажи, как у вас проходчик лошадь напугал.

— Да, — с готовностью откликнулся Савич, — был такой случай. Один проходчик, Вася, здоровый жлоб, придумал, как, не вылезая из спального мешка, выходить по нужде. Прорезал дырки и, как приспичит, сунет ноги в сапоги и прямо в спальнике идет за палатку. Раз после смены работяги отсыпались до обеда: у них выходной был. Васе забожалось выйти. Он, как обычно — ноги в сапоги и на улицу. А тут начальство подъезжает к лагерю на лошади. Ну, лошадь видит, спальный мешок идет навстречу, напугалась, бедная, как заржет и в сторону от этого приведения! Начальство — кубарем с лошади. Досталось потом Васе за рационализацию.

— Не оскудела земля русская талантами! — воскликнул Доктор. — Изобретатели-самородки. Ломоносовы!.. Кстати, о Михайло Васильевиче. Он, как известно, утверждал: «Если где-то убавится, то в другом месте, обязательно столько же прибавится». Почему-то принято считать, что Ломоносов пришел к такому умозаключению, проводя химические опыты. На самом же деле эта взаимосвязь касается в первую очередь экономики, и была выявлена будущим академиком еще в Холмогорах, когда юный Миша торговал рыбой.

Подвыпившие кудесники-ученые дружно рассмеялись. Доктор, как в дальнейшем узнал Сева, любил сочинять байки и анекдоты о знаменитых людях, по-своему интерпретируя знакомые всем факты.

Разговор катился, перескакивая с пятого на десятое. Известное дело: обо всем на свете успевает поговорить русский человек за чаркой вина.

— Кстати, об экономике, — открыл новую тему Арнольд Адольфович. — Помню, был я в Ленинграде в командировке. Году в сорок седьмом, пожалуй. И надо же, порвался ботинок, стала подошва отходить, просить каши. Я — к мужичку, что в будке сидит, и ботинки с сапогами починяет. Снял ботинок, сижу, жду… Он его прошивает и у меня спрашивает: «А сам-то, кто по профессии?». Что ответить? Колдун? Волшебник?

Компания понимающе захихикала.

— … Ну, я и говорю чистую правду, как в трудовой книжке и командировочном удостоверении записано: «Старший научный сотрудник». Молчит сапожник. Переваривает услышанное. А после и выдает: «Плохо в наше время без специальности».

— Дак, это завсегда так было… Кто руками умеет работать — с голоду не помрет… Один знакомый слесарь говорил: «Меня цена на водку не колышет. Пусть себе повышают. Видишь эту деталь?! Она как стоила бутылку, так и будет стоить!». Ха-ха-ха.

— Вот! Умеют люди… А мой-то, лоботряс, пока учился в университете, все письма слал: вышлите, мол, денег… Мы, в свое время, стеснялись у родителей просить. Вагоны разгружали ночами… Да, о чем это я? А, так вот. Письма сынуля перестал писать — телеграммы в ход пошли. Под конец прислал такую: «Пятьдесят. Миша». Я ему тоже послал: «Не шикуй зпт не подписывайся тчк Я и так знаю что ты Миша тчк»… До сих пор сидит, фактически, у меня на шее. Хоть у самого взрослые, уже, дети…

— А в каких годах ваш сын учился? — спросил Сева.

— В конце пятидесятых.

«Вот это да! — удивился Сева, про себя. — Сколько же лет ему?! А, ведь не скажешь по виду». Выглядел Арнольд Адольфович лет на шестьдесят, максимум. И вообще, Сева убедился: бесполезно пытаться определить возраст человека, особенно если тот работает в их Институте.

Не обошли вниманием и прекрасный пол — вечную тему, наряду с футболом и политикой.

— … Я заметил, что у женщин слабо развито абстрактное мышление. Они привыкли думать конкретно. Вот один пример. Рассказываю знакомой анекдот: «В бар заходит голая женщина и спрашивает коньяку. Бармен таращит на нее глаза. Женщина: «Ты что, голых баб не видел?». Бармен: «Видеть-то я видел. Мне интересно, откуда ты станешь деньги доставать». Знакомая задумалась, а потом заявила: «Так она же натурой расплатится». Ха-ха-ха!

— Это бы ей много коньяка досталось…

— Фи! Еще старина Мюллер говаривал: «Предпочитаю водку. От коньяка я совею».

— Не скажи. Если хороший коньяк…

— Дубильные вещества в нем. Водка — чистый продукт. Вот у нас, на восьмом стенде Иванов работает, Федор Степаныч. Подсчитал, что выпил уже цистерну. Три с половиной тонны. Смог бы он столько коньяка выдуть? Никогда в жизни!

— Ты, Сева не верь им! Не водку пил товарищ Иванов, а разбавленный спирт. И не бери, бога ради, с него пример. Наш Степаныч — бывший бортмеханик. Еще в войну летал. После уволили его из армии за пьянство. Он в гражданскую авиацию пошел, на родину — в Красноярск. Летал на новых, тогда, «Ил-14». Пить хотел бросить, да на его беду в самолетах в качестве противообледенителя применялся этиловый спирт. Разве тут бросишь?! Иванову чуть-чуть оставалось летать до пенсии, когда турнули его с работы. Опять за пьянку. Куда с пятном в трудовой податься? В края суровые только. Перебрался на северо-восток, в Якутск. Приняли. Летал. Опять начал куролесить. Выгнали. Подался еще севернее. И, в конце концов, очутился на краю земли, в Певеке. Дальше только Северный полюс. Оставалось налетать буквально десяток часов, но Степаныч опять запил. Выгнали. Пригорюнился наш Степаныч — накрылась пенсия! Тут один приятель посоветовал ему пойти в парашютный десант (тушение лесных пожаров). Туда, мол, всех берут, и прыжки приравниваются к летным часам. Деваться некуда, пошел. Оказалось, правда: десантники, сплошь уволенные за пьянку летуны.